Покупал не раз - магазин Водолей
Вдохнув ароматный запах, девушка почувствовала, как сильно она хочет есть, но Мириэл была не настолько глупа, чтобы рассчитывать на щедрость старой монахини. Разумеется, ей ничего не перепадет. Придется ждать обеда и надеяться на великодушие келарессы.
Мириэл поставила на стол хлеб с вином и глянула на полог, отгораживающий кровать, на которой лежал мужчина, от трех больных монахинь, занимавших основное помещение лазарета. Она услышала тихое бормотание и шуршание простыней – больной метался в бреду.
– Мы помолились в часовне за молодого мужчину, сестра, – отважилась обратиться к врачевательнице Мириэл. – Как его самочувствие?
Старая монахиня промокнула салфеткой рот и, опираясь на палку, тяжело поднялась на ноги.
– В молитвах он нуждается, это уж точно, – отвечала она. – Мы сделали все, что могли. – Сестра Маргарет доковыляла до полога, чуть сдвинула его край в сторону и поманила девушку.
Мириэл удивилась. За минувшие полтора дня ее старались не подпускать к больному. Однако она не собиралась размышлять о причинах неожиданного великодушия и поспешила на зов.
– Видишь красные пятна на его щеках? – сказала монахиня, мрачно кивнув. – Сначала они потемнеют до густоты поросячьей крови, потом почернеют кончики, пальцев на руках и подошвы ступней, и он умрет.
Мириэл сглотнула комок в горле, 'глядя на больного. Ее переполняли ужас и жалость. Она ке сомневалась в правдивости слов врачевательницы. Два года назад точно такая смерть постигла их соседа в Линкольне, заразившегося зимой болотной лихорадкой.
Словно почувствовав, что за ним наблюдают, больной содрогнулся всем телом и застонал. Взмокшие от пота волосы прилипли ко лбу, щетина на щеках блестела, будто его только что вытащили из моря. Открытые глаза были тусклы, как Неотшлифованные камни; зрачки подрагивали, созерцая некое внутреннее видение.
– Вода прибывает, – пробормотал он, облизнув губы. – Боже Всемогущий, вода прибывает! – Он засучил ногами, извиваясь всем телом.
Не раздумывая, Мириэл подскочила к кровати. На сундуке стояла миска с лавандовой водой, в которой мокла салфетка. Девушка отжала льняную тряпочку и положила больному на лоб, затем просунула руку ему под плечи, приподняла и напоила из чашки, также стоявшей на сундуке.
– Неужели ничего нельзя сделать? – Она с мольбой посмотрела на врачевательницу.
Сестра Маргарет покачала головой.
– Мы можем только обтирать его, чтобы остудить жар, и поить винным настоем ивовой коры. А уж дальше как Бог распорядится.
– Но ведь если бы Бог желал ему смерти, он погиб бы еще во время прилива, а не здесь, у нас, – возразила Мириэл.
– Пути Господни неисповедимы. Не нам судить о них. Мы можем лишь повиноваться Ему.
Мириэл прикусила губу, чтобы с языка не сорвалась язвительная реплика относительно, путей Господних.
– Тогда можно, я сама буду ухаживать за ним, и молиться о его спасении? – попросила она. Сестра Маргарет нахмурилась.
– Это неподобающее занятие для такой юной девушки, как ты.
– Более половины «таких юных девушек, как я» уже замужем и нянчат своих детей, – возразила Мириэл. – И я не собираюсь прикрываться застенчивостью, чтобы увильнуть от тяжелой работы, – поспешила добавить она, видя, что брови монахини сдвинулись еще ближе. – Я ухаживала за дедушкой, когда он умирал. Все для него делала. Абсолютно все, – подчеркнула девушка. – Мама вообще отказывалась подходить к нему.
Врачевательница задумалась, но продолжала хмурить лоб.
– С чего вдруг столь явный интерес именно к этому больному? – подозрительно спросила она. – Может, ты поддалась дьявольскому искушению, польстившись на его молодость и красоту?
Мириэл глубоко вздохнула, стараясь не утратить самообладания. Больше она ничего не могла придумать, чтобы сдержать себя и не нагрубить старой монахине.
– Сейчас он вовсе не красивый, – сказала она. – И мне противно собственное бессилие. Я не могу, сложа руки наблюдать, как он умирает. И далее если он умрет, я должна знать, что мы сделали все, что было в наших силах.
Больной опять стал метаться в бреду и выкинул руку, выбив из ладоней девушки чашку с разбавленным вином. На постели расплылось красное пятно. Мириэл быстро отставила чашку и стянула с него простыню.
– Спрятать, – забормотал больной. – Это надо спрятать. – Грудь мужчины тяжело и часто вздымалась. Они достали из сундука с бельем свежую сорочку и переодели его. Ткань налипла на тело влажными складками.
Мириэл взяла больного за руку.
– Что нужно спрятать?
Он обратил на нее взгляд, нахмурился, пытаясь сосредоточиться. На мгновение в его глазах засветилось понимание, на губах заиграло некое подобие улыбки.
– Ящик Пандоры, – выдохнул он и вновь провалился в забытье, содрогаясь всем телом.
Старая монахиня махнула своей палкой.
– Делай с ним, что считаешь нужным, – фыркнула она и заковыляла прочь, очевидно, решив, что она и так уже потратила достаточно времени. – Не думаю, что он долго протянет.
– Спасибо, сестра, – поблагодарила Мириэл, испытывая глубокое облегчение. Она прекрасно понимала, что врачевательница с легкостью могла бы ответить отказом на ее просьбу. – А кто такая Пандора?
Сестра Маргарет равнодушно пожала плечами.
– В жару многие несут чепуху.
– Я просто подумала, может, он пытался сообщить что-то о сокровищах короля.
Монахиня остановилась и сурово глянула на Мириэл через плечо, затем осклабилась.
– Интересно, кто теперь несет чушь? Молилась бы лучше, чем забивать себе голову непотребными мирскими соблазнами.
Мириэл потупила взор, делая вид, что пристыжена. На самом деле ее просто разбирало любопытство. Она размышляла о словах Николаса и о том, как они нашли его на пастбище. Жаль, что ей больше ничего не известно.
– Ты не умрешь, – шепотом поклялась она. – Я этого не допущу.
Николасу казалось, будто он вот уже несколько дней плывет в горячем соленом море. Множество раз он тонул в его волнах – лишь в самый последний момент из последних сил выныривал на поверхность, отдуваясь и хватая ртом воздух. Он сознавал, что кто-то плывет рядом с ним, поддерживая его на волнах, умоляя не сдаваться, когда ему хотелось одного – сложить руки и уйти на дно.
Время от времени появлялся его отец, но теперь призрак с ним почти не разговаривал. Только раз заметил ехидно, что Николас, как и обещал себе, умирает в постели, правда, почти на семьдесят лет раньше намеченного срока.
Николас проплыл мимо, не удостоив отца вниманием, ибо на то, чтобы повернуться и ответить, сил просто не было: он и так едва справлялся с мощным течением. И он упорно продолжал плыть, а туман вокруг него густел, превращаясь в жидкую муть вроде похлебки, в которой почти не было воздуха. Потом он услышал голоса и увидел корабль, надвигающийся на него из тумана. Его обшивка блестела, нос украшала алая голова дракона с пастью. Корабль назывался «Мириэл», и он с первого взгляда, еще до того, как заметил сундук с сокровищами в открытом трюме, интуитивно догадался, что это судно принадлежит ему.
Крепкие руки протянулись к нему и втащили его на борт. Он увидел над головой наполненный ветром полосатый парус и синее небо в просветах между клочьями рассеивающегося тумана. Ветер усилился, палуба закачалась под ним, ноздри обжег холодный чистый воздух. Он глубоко вздохнул и открыл глаза.
Над ним склонилась молодая монахиня с льняной салфеткой в руке. Ее карие глаза и тонкий нос были ему смутно знакомы. Ее грубое одеяние пахло дымом, с шеи свисал на кожаном ремешке простенький деревянный крест. Пристально глядя на него, она провела ладонью перед его лицом.
– Очнулся?
Николас хотел ответить ей, но обнаружил, что у него пропал голос. При попытке заговорить он сильно закашлялся. Вместо салфетки в руке у монахини появился кубок, который она поспешила поднести к его губам.
Николас стал пить, и кашель постепенно утих. Задыхающийся и изнуренный, он откинулся на подушки, кивком головы поблагодарив девушку.
– Все были уверены, что ты умрешь. Отец Гандалф уже соборовал тебя, в часовне отслужили молебен за твою душу. – Склонив набок голову, она задумчиво посмотрел на него. – Либо молитвы помогли, либо я хорошая сиделка, а ты выносливее, чем кажешься.
Николас поморщился, качнув головой. Сейчас даже младенец мог бы повалить его одним тычком.
Монахиня опять предложила ему питье. Из гордости он протянул к кубку трясущуюся руку и неуклюже накрыл ее пальцы своими. Девушка вздрогнула от неожиданности, и на ее щеках выступил румянец. Разглядывая монахиню, пока та отставляла кубок и поправляла его постель, он вспомнил, что ее зовут сестра Мириэл, и сразу же подумал о сверкающем корабле, представившемся его больному воображению. Человеческий мозг создает свой собственный необычный мир, изъясняется на собственном языке образов.
– Ты находишься в монастыре Святой Екатерины-на-Болоте, – сообщила ему девушка, разглаживая и подтыкая простыни. – Мы нашли тебя на пастбище, но ты сказал, что пришел со стороны дельты.
Николас нахмурился. Действительность и кошмарные видения тесно переплетались в его сознании. Он помнил только пенящуюся муть, воду, свое отчаяние, ужас и то, как упорно сражался со смертью.
– Наверно, ты шел в составе обоза короля Иоанна, – предположила девушка.
Николас глянул на полоски покрывала и осторожно кивнул. Да, хоть и не по своей воле, но он был с обозом и стал свидетелем его гибели.
– Со дня трагедии солдаты каждый день обыскивают берег, но пока только выловили несколько трупов и деревянные обломки. Говорят, под волнами исчезли все королевские драгоценности. – При упоминании о сокровищах голос Девушки оживился, что плохо вязалось с образом монахини, посвятившей себя служению Господу. Перемена интонации не ускользнула от внимания Николаса, но он был слишком утомлен, чтобы осмысливать причину этого; он был рад, что у него пропал голос и можно не давать объяснений.
Поджав губы, пухлые и чувственные, что еще больше подчеркивал тонкий прямой нос, она вопросительно посмотрела на него и сказала:
– Мы также молились в часовне за короля Иоанна, но не потому, что он лишился своего обоза. Вчера до нас дошли слухи, что у него начались сильные рези в животе, и он лежит при смерти.
Взгляд Николаса заострился, он вскинул брови в немом вопросе.
– Это чистая правда, клянусь. – Девушка коснулась ладонью маленького деревянного крестика на своей груди. – Недомогание он почувствовал еще в Линне, а потом его самочувствие стало резко ухудшаться. Мать настоятельница говорит, что это он расплачивается за свои грехи.
Николас кивнул и вновь смежил веки, чтобы монахиня не заметила ликования в его глазах. Грешно, конечно, радоваться подобным новостям, но он покаялся бы с легким сердцем. Хоть дьяволу. И чем скорей, тем лучше. Возможно, тогда он смог бы распрощаться со своим прошлым.
Голос постепенно вернулся к Николасу. Силы тоже возвращались по мере того, как он с жадностью поглощал питательные мясные бульоны и ячменные отвары, которые готовили для него. И хотя он предпочитал, чтобы о нем заботилась привлекательная и разговорчивая сестра Мириэл, она редко дежурила у его постели. Обычно за ним ухаживала нервная склочница по имени Годифа. Тощая, как весло, она держалась с ним настороженно, будто ждала, что он при первой же удобной возможности вскочит с тюфяка и начнет ее насиловать. В отсутствие Годифы его опекала сестра Маргарет. Эта, он видел, ничуть не боялась изнасилования – чтобы вывести его из строя, ей достаточно было просто сесть на него, – зато она на каждом шагу давала понять, что присутствие мужчины в лазарете ее раздражает.
Но однажды в конце ноября удача улыбнулась ему, и вместо затравленной Годифы или грозной сестры Маргарет у его постели появилась сестра Мириэл с миской куриного бульона и громоздким узлом под мышкой. Снаружи уже сгустилась синяя тьма. Щеки юной монахини раскраснелись от холода, одежда пахла морозным воздухом. Монастырский колокол отбивал размеренно-торжественный ритм, что несколько удивило Николаса, поскольку время богослужения еще не подошло.
– Король Иоанн умер, – сообщила девушка, подавая ему бульон. Она опустилась на складной табурет с резными ножками у его постели. – Час назад нам сообщил эту новость один торговец, направлявшийся в Линн.
Николас опустил ложку в миску и стал помешивать бульон, однако начинать трапезу не спешил. Он понимал, что должен бы радоваться, но испытывал одно лишь опустошение. Более десяти лет он ненавидел и боялся Иоанна, и избавиться от этих чувств в одночасье он просто был не в силах.
– Прости, ты служил у него? – участливо поинтересовалась девушка.
Николас мрачно рассмеялся.
– Служил у него, – повторил он и покачал головой. – Боже, если б ты только знала.
Монахиня уперлась локтями в узел, лежащий у нее на коленях, и всем телом подалась вперед.
– Так расскажи.
Николас принялся есть; с полным ртом он не мог говорить.
Ее губы дрогнули.
– Значит, не хочешь рассказывать?
Николас проглотил бульон и, подняв глаза, встретил ее взгляд, полный понимания и юмора. Скрытность давно уже стала его второй натурой. Чем меньше он говорил о себе, тем больше у него было шансов выжить. Но в молодой монахине, сидевшей у его постели, он чувствовал родственную душу; благодаря ей он пока еще был жив.
– Я не служил Иоанну, – отвечал Николас – По чистой случайности оказался в королевском обозе. Мне просто не повезло.
– То есть ты присоединился к обозу, потому что после беспорядков в Линкольне передвигаться в одиночку стало небезопасно?
Николас проглотил еще несколько ложек бульона. Девушка, подперев рукой подбородок, молча смотрела на него и ждала.
– Я из числа тех, кто поднял мятеж в Линкольне, – наконец произнес он. – Меня поймали при попытке скрыться и взяли с собой, чтобы допросить. Если б Иоанн знал, что я его пленник, он сразу вздернул бы меня, выбрав виселицу повыше.
Девушка вытаращила глаза.
– За что?
– Причины у него были, – мрачно сказал Николас – Иоанн – порочный человек, моя семья рассорилась с ним.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58