Деревня словно вымерла, никто не забил тревогу, не кинулся гасить пожар. Те, в горящем доме, решили, судя по всему, как-то откликнуться на мое внимание, и до меня донесся дружный и стройный хор голосов.
- Люди добрые! Помогите нам! Мы не местные! Мы случайно оказались в этом огне! Вытащите нас отсюда!
Так они кричали, но в их голосах не было страха и боли. Можно сказать без преувеличения, что этот хор потешался над моими тщетными усилиями избавиться от наваждения. Я раздраженно сплюнул, повернулся и зашагал прочь. Выйдя на дорогу и удалившись от деревни на почтительное расстояние, я устроился отдохнуть на обочине. И быстро сморил меня сон.
Разбудил же крик птицы, сердито описавшей круг над моей головой. Солнце уже стояло высоко в небе. Из-за поворота дороги, уходящей в лес, бесшумно и величественно выдвигался дядя Самсон. Он успел заметить, что я поднимаюсь из канавы, это его встревожило, и он ускорил шаг.
- Что случилось, Нестор? Что ты здесь делаешь?
- Я шел к тебе, - объяснил я. - Но утомился и присел отдохнуть.
- А я иду к тебе, - радостно объявил дядя Самсон.
- Зачем?
Его не смутила бестактность моего вопроса.
- Решил навестить дорогих родственников. Давненько ведь не видались.
Я признал его правоту. Когда я сообщил ему, что мы с Агатой теперь ждем ребенка, дядя Самсон потер руки в полном удовлетворении. Меня удивила его суетливость, безудержная жажда общения, это было мало на него похоже. Мало похоже на того отшельника, ученого затворника, посвящающего все свое время таинственным опытам, каким мы все его считали. Поэтому я не без подозрительности спросил, почему он выбрал именно эту дорогу, чтобы добраться до города. Дядя Самсон легко развеял мои сомнения: тут все дороги ведут в город. Я ни на чем не настаивал, ведь и спросил я наугад, толком сам не ведая, на какой из дорог нахожусь.
Мы продолжили путь, начало которому положило величавое возникновение дяди на повороте, и я выложил все, что произошло со мной с тех пор, как я, поссорившись с Агатой, убежал в заброшенный дом. Естественно, дядя Самсон внимательно слушал меня. Иного я и не ожидал. Он даже ни разу не прервал мой взволнованный пространный рассказ, похожий на исповедь. А когда я закончил повествование, он, прокашлявшись с глубокомысленным видом, сделал такой вывод:
- Я бы не торопился называть тех, кто участвует вместе с тобой в этой истории, химерами. Ты по каким-то причинам путешествуешь из варианта в вариант - и все это варианты той реальности, в которой ты мог бы жить - а вместе с тобой скитаются и люди, окружающие тебя. Правда, они об этом даже не догадываются, но, мой дорогой... если ты ведешь себя как лунатик, почему же не предположить, что нечто подобное происходит и с ними? В той символической жизни, которую ты теперь проживаешь, они скорее все-таки живые существа, а не только порождения твоего сна или воспаленного воображения. Особенно если принять во внимание, что это воображение - не твое. В общем, если признать, что все эти фантазии действительно навязаны тебе извне.
- В таком случае, Агата не беременна, - заявил я.
- Нет, Агата беремененна, - уверенно отвоевал право на подлинность происходящего с моей женой дядя Самсон.
- По-твоему, я совершал преступление, поджигая тот дом? Я причинил боль Полине, Рыбе и прочим? А тебе было больно, когда в тебя вцепились гадюки? Или когда мы с Агатой набросились на тебя среди ночи и забили до смерти?
- Но этого не было в действительности. - И дядя Самсон взглянул на меня с огорчением, удивляясь, что я не понимаю очевидных вещей.
- Вот видишь! - торжествовал я победу своей линии.
Однако дядя лишь посмеялся над моей самоуверенностью.
- И все же твоя прелестная жена беременна, - сказал он. - Добавлю еще такое замечание. Каждый из этих вариантов твоей судьбы бросает тебе вызов, а ты откликаешься вяло, твоя душа реагирует слабо на те испытания и муки, которые ты и в самом деле мог бы переживать. Возможно, это эгоистическое равнодушие губит тебя, но не исключено, что именно оно спасает тебя от полного подчинения воле того таинственного существа, которое пытается овладеть твоим сознанием. Вопрос, да... и ответа на него у меня пока нет. В этом надо разобраться, Нестор.
- Допустим... Но скажи, дядя, как возникло то, чего уж точно не может быть? И почему вокруг этого с такой настойчивостью вертится действие? Я говорю о вещем черепе.
- Что тебе сказать... Впрочем, не буду ходить вокруг да около. Этот череп придумал я, - ответил он, смущенно посмеиваясь.
- Ты?
Дядя Самсон даже зарделся и потупился.
- Да, я... Я написал книжку, в которой он фигурирует. Это добрая сказка, и у нее счастливый конец. Я как раз шел в город, чтобы принять от тебя поздравления. Тебе ли не знать, что никакой я не писатель. Но вот, решил побаловаться на старости лет, и гляди-ка, сразу такой успех... Книжка скоро выйдет в свет.
- Ну что ж, прими мои поздравления, - откликнулся я, делая вид, будто и в самом деле изумлен и обрадован, а насчет черепа, из-за которого было поднято столько шума, теперь совершенно успокоен.
Возможно, вещий череп выдумал он, но то, что он написал книжку, это придумал я, пока находился в цветочной лавке. С моей легкой руки пошла гулять по миру, представляющему собой один из вариантов того, что могло бы быть, легенда о дядюшке-писателе. Но я решил до поры до времени не указывать своему спутнику на это обстоятельство. Если он прав, утверждая, что я проживаю возможности своей судьбы, которые вряд ли когда-либо осуществятся, то не вправе ли я спросить, как, при каких условиях и в какой, наконец, реальности возможно то, что я вижу и что в той или иной мере испытываю на себе?
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Из предыдущего ясно, что дядя Самсон решил вплотную заняться моим возвращением в правильную действительность, туда, где меня ждала безоговорочно беременная жена. Мы прибыли в город и, по его настоянию, даже не заходя домой, поспешили к церквушке, возле которой я уже дважды встречался с ядовитой нищенкой.
- Как ты обычно поступаешь, когда нищие протягивают к тебе руки и поют лазаря?
- Прохожу мимо, словно и не замечая их, - ответил я сурово.
- Отлично. Так же поступи и в этот раз. Всегда и во всем неизменно следуй своим правилам, и никакой демон не доберется до твоей души.
Его рассуждения заставили меня в сомнении покачать головой. Не смешно ли думать, что фантастические события и приключения закрутили меня лишь потому, что я, изменив своим правилам, свернул в церковный дворик и попытался всучить скромное подаяние нищенке, ни о чем меня не просившей? Когда и кого броня привычек надежно и навечно защищала от ударов судьбы?
- А если старухи не окажется там? - спросил я.
- Который час?
Я взглянул на часы.
- Половина шестого.
- Как раз в это время ты и спешил на автобус, чтобы ехать ко мне, не так ли? Я думаю, она там.
Дядя Самсон не ошибся, она была там, стояла, опустив голову, посреди пустынного дворика. Я бросил на нее полный ненависти взгляд. Я ненавидел ее не за то, что она, возможно, была как-то связана с загадочными силами, небрежно игравшими моей судьбой, а просто потому, что в тот первый раз, когда я протянул ей деньги, она не проявили охоты взять их и обожгла меня злобой своих змеиных глаз.
- Не смотри на нее, - процедил дядя Самсон, не разжимая губ, - иди как ни в чем не бывало. Так, словно ты здесь раньше никогда не был.
Меры предосторожности, которые он на ходу придумывал, были забавны. Смешно надеяться, что нищенка, если она и впрямь замешана в моем деле, не заметит меня, упустит шанс в очередной раз направить меня по ложному пути. Но вместе с желанием посмеяться над дядиными ухищрениями я почувствовал особое возбуждение - возбуждение охотника. Вот только что за дичь мы преследовали? И не охотились ли в действительности на нас?
Мы прошли мимо церковной ограды, и ничего не произошло. Нищенка не бросилась за нами вдогонку, не пошевелилась, даже не подняла головы. Это было хорошо, например, тем, что она не превратилась в жуткое чудовище, которое, щелкая зубами, выпуская когти и изрыгая пламя из разинутой пасти, преследовало бы нас на тихой улочке, заставляя в ужасе шарахаться редких прохожих. Но то, что последовало за нашим несостоявшимся общением с убогой и мерзкой старухой, было гораздо хуже того, что приключалось со мной после двух моих попыток всучить ей деньги.
Я смотрел на улицу, на старые и неказистые дома, которые видел добрую сотню раз, на тротуар и мостовую, на проносившиеся машины, на желтые пятачки далеких лиц прохожих, залитых солнечным светом, и понимал, что все это ничего не значит для меня. И что сам я ничего не значу ни для этих людей, ни для самого себя. Я попал в совершенную пустоту. Это была абсолютная пустота, и мне в ней нечего было делать, нечем было заняться. Я понимал, что в конечном счете это не так, что рядом со мной дядя Самсон, исследующий мои проблемы и желающий мне добра, и что если я обращусь с вопросом к прохожему, тот мне ответит, а если зайду в магазин и попрошу отвесить мне пуд соли или отпустить бутылку водки, мое пожелание будет незамедлительно исполнено.
Так что жизнь, в сущности, продолжалась, и мир вовсе не прекратил существование и не превратился в пустоту, в какую-нибудь зияющую бездну. Но мне в нем все же было делать нечего, и для меня он, стало быть, стал пуст, как тело, покинутое душой. А это было даже ужаснее, чем оказаться в чужом и враждебном мире, как тот, где химеры, сгорая в охваченном пламенем доме, с пародийным бесстрастием вопили, что они не местные и в огне очутились случайно. И сейчас я предпочел бы жить их странными случайностями, а не стоять в недоумении и замешательстве на знакомой улице, которая предстала мне дорогой в небытие.
Следовательно, тот мир, где разгоряченные охотники за вещим черепом гоняли меня как зайца по лесам и полям, сделался для меня своего рода наркотиком, от которого я уже не мог отказаться, а этот, который и был, наверное, моим, обычным и привычным, миром, где меня ждало отцовство, вызывал отвращение. Я повернулся, чтобы бежать назад к церкви, войти в дворик и заговорить с нищенкой. Но меня силой удержал дядя Самсон. Я пустился сбивчиво объяснять ему свое состояние. Я не могу жить в мире, который воспринимаю как нечто отвратительное, я должен вернуться и поговорить с нищенкой, прямо спросить у нее, что мне делать, как ступить на единственно правильный в моем положении путь.
- Не дури, возьми себя в руки, - одернул меня дядя Самсон. - Тому, кто внедряется в твое сознание, эта улица, как и весь наш мир, действительно могут быть не по душе. Ему, а не тебе. И сейчас ты смотришь его, а не своими глазами. Не поддавайся! Если ты уступишь сейчас, тогда все, конец, ты проиграл, ты покорен, ты уже не Нестор, мой племянник, а кто-то, кого я не знаю, не хочу знать и должен уничтожить.
Его гипотеза показалась мне убедительной, и хотя окружающая меня действительность не стала краше оттого, что дядя Самсон призвал любить ее, я примирился с нею. Но как быть с нищенкой? Если она играет столь важную роль в поворотах моей судьбы, не должны ли мы с нее начать наше расследование?
Дядя согласился с моей точкой зрения, и мы вернулись к церкви. Нищенки там не было. Но и дворик уже не был пуст, тоненький ручеек прихожан тянулся к входу в храм, а у ворот сидели нищие, по-своему живописный и несчастный вид которых выдавал их подлинность. Мы с дядей щедро одарили их, а затем я описал им старуху в надежде, что они подскажут, где ее искать. Однако они в один голос заявили, что такой здесь никогда не было, а уж они-то знают своих наперечет и, кстати сказать, никогда не допустят, чтобы чужак перебегал им дорогу возле этой церкви, которую они считают своей.
Мы побрели прочь не солоно хлебавши, и я, испытывая невыносимое разочарование, спросил:
- А может быть, это очередная вариация на все ту же тему?
- Вполне вероятно, - ответил дядя Самсон. - Но бить тревогу рано...
Я с досадой перебил:
- А бей не бей, проку от этого мало. Закрутит так, что и не пикнешь.
Дядя посмотрел на меня и осуждающе покачал головой.
- Я вижу, Нестор, ты опять поддаешься пораженческим настроениям. Это скверно, более чем скверно, это опасно. Ну вот что, не знаю как ты, а я проголодался и испытываю потребность немедленно сунуть что-нибудь в рот. Вон, посмотри-ка, не забегаловка ли на той стороне?
- Пошли домой, Агата накормит нас, - возразил я.
- Нам нужно поговорить, обсудить положение, но совсем не обязательно посвящать во все эти дела беременную женщину. Поэтому забегаловка лучше. А заодно и разопьем бутылочку.
Мы купили в магазине бутылку водки, а затем отправились в кафе, которое высмотрел дядя Самсон. Внутри было чисто и спокойно. Мы заняли столик в углу, и пришла официантка, чтобы обслужить нас. Это была Фенечка Александровна. Она обрадовалась, увидев меня.
- А я теперь работаю здесь, - сказала Фенечка Александровна, после того как я представил ее дяде Самсону. - Место хорошее, я им дорожу.
- Тогда обслужите нас поскорее, - усмехнулся дядя Самсон, - и мы напишем в книге отзывов благодарность вам.
Странная мысль пронеслась, сверкнула в моей голове.
- Погоди, Феня, - сказал я, - один важный вопрос... Как твоя дочь?
- Роза? О, она как всегда...
- Нет, не Роза, - перебил я, - другая... Глория.
Фенечка Александровна с печальным изумлением уставилась на меня.
- Но ты же знаешь, Нестор, ее больше нет с нами, она погибла... Неужели ты забыл это?
- Погибла? Ты уверена?
- Да что с тобой?! Это даже... это отвратительно... нельзя слушать! Она порывисто встала, но я схватил ее за руку и усадил на прежнее место.
- Не обижайся, Феня. Я ничего не забыл, просто я должен был кое-что уточнить, только и всего. - Я многозначительно посмотрел на дядю и сказал уже ему: - Понимаешь, дядя, все началось именно в том заброшенном доме, не раньше. Дочь этой бедной женщины, которая сидит с нами и как будто не понимает, о чем мы толкуем, действительно погибла. И виной тому ее собственная неосторожность. Это так же верно, как то, что моя жена беременна.
Фенечка Александровна надулась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16