https://wodolei.ru/catalog/chugunnye_vanny/170na70/
За все надо, повторю, платить, особенно за рай на земле. Глупцы, возводящие кирпичные дворцы и прочие железобетонные херцы, не понимают, что эдем у каждого в душе. Если его нет, то все остальное есть позолоченная мишура. Иллюзия жизни. Марево. Мираж.
Скоро сумерки сгустились до чернильной плотности, и на небосводе зажглись звездные миры. Сидеть под ними и осознавать свое величие было приятно. Величие в том, что мы, пигмеи на шарике, способны вобрать в себя бесконечность Макрокосма, нашей родины — родины человечества. Думать, что люди произошли от обезьяны? Мысль, которая не вдохновляет. Унижает такая мысль.
— Выпьем за звезды, — поднял стакан с тырновской отравой. — Пусть они освещают нам путь.
— Красиво говоришь, Славчик, — засмеялась Жанна. — Как в кино.
— А нас снимают, — был серьезен. — Скрытой камерой. Во-о-он с той звезды?
— Псих, — заключила. — Лучше за любовь, от которой в глазах звезды! Да, Илюша?
Аутист сидел в полуразваленной качалке и тоже глазел на звездную карту, и взгляд его был вполне осмыслен. Не вспоминает ли он свою небесную отчизну?
— У каждого свои звезды, — решил я. — Вперед!
Тырновский самогон напомнил мне ракетное топливо по концентрации полезных для организма газов. После третьей заправки я почувствовал себя межконтинентальным хуилетом, мчащимся сквозь пространство и время к неведомым планетарным вселенным. Быть может, такие же чувства испытывала Жанна, только ощущая себя ракетным пиздолетом. Разумеется, встреча двух космических кораблей была неизбежна в безбрежном звездном океане.
— Ты меня любишь, — спросила космолетчица, — ты меня хочешь?
— Угу, — отвечал астронавт.
— Тогда бери.
— Ч-ч-что? Бутылку?
— М-м-меня.
— Не могу.
— П-п-почему?
— Н-н-нневесомость, соображай. В ней болтики в гаечки… не… не вкручиваются.
— А ты попытайся-я-я!
— Ыыы, — радовался ещё один космонавт, прекрасно себя чувствующий на орбите праздника.
Словом, всем нам, летящим меж звезд, было чудно. Такие мгновения не часто случаются — мгновения гармонии друг с другом и окружающей средой. Если бы с нами находился ещё один космолетчик с планеты Земля, я был бы счастлив до конца своих дней. Однако его не было среди нас, хотя душа его мерцала среди серебристых и вечных звездочек. И казалась одной из них.
Я спал и видел сон — он был неприятен, но даже во сне приходило понимание, что это надо пережить. Пережить, чтобы в реальной жизни начать действовать.
До последнего отгонял мысль о гибели друга, не хотел верить, отказывался верить, однако теперь, когда находился в расслабленном забытье, мозг мой спроецировал, подобно кинопроектору, события, происшедшие на улице Матроса Железняка, 54.
Я увидел, как мой друг Василий дает последние указания своим бойцам. Его лицо молодо, волево и целеустремленно. И лица всех, участников трагедии, молоды, красивы и целеустремленны. И каждый готов убивать, убивать, убивать.
И я спрашиваю самодовольно-холеных кремлевских вершителей судеб человеческих: что же вы, суки, сделали со страной, зачем открыли заслонки преисподней и выпустили полчища черной ненависти.
Ненависть, как битум, заполняет наши города, наши дома и наших детей. Наши дети растут, чтобы убивать? Наши дети растут, чтобы быть пушечным мясом для ваших эксклюзивных войн? Наши дети растут, чтобы умирать во славу вашего властолюбивого тщеславия?
Вы питаете надежду, что вам и вашим детям получиться выжить в условиях тотальной ненависти? Ошибаетесь, господа, ненависть, как черная оспа, косит всех. В живых останутся единицы. Они будут жить и процветать, истекая гнойной гнилью гноя. А вместо глаз — кровоточащие раны, похожие на жидкие рубиновые звезды Кремля.
Потом я вижу тех, кто прибывает к месту будущего боя на машинах и автобусах. Бойцы тоже молоды, красивы и целеустремленны. И каждый готов убивать, убивать и убивать.
И я, повторяя слово в слово, спрашиваю самодовольно-холеных кремлевских вершителей судеб человеческих: что же вы, суки, сделали со страной, зачем открыли заслонки преисподней и выпустили полчища черной ненависти.
Ненависть, как битум, заполняет наши города, наши дома и наших детей. Наши дети растут, чтобы убивать? Наши дети растут, чтобы быть пушечным мясом для ваших эксклюзивных войн? Наши дети растут, чтобы умирать во славу вашего властолюбивого тщеславия?
Вы питаете надежду, что вам и вашим детям получиться выжить в условиях тотальной ненависти? Ошибаетесь, господа, ненависть, как черная оспа, косит всех. В живых останутся единицы. Они будут жить и процветать, истекая гнойной гнилью гноя. А вместо глаз — кровоточащие раны, похожие на жидкие рубиновые звезды Кремля.
И я кричу в отчаянии:
— Ребята! Пацаны! Братва!
Но они меня не слышат, они не хотят слышать и понять, что оружие надо направить в сторону бесцветных и неполноценных от своих комплексов, прячущихся за бастионом кирпичной стены…
И начинается бой — и пули рвут молодые, красивые тела, и трава орошается кровью, как росой, и пороховая гарь заполняет все свободное пространство. И последнее, что я успеваю увидеть в этом страшном сне, как пуля пробивает висок моему лучшему другу и окровавленный кус мозга летит арбузной коркой в синюю синь синей вечности…
Пробуждение ужасно — такое впечатление, что моя голова продырявлена пулями со смещенным центром тяжести. В окне — синь утра. Сосредоточившись, понимаю, что, помимо меня, на гробовых досках ещё двое — аутист и барышня-крестьянка.
Я заставляю себя подняться и выйти на улицу. Утренняя синька, холодное солнце, роса на траве, как кровь. Я вспоминаю сон — вещий сон, и понимаю, что надо сделать все, чтобы остановить битумный поток ненависти. Чем? Призывами к добру и свету? Просветительскими призывами? Нет! И нет! Кровь за кровь! Смерть за смерть!
Чтобы выполнить миссию народного мстителя нужно, прежде всего, чтобы этот зорро был в рабочей форме и не походил на кусок спрессованного дерьма.
По тропинке спустился к речке Тырновке. Туманные клочья висели над тихой стылой водой. Она была свинцова по цвету и пугала своей вытрезвительной беспощадностью. Прыгать или не прыгать? Не лучше ли вернуться в теплую постель и нежиться на гробовых досках? Не-е-ет! Срывая на бегу одежду, прыгаю в водянистый плюмбум.
А-а-а! Было впечатление, что я сиганул в раскаленный поток металла. Замахав руками и ногами, мое тело, трезвея до конца дней своих, помчалось со скоростью малого тоннажного судна к противоположному бережку. И обратно. И ещё раз. И ещё много-много-много раз!
В конце концов, почувствовал себя таким, будто родился заново. Такие чувства испытывал, когда принял крещение на свое шестнадцатилетие. Божья искрящаяся сила объяла душу мою и тело мое, и я ощутил необыкновенное чувство восторга и понял, что отныне защищен своим ангелом-хранителем. Правда, взрослея и бесстыдно греша, терял это чувство восхищения.
И вот это чувство вернулась. Более того, ощутил удвоенную силу. Как поется в песенке: «Пойду в поход, два ангела — вперед! Один душу спасает, другой тело бережет».
Вперед-вперед! Со мной сила ЕГО — и сила эта немилосердна к тем, кто переступил все Божьи законы и законы человеческого общежития. Вперед-вперед! Долой трухлявую религию слабых — религию рабов. Рабы больше всего говорят о свободе, но ничего не делают для своего освобождения. Вперед-вперед! Никто не даст нам свободы — её надо завоевать самому!
Молитва на речном берегу взбодрила меня необыкновенно. Давно так себя прекрасно не чувствовал — и физически, и духовно.
Мое возвращение взорвало затхлый уголок убогой дачки. Я вырвал заспанную хозяйку из сна и затолкал головой в бочку с дождевой водой. Боже! Как она вопила, это надо было слышать. Вся Тырновка решила, что беспутную Жанночку то ли, наконец, убивают, то ли такая у неё страстная любовь с приезжими молодцами.
Потом выбросил тряпье из дома и приказал блуднице чистить хлев. Она сопротивлялась и горлопанила, что я спятил после неумеренного потребления табуретного самогона. Аутист на все происходящее взирал с философской невозмутимостью, сидя в качалке, отчего был похож на вождя всех трудящихся тов. В.И. Ленина в свои последние месяцы растительной жизни.
Потом мы сели пить… молоко, и Жанна решила, что я окончательно тронулся умом. Мои попытки объясниться не произвели должного впечатления.
— Вот повезло, — сказала честная девушка. — Два кавалера и оба дурика. И к тому же импотенты.
Я отвечал, что в последнем она ошибается. Докажи обратное, потребовала. Не могу, надо ехать в город по делам. Какие могут быть дела, возмутилась, когда баба неудовлетворенная.
— Ыыы, — вмешался Илья. — «Мужчина должен воспитываться для войны, а женщина для отдохновения воина; все остальное есть глупость».
— Вот, — сказал я, — слушай, что говорит блаженный человек.
— А он умеет так говорить? — уставилась на аутиста. — Может, он притворяется?
— Если это делает, то у него хорошо получается, — и сообщаю, что уезжаю в столицу на день.
— Зачем?
— На войну.
— Тогда купи продуктов и, можешь, подарить мне для души чего-нибудь? проговорила простуша.
— Что?
— Ну… белье французское, нижнее, например, или там, колечко, или… на твое усмотрение, зайчик.
«Зайчик» добил меня вконец. Если бы не принял утреннего крещения в речке, прибыл бы болтушку, а так расхохотался в голос. Все-таки кто-то был прав, утверждая, что в наших женщинах — наша сила. Они бодрят, как серная кислота, употребляемая вовнутрь. После чего хочется жить, жить и жить, несмотря даже на выжженный пищевод и душу.
Прибыл в белокаменную к полудню — старенький «москвичок» добросовестно играл роль мерина, готового служить хозяина верой и правдой до своей печальной кончины. Город продолжал жить своей напряженной жизнью мегополиса, перемалывающего в фарш человеческие судьбы, и ему не было дела до какого-то облезлого мазурика на таком же авто. Что полностью меня устраивало.
Первым делом нашел банкомат и тиснул в щель кредитку, выданную мне Василием. На первый случай, как он выразился, оказалось около пяти тысяч долларов. Я решил очистить пластмассу до основания, да проклятая машина, выдав тысячу пятьсот, приказала долго жить, мол, бабки кончились, заходи завтра, срань такая. Я пнул банкомат в толстое брюхо и поехал искать его коллегу. В конце концов, проблема благополучно разрешилась, и у меня возникла возможность транжирить баксы налево и направо. А не приобрести ли нижнее французское белье для любимой фру? И посмеялся этим мыслям. Представляю чувства тех, кто обнаружит труп в случае моей боевой неудачи. Мужик с дыркой во лбу, а рядом пакет с ажурным женским бельем. Кошмар! Такую смерть и врагу не пожелаешь! Как говорится: «Dast in fantast!»
Затем из уличного таксофона позвонил по номеру, оставленному Витьком, бывшим десантником. Помнится, мы договорились, что в случае необходимости я найду его. И вот этот случай настал. Мне повезло, и мы договорились о встрече у парадной лестницы театра Советской Армии.
Я нуждался в помощи. Без серьезного оружия одному идти в бой против Системы было трудно. Тем более хотелось решать проблемы быстро и решительно, пока враги не сконцентрировали внимание на моей неуживчивой и вредной персоне.
Припарковав «москвичок» под тень деревьев, принялся наблюдать за площадью перед театром, построенном в эпоху сталинской гигантомании в виде разлапистой звезды. Странная тогда была эпоха: одна часть населения парилась в лагерях, а другая жила счастливой жизнью, прославляя великого учителя всех народов СССР. Учитель был плюгав, ряб, с высыхающей левой рукой, которой любил любить себя в часы утреннего бдения. Однако Система заставила большинство населения поверить, что он исполинского роста, чист ликом, положительно рукаст, мудр и думает думку о своем народе. И это притом, что информационное поле было малым. А что сейчас? Уверен, при нынешних возможностях СМИ и ТВ любую сволочь можно возвести на диктаторский престол, которая мигом заставит всех кукарекать. Наша история, как известно, имеет свойство повторяться.
На театральную площадь выезжают «жигули» цвета моих башмаков. Витек держит слово и прибывает вовремя. Увидев меня, не скрывает доброго отношения:
— Здорово, погранец, — жмет руку. — Как там Илюша?
Я отвечаю: лучше всех — сидит на бережку речки и ловит карасей-ебарей, после чего мы начинаем наши обстоятельные тары-бары по проблеме, которая меня очень интересует.
— Есть такой человечек, — задумывается. — Прапорщик Руденко. Краснознаменное мудило, но за лавье винтовочку сладит.
— И к ТТ пулек несколько.
— Нет вопросов.
— И гранатомет.
— Будет.
— По времени как?
— Сутки.
Срок меня устраивает. Мы договариваемся о новой встрече, и я возвращаюсь к драндулету. Когда принято решение, остается только действовать без сомнения и упреков. Порок должен быть наказан, и он будет наказан. Один в поле не воин? Это не про меня, господа.
Мои действия осознаны. Анализируя весь этот криминально-истерический пляс вокруг миллиона $, я пришел к выводу, что существует некая связь между трейдером Кожевниковым, вором в законе Галаевым и господином Крутоверцером. Не знаю деталей, но интерес у них один — деньги, деньги, деньги. Диковинный аутист им нужен для неких, возможно, в мировом масштабе афер. А почему бы и нет? Мы, помнится, начинали с десяти тысяч долларов и за два приема сделали миллион. Прибыль колоссальная. Для меня.
Предположим, что стартовый капитал для игры в МСБС миллионы, десятки миллионов, сотни. Две-три-четыре операции и… ты властелин мира. Аутисту ведь все равно, какие ставки проходят — один рубль или один миллиард долларов.
Однако маленькую деталь мои враги не учитывают — понять Илюшу могу только я, входящий в систему его координат. Хотя, быть может, они считают, что могут воздействовать на его мозг с помощью психотропного воздействия или наркотиков?
На выезде из столицы я заправил бак «дедушки» АИ-96, и он торопко побежал по трассе. Нет, мой путь лежал не в Тырново. На память я не жаловался и хорошо запомнил дорогу в санаторий МВД, где случилась та странная история:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
Скоро сумерки сгустились до чернильной плотности, и на небосводе зажглись звездные миры. Сидеть под ними и осознавать свое величие было приятно. Величие в том, что мы, пигмеи на шарике, способны вобрать в себя бесконечность Макрокосма, нашей родины — родины человечества. Думать, что люди произошли от обезьяны? Мысль, которая не вдохновляет. Унижает такая мысль.
— Выпьем за звезды, — поднял стакан с тырновской отравой. — Пусть они освещают нам путь.
— Красиво говоришь, Славчик, — засмеялась Жанна. — Как в кино.
— А нас снимают, — был серьезен. — Скрытой камерой. Во-о-он с той звезды?
— Псих, — заключила. — Лучше за любовь, от которой в глазах звезды! Да, Илюша?
Аутист сидел в полуразваленной качалке и тоже глазел на звездную карту, и взгляд его был вполне осмыслен. Не вспоминает ли он свою небесную отчизну?
— У каждого свои звезды, — решил я. — Вперед!
Тырновский самогон напомнил мне ракетное топливо по концентрации полезных для организма газов. После третьей заправки я почувствовал себя межконтинентальным хуилетом, мчащимся сквозь пространство и время к неведомым планетарным вселенным. Быть может, такие же чувства испытывала Жанна, только ощущая себя ракетным пиздолетом. Разумеется, встреча двух космических кораблей была неизбежна в безбрежном звездном океане.
— Ты меня любишь, — спросила космолетчица, — ты меня хочешь?
— Угу, — отвечал астронавт.
— Тогда бери.
— Ч-ч-что? Бутылку?
— М-м-меня.
— Не могу.
— П-п-почему?
— Н-н-нневесомость, соображай. В ней болтики в гаечки… не… не вкручиваются.
— А ты попытайся-я-я!
— Ыыы, — радовался ещё один космонавт, прекрасно себя чувствующий на орбите праздника.
Словом, всем нам, летящим меж звезд, было чудно. Такие мгновения не часто случаются — мгновения гармонии друг с другом и окружающей средой. Если бы с нами находился ещё один космолетчик с планеты Земля, я был бы счастлив до конца своих дней. Однако его не было среди нас, хотя душа его мерцала среди серебристых и вечных звездочек. И казалась одной из них.
Я спал и видел сон — он был неприятен, но даже во сне приходило понимание, что это надо пережить. Пережить, чтобы в реальной жизни начать действовать.
До последнего отгонял мысль о гибели друга, не хотел верить, отказывался верить, однако теперь, когда находился в расслабленном забытье, мозг мой спроецировал, подобно кинопроектору, события, происшедшие на улице Матроса Железняка, 54.
Я увидел, как мой друг Василий дает последние указания своим бойцам. Его лицо молодо, волево и целеустремленно. И лица всех, участников трагедии, молоды, красивы и целеустремленны. И каждый готов убивать, убивать, убивать.
И я спрашиваю самодовольно-холеных кремлевских вершителей судеб человеческих: что же вы, суки, сделали со страной, зачем открыли заслонки преисподней и выпустили полчища черной ненависти.
Ненависть, как битум, заполняет наши города, наши дома и наших детей. Наши дети растут, чтобы убивать? Наши дети растут, чтобы быть пушечным мясом для ваших эксклюзивных войн? Наши дети растут, чтобы умирать во славу вашего властолюбивого тщеславия?
Вы питаете надежду, что вам и вашим детям получиться выжить в условиях тотальной ненависти? Ошибаетесь, господа, ненависть, как черная оспа, косит всех. В живых останутся единицы. Они будут жить и процветать, истекая гнойной гнилью гноя. А вместо глаз — кровоточащие раны, похожие на жидкие рубиновые звезды Кремля.
Потом я вижу тех, кто прибывает к месту будущего боя на машинах и автобусах. Бойцы тоже молоды, красивы и целеустремленны. И каждый готов убивать, убивать и убивать.
И я, повторяя слово в слово, спрашиваю самодовольно-холеных кремлевских вершителей судеб человеческих: что же вы, суки, сделали со страной, зачем открыли заслонки преисподней и выпустили полчища черной ненависти.
Ненависть, как битум, заполняет наши города, наши дома и наших детей. Наши дети растут, чтобы убивать? Наши дети растут, чтобы быть пушечным мясом для ваших эксклюзивных войн? Наши дети растут, чтобы умирать во славу вашего властолюбивого тщеславия?
Вы питаете надежду, что вам и вашим детям получиться выжить в условиях тотальной ненависти? Ошибаетесь, господа, ненависть, как черная оспа, косит всех. В живых останутся единицы. Они будут жить и процветать, истекая гнойной гнилью гноя. А вместо глаз — кровоточащие раны, похожие на жидкие рубиновые звезды Кремля.
И я кричу в отчаянии:
— Ребята! Пацаны! Братва!
Но они меня не слышат, они не хотят слышать и понять, что оружие надо направить в сторону бесцветных и неполноценных от своих комплексов, прячущихся за бастионом кирпичной стены…
И начинается бой — и пули рвут молодые, красивые тела, и трава орошается кровью, как росой, и пороховая гарь заполняет все свободное пространство. И последнее, что я успеваю увидеть в этом страшном сне, как пуля пробивает висок моему лучшему другу и окровавленный кус мозга летит арбузной коркой в синюю синь синей вечности…
Пробуждение ужасно — такое впечатление, что моя голова продырявлена пулями со смещенным центром тяжести. В окне — синь утра. Сосредоточившись, понимаю, что, помимо меня, на гробовых досках ещё двое — аутист и барышня-крестьянка.
Я заставляю себя подняться и выйти на улицу. Утренняя синька, холодное солнце, роса на траве, как кровь. Я вспоминаю сон — вещий сон, и понимаю, что надо сделать все, чтобы остановить битумный поток ненависти. Чем? Призывами к добру и свету? Просветительскими призывами? Нет! И нет! Кровь за кровь! Смерть за смерть!
Чтобы выполнить миссию народного мстителя нужно, прежде всего, чтобы этот зорро был в рабочей форме и не походил на кусок спрессованного дерьма.
По тропинке спустился к речке Тырновке. Туманные клочья висели над тихой стылой водой. Она была свинцова по цвету и пугала своей вытрезвительной беспощадностью. Прыгать или не прыгать? Не лучше ли вернуться в теплую постель и нежиться на гробовых досках? Не-е-ет! Срывая на бегу одежду, прыгаю в водянистый плюмбум.
А-а-а! Было впечатление, что я сиганул в раскаленный поток металла. Замахав руками и ногами, мое тело, трезвея до конца дней своих, помчалось со скоростью малого тоннажного судна к противоположному бережку. И обратно. И ещё раз. И ещё много-много-много раз!
В конце концов, почувствовал себя таким, будто родился заново. Такие чувства испытывал, когда принял крещение на свое шестнадцатилетие. Божья искрящаяся сила объяла душу мою и тело мое, и я ощутил необыкновенное чувство восторга и понял, что отныне защищен своим ангелом-хранителем. Правда, взрослея и бесстыдно греша, терял это чувство восхищения.
И вот это чувство вернулась. Более того, ощутил удвоенную силу. Как поется в песенке: «Пойду в поход, два ангела — вперед! Один душу спасает, другой тело бережет».
Вперед-вперед! Со мной сила ЕГО — и сила эта немилосердна к тем, кто переступил все Божьи законы и законы человеческого общежития. Вперед-вперед! Долой трухлявую религию слабых — религию рабов. Рабы больше всего говорят о свободе, но ничего не делают для своего освобождения. Вперед-вперед! Никто не даст нам свободы — её надо завоевать самому!
Молитва на речном берегу взбодрила меня необыкновенно. Давно так себя прекрасно не чувствовал — и физически, и духовно.
Мое возвращение взорвало затхлый уголок убогой дачки. Я вырвал заспанную хозяйку из сна и затолкал головой в бочку с дождевой водой. Боже! Как она вопила, это надо было слышать. Вся Тырновка решила, что беспутную Жанночку то ли, наконец, убивают, то ли такая у неё страстная любовь с приезжими молодцами.
Потом выбросил тряпье из дома и приказал блуднице чистить хлев. Она сопротивлялась и горлопанила, что я спятил после неумеренного потребления табуретного самогона. Аутист на все происходящее взирал с философской невозмутимостью, сидя в качалке, отчего был похож на вождя всех трудящихся тов. В.И. Ленина в свои последние месяцы растительной жизни.
Потом мы сели пить… молоко, и Жанна решила, что я окончательно тронулся умом. Мои попытки объясниться не произвели должного впечатления.
— Вот повезло, — сказала честная девушка. — Два кавалера и оба дурика. И к тому же импотенты.
Я отвечал, что в последнем она ошибается. Докажи обратное, потребовала. Не могу, надо ехать в город по делам. Какие могут быть дела, возмутилась, когда баба неудовлетворенная.
— Ыыы, — вмешался Илья. — «Мужчина должен воспитываться для войны, а женщина для отдохновения воина; все остальное есть глупость».
— Вот, — сказал я, — слушай, что говорит блаженный человек.
— А он умеет так говорить? — уставилась на аутиста. — Может, он притворяется?
— Если это делает, то у него хорошо получается, — и сообщаю, что уезжаю в столицу на день.
— Зачем?
— На войну.
— Тогда купи продуктов и, можешь, подарить мне для души чего-нибудь? проговорила простуша.
— Что?
— Ну… белье французское, нижнее, например, или там, колечко, или… на твое усмотрение, зайчик.
«Зайчик» добил меня вконец. Если бы не принял утреннего крещения в речке, прибыл бы болтушку, а так расхохотался в голос. Все-таки кто-то был прав, утверждая, что в наших женщинах — наша сила. Они бодрят, как серная кислота, употребляемая вовнутрь. После чего хочется жить, жить и жить, несмотря даже на выжженный пищевод и душу.
Прибыл в белокаменную к полудню — старенький «москвичок» добросовестно играл роль мерина, готового служить хозяина верой и правдой до своей печальной кончины. Город продолжал жить своей напряженной жизнью мегополиса, перемалывающего в фарш человеческие судьбы, и ему не было дела до какого-то облезлого мазурика на таком же авто. Что полностью меня устраивало.
Первым делом нашел банкомат и тиснул в щель кредитку, выданную мне Василием. На первый случай, как он выразился, оказалось около пяти тысяч долларов. Я решил очистить пластмассу до основания, да проклятая машина, выдав тысячу пятьсот, приказала долго жить, мол, бабки кончились, заходи завтра, срань такая. Я пнул банкомат в толстое брюхо и поехал искать его коллегу. В конце концов, проблема благополучно разрешилась, и у меня возникла возможность транжирить баксы налево и направо. А не приобрести ли нижнее французское белье для любимой фру? И посмеялся этим мыслям. Представляю чувства тех, кто обнаружит труп в случае моей боевой неудачи. Мужик с дыркой во лбу, а рядом пакет с ажурным женским бельем. Кошмар! Такую смерть и врагу не пожелаешь! Как говорится: «Dast in fantast!»
Затем из уличного таксофона позвонил по номеру, оставленному Витьком, бывшим десантником. Помнится, мы договорились, что в случае необходимости я найду его. И вот этот случай настал. Мне повезло, и мы договорились о встрече у парадной лестницы театра Советской Армии.
Я нуждался в помощи. Без серьезного оружия одному идти в бой против Системы было трудно. Тем более хотелось решать проблемы быстро и решительно, пока враги не сконцентрировали внимание на моей неуживчивой и вредной персоне.
Припарковав «москвичок» под тень деревьев, принялся наблюдать за площадью перед театром, построенном в эпоху сталинской гигантомании в виде разлапистой звезды. Странная тогда была эпоха: одна часть населения парилась в лагерях, а другая жила счастливой жизнью, прославляя великого учителя всех народов СССР. Учитель был плюгав, ряб, с высыхающей левой рукой, которой любил любить себя в часы утреннего бдения. Однако Система заставила большинство населения поверить, что он исполинского роста, чист ликом, положительно рукаст, мудр и думает думку о своем народе. И это притом, что информационное поле было малым. А что сейчас? Уверен, при нынешних возможностях СМИ и ТВ любую сволочь можно возвести на диктаторский престол, которая мигом заставит всех кукарекать. Наша история, как известно, имеет свойство повторяться.
На театральную площадь выезжают «жигули» цвета моих башмаков. Витек держит слово и прибывает вовремя. Увидев меня, не скрывает доброго отношения:
— Здорово, погранец, — жмет руку. — Как там Илюша?
Я отвечаю: лучше всех — сидит на бережку речки и ловит карасей-ебарей, после чего мы начинаем наши обстоятельные тары-бары по проблеме, которая меня очень интересует.
— Есть такой человечек, — задумывается. — Прапорщик Руденко. Краснознаменное мудило, но за лавье винтовочку сладит.
— И к ТТ пулек несколько.
— Нет вопросов.
— И гранатомет.
— Будет.
— По времени как?
— Сутки.
Срок меня устраивает. Мы договариваемся о новой встрече, и я возвращаюсь к драндулету. Когда принято решение, остается только действовать без сомнения и упреков. Порок должен быть наказан, и он будет наказан. Один в поле не воин? Это не про меня, господа.
Мои действия осознаны. Анализируя весь этот криминально-истерический пляс вокруг миллиона $, я пришел к выводу, что существует некая связь между трейдером Кожевниковым, вором в законе Галаевым и господином Крутоверцером. Не знаю деталей, но интерес у них один — деньги, деньги, деньги. Диковинный аутист им нужен для неких, возможно, в мировом масштабе афер. А почему бы и нет? Мы, помнится, начинали с десяти тысяч долларов и за два приема сделали миллион. Прибыль колоссальная. Для меня.
Предположим, что стартовый капитал для игры в МСБС миллионы, десятки миллионов, сотни. Две-три-четыре операции и… ты властелин мира. Аутисту ведь все равно, какие ставки проходят — один рубль или один миллиард долларов.
Однако маленькую деталь мои враги не учитывают — понять Илюшу могу только я, входящий в систему его координат. Хотя, быть может, они считают, что могут воздействовать на его мозг с помощью психотропного воздействия или наркотиков?
На выезде из столицы я заправил бак «дедушки» АИ-96, и он торопко побежал по трассе. Нет, мой путь лежал не в Тырново. На память я не жаловался и хорошо запомнил дорогу в санаторий МВД, где случилась та странная история:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42