хлеще, чем пощечины! – зазвучит в ее кабинете! Как она будет пугливо коситься на дверь, боясь, что нас услышат! Как она побледнеет, посереет, постареет!
О, как я буду торжествовать, увидев все это!!!
Джонатан молчит. Отчего это он молчит?
– Тебе не нравится эта идея?
– Не очень. У тебя нет никакого другого решения? Иного хода?
– Боюсь, что нет. Обращаться к властям – она меня переиграет, она задушит расследование в самом начале. И меня заодно.
– То есть про такую демократическую роскошь, как следствие и суд, – нам забыть?
– Боюсь, что да…
– Но идти к ней – опасно.
– Ну не прямо же в ее кабинете меня достанет пуля наемного убийцы! Сам поход к Зазориной ничем не опасен. Я рискую потом . Но для этого я приготовлю большой и подробный отчет, размножу его в нескольких экземплярах, разложу в конверты с адресами газет и журналов и оставлю тебе на сохранение. Чуть что – конверты отправятся по адресам. Кроме того, у нас есть видеокассета с Димой, когда он следил за Шерил, наша с Шерил фотография – две копии Зазориной, протоколы французской полиции и сам Дима в руках у комиссара Гренье!
– А пресса?..
– Частично подкуплена, частично контролируема, но не вся. К тому же издания, которые контролируют политические враги Зазориной, – хотя бы тот же Василий Константинович – с удовольствием вываляют ее в грязи. И я ей не премину на это намекнуть. Не волнуйся, после этого она станет смирной. С ней не справятся органы правосудия? Так с ней расправятся ее противники и конкуренты!
Джонатан задумался.
Самолет начал приземляться.
Весь день до позднего вечера мы провели в квартире Игоря. Я печатала на компьютере, Джонатан нервничал и не отходил от окон. Ему не нравилась идея работать в этой квартире, а мне не нравилась идея печатать на взятой напрокат машинке. Тот, кто работал на компьютере, уже не может тюкать на машинке – это все равно как после трактора взяться за мотыгу.
Закончив работу, мы тщательно уничтожили следы моего текста в компьютере, как и следы нашего пребывания.
Поздним вечером мы уходили с объемистой стопкой отпечатанных на принтере копий моего двадцатидвухстраничного отчета. Для верности у меня в кармане лежала еще и дискета.
Еще полночи в гостинице я надписывала большие коричневые конверты и раскладывала по ним мои копии. Когда я свалилась спать, было уже четыре утра.
По закону подлости я не могла уснуть. Я думала о предстоящей встрече. Я нервничала. Я перебирала в уме слова. Сердце мое глухо билось.
Заснула я на рассвете…
…– Добрый день! – Зазорина улыбалась мне вежливо и доброжелательно. Каждому, кто входит в этот кабинет, сразу становится ясно: перед ним воплощение слуги народа, Депутат с большой буквы, который, несомненно, осуществит все чаяния своего избирателя.
– Присаживайтесь. – Голос у нее был мелодичный, чистый. – Чем могу быть полезна? – Приятная улыбка не покидает ее красивого, холеного лица. Такой и должна быть депутатка: «дама, приятная во всех отношениях»…
Я в ответ не улыбнулась.
Я демонстративно осталась стоять.
Она посмотрела на меня удивленно.
– Вы не хотите сесть? Нам так было бы удобнее разговаривать, не правда ли? – мягко сказала она.
– Вы не находите, что мы с вами похожи? – спросила я, глядя на нее в упор.
– Да, есть некоторое сходство. Я сразу обратила внимание…
Она мне дружески улыбнулась.
– Вы еще не знаете, какое сходство! Я ведь тоже блондинка, это я просто покрасилась!
– Правда? – с фальшивой любезностью произнесла она.
Она ничего не поняла.
Она подумала, что я привираю насчет блондинки.
Она наверняка решила, что мне просто льстит сходство с известным человеком, то есть – с ней. Как будто я принадлежу к числу тех истеричных идиоток, которые собирают автографы у звезд и подражают своим кумирам!
– Присаживайтесь же! – настойчиво произнесла Зазорина. Ее насторожило мое поведение, но она старалась не подавать вида. – Какое у вас ко мне дело?
Я не села.
И не ответила.
В лице у Зазориной мелькнуло раздраженное удивление, но тут же исчезло. Эта женщина владела собой. Правильно, в политике другие не выживают.
– Вы предпочитаете стоять? – снова улыбнулась мне депутатка, однако улыбка была натянутой. Она почувствовала что-то, но еще не поняла, что именно…
Ну ничего, сейчас поймет.
Я приблизилась к ее столу и оперлась на него руками. Лицо ее было прямо передо мной.
– Мне двадцать один год, – отчеканила я. – Когда я родилась, в мае семьдесят четвертого года, вам тоже был двадцать один год.
Зазорина вскинула брови. Точно таким же образом, как это делали мы с Шерил: одна выше другой.
– Сейчас вам сорок два. У вас семья. Два сына, кажется.
– Я не понимаю, какое это имеет значение?
Она говорила все так же вежливо, но голос ее утратил доброжелательность, стал холоден. Видя, что я не собираюсь отвечать, она добавила, на этот раз уже откровенно ледяным тоном:
– Вы пришли ко мне по делу или чтобы мою семью обсуждать? В таком случае я попрошу вас покинуть мой кабинет!
Зазорина поднялась со своего места, давая мне понять, что аудиенция окончена. Рука ее потянулась к селектору.
– Да, – сказала я веско, – я пришла к вам, чтобы обсудить вашу семью. Только не эту, в которой у вас два сына. А другую. В которой у вас были две дочки.
Рука застыла на весу. Медленно опустилась. Кажется, она начала понимать.
Краска медленно покидала ее лицо.
– Откуда вы…
Она не договорила. Белая, как бумага, она смотрела на меня во все глаза.
Я не отвела взгляд. Я сказала непринужденно, с улыбочкой:
– Теперь вы понимаете, почему мы с вами похожи.
Зазорина оперлась на стол. Мне показалось, что она сейчас грохнется в обморок.
Склонившись к селектору, она произнесла с трудом: «Зоя, ко мне никого не пускать и звонки не переводить. Меня нет».
Подняв на меня взгляд, в котором было столько боли, что я даже удивилась, она тут же отвела глаза.
Тяжело села, как-то боком. Все еще не глядя на меня, кивнула:
– Сядь, наконец.
Я села.
Она заставила себя посмотреть мне в глаза, и было видно, что это усилие далось ей нелегко.
– Как… – Голос ее не слушался, и она зашлась в кашле, покраснев. Достала платок, промокнула губы и нос.
– Как ты меня нашла? – выговорила она наконец.
– А вы думали – не сумею?
Молчание.
Я тоже молчала, мне-то что. Я не тороплюсь.
– Как тебя зовут? – спросила она тихо.
– А вы не знаете?
– Нет.
– Вам что, не доложили? Или вы не захотели узнать наши имена? Вам так было проще?
– Нет… Я… – Она снова отвела глаза и уставилась на свои холеные руки с тщательно сделанным маникюром, сложенные на столе. – Я просто… Сейчас предвыборная кампания, времени мало… У меня руки не доходят до всего, по двадцать человек в день приходится принимать… Мне так и не удалось…
– Не удалось? Нет, вы не хотели ! Нашими поисками занимались для вас ваши подручные – что вам стоило поинтересоваться у них? Но нет, куда там! Зачем?! А вдруг что-нибудь вроде совести проснется – некомфортно как!
Зазорина молчала, глядя на меня какими-то потухшими глазами. Я ждала.
– Я совсем не так представляла нашу встречу… – тихо произнесла она.
– А как? Вы предпочитали две урночки с пеплом?
Зазорина удивленно раскрыла свои голубые глаза. Красиво, ничего не скажешь. И вид такой невинный придает… Я тоже так умею.
– Ты о чем говоришь?!
– А вы не знаете, да? – Я с удобством расположилась в кресле, непринужденно закинув ногу на ногу.
Некоторое время она крутила остро отточенный карандаш между пальцев, не отвечая, глядя в стол.
Я болтала ногой.
Наконец, собравшись с духом, она подняла глаза, придала им внушительное выражение и сказала строго – как положено депутатке, президентше и что там еще:
– Мы говорим намеками. И я боюсь, что я неправильно тебя… Мне представляется, что я неправильно вас поняла с самого начала. Давайте внесем ясность!
– Ага, вперед ногами.
– Что?
– Ничего. Это мне просто представилось, как ясность вносят вперед ногами в ваш кабинет. В гробу и в белых тапочках.
– Вы… Послушайте, я вас прошу воздерживаться от подобного юмора! Это уже… Ваше поведение выходит за все рамки! – Голос уверенно взлетел вверх, она выпрямилась за столом. – Прежде всего, кто вы такая?!
Светлана Ивановна, кажется, решила, что ей все примерещилось, как дурной сон. И показалось ей, что вот сейчас, при помощи начальственного голоса и важной осанки, она сумеет разогнать наваждение в моем виде.
– Меня зовут, – я вскочила с кресла, заложила руки за спину и, выпятив по-детски живот, запищала дурашливым ребячьим голоском, – меня зовут Оля Самарина, я живу в городе Москве, столице нашей Родины, я очень люблю дедушку Ленина и Дедушку Мороза и стараюсь быть хорошей девочкой, потому что дедушка Ленин так бесплатно завещал, а Дедушка Мороз за это подарки дарит, а вот мама моя мне подарков не дарит, она меня ни капельки не любит, она от меня избавилась при рождении, но я нечаянно обратно нашлась, и она в наказание послала киллера, чтобы он убил меня за плохое поведение…
Зазорина схватилась за голову.
– Перестаньте! – закричала она. – Немедленно перестаньте паясничать!
– Почему? – сделала я невинные глаза, точно такие же, как она пятью минутами раньше. – Вам не нравится? – похлопала я ресницами… – А мне, представьте, не нравится, когда меня хотят убить. Только вы мое мнение не спрашивали…
Зазорина все не разжимала рук, пряча за ними лицо.
Я добавила, чеканя каждое слово:
– И не думайте, что вам удастся от меня избавиться! На этот раз – нет. Я приняла меры! Вся журналистская братия города Москвы только и ждет развязки этой трагикомедии! – Я вскочила с кресла и последние слова уже просто выкрикивала ей в лицо, все еще прикрытое руками. – И если хоть волосок упадет с моей головы или с головы Шерил – вы услышите такой хор, что жизнь малиной не покажется! Вы будете бежать и не находить места, чтобы спрятаться! Хотя никто не будет за вами гнаться, чтобы вас убить! Самое смертельное оружие, которое вам грозит, – это журналистский микрофон! Но это оружие для вас пострашнее пистолета! Пострашнее бомбы и отравленных конфет! – орала я. – От вас даже мокрого места не останется! Вы даже собственным сыновьям в глаза смотреть не сможете!!!
Я выдохлась.
Наступила звенящая тишина.
Еще несколько мгновений этого тихого звона – и я сойду с ума.
Зазорина отвела руки. Вид у нее был жалкий, измученный. Тщательно уложенные волосы растрепались под руками и теперь висели беспорядочными прядями перед потемневшими глазами.
– Сядь, – сказала она хриплым, сорванным голосом, будто это ее связки изнемогли от отчаянного крика, а не мои. – И не кричи так, тебя за дверью слышно.
– А нехай слышно. Мне-то бояться нечего.
– Помолчи, пожалуйста!!! Ты можешь вести себя по-человечески?!
– А вы? Вы себя по-человечески?..
– Закрой рот, – вдруг прикрикнула она. – И слушай.
Я затихла.
Раздался осторожный стук в дверь.
– Светлана Ивановна, все в порядке? – произнес голос за дверью.
– Да, да, Зоя, я же сказала, меня не беспокоить!
Зазорина посмотрела мне в глаза:
– Ответь мне вразумительно: ты – моя дочь? Или скажем так: ты считаешь, что ты – моя дочь?
– А что, до сих пор не понятно?
– Да или нет?
– Да.
– Какие у тебя есть для этого основания?
– А какие основания у вас есть? Уж наверное, имеются, раз вы решили…
– У меня – пока никаких. Сходство – не доказательство.
– Ага, поэтому без всяких оснований вы решили нас с Шерил убрать? Или мы грехи не вашей молодости? Или не вам мешает сам факт нашего существования?
– Я никого не собиралась «убирать». Я не понимаю, о чем ты!.. Пожалуйста, перестань ерничать! Объясни, почему ты говоришь, что я хотела убрать вас с Шерил? И кто это – Шерил?
– Вы прикидываетесь?
– Нет, Боже мой, вовсе нет! Я ничего не понимаю!
– Шерил – это моя сестра. Близняшка. И ваша дочь, как и я.
– Откуда ты знаешь?
– От верблюда.
– Умоляю тебя, отвечай нормально! – В голосе ее слышались слезы. – Ты что-то путаешь! Я вас начала искать, но не нашла… Пока не нашла.
– Ага. Вы не нашли, верно. Для вас это сделали ваши подручные! Сколько вы за нас заплатили Игорю? А Сереже – вы платили отдельно или из гонорара Игоря? Они уж для вас постарались, они все нашли: и где мы, и как нас зовут! Вам только оставалось приготовить денежки для Димы! Во сколько он вам обошелся?! Во сколько вы оценили нашу жизнь?!!!
– Перестань!!! – закричала Зазорина. – Перестань сыпать именами! Бред какой-то! У меня от тебя голова идет кругом! Что это за люди такие, кто эти все Димы и Игори? Ну кто тебе сказал, ну откуда ты знаешь, как зовут моих помощников, чем они занимаются и до какой степени успешно?! Да, я поручила одному человеку разобраться в этом деле! Но у меня не было ни имен, ни фамилий, я не знала, с чего начать, за что зацепиться!..
– Вы хотите сказать, что не знали, кому вы отдаете ваших дочерей? Что вы не получали деньги за одну из них от американки? Или эту операцию для вас тоже провернули ваши подручные? Вы хорошо заплатили Демченко? Или вы с ней поделились долларами от Вирджини?
– Что ты несешь?! Опять ты сыплешь именами! Что за Вирджини? Я никому ничего не поручала! – у Зазориной окончательно сдавали нервы. – И никаких долларов от американок я не получала! – Она выкрикивала слова, глотая слезы. – Я не отдавала никому детей! У меня не было детей! Мне сказали, что у меня мертвый ребенок родился! Мне даже его показали!!!
С последней фразой, с последней истеричной нотой, с последним всхлипом наступила тишина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56