Загруженную машину загнали в помещение склада и закрыли на ключ.– Почему? – Барон встал и, подойдя к окну, выглянул во двор, словно пытаясь обнаружить там засаду.– Именно об этом я спросил рабочих. – Кало взял со стола экземпляр «Лайф» и принялся рассеянно перелистывать, как будто искал в нем ответы на свои вопросы.– И что же они? – Джузеппе Сайева вновь уселся и отхлебнул коньяку.– Они мне сказали, что уже поздно. – Он оторвал глаза от журнала и огляделся по сторонам. – Они объяснили мне, что грузовик прибыл бы в порт к закрытым дверям и что по приказу дона Никколо последний грузовик всегда остается на ночь на складе, а отправляется только с рассветом.– В этом бы не было необходимости, если бы они просто начинали чуть раньше, – недоуменно проговорил барон.Поднялся ветер, где-то хлопала незакрепленная ставня.– Я тоже так подумал, – заметил Кало.– А груз в порядке?– Я сам проверял. Все в порядке. Ящики запечатаны. И все же, по-моему, что-то здесь нечисто.Барон слушал его с живейшим вниманием. Он хотел что-то возразить, но потом передумал. Уж если дон Калоджеро Коста в чем-то сомневался, стоило к нему прислушаться.– Вечером, когда я возвращался домой, – вновь заговорил Кало, – мне вдруг вспомнилось. Точно туман в голове рассеялся. Кажется, я знаю, что за человек разговаривал сегодня с нашим бригадиром.– И кто же он такой?– Миммо Карузо, – четко и раздельно произнес Кало.– Не помню такого, – сказал барон, перебрав в уме всех, кого знал.– А я помню, – Кало сделал неясный жест в направлении окна.– Прекрасно, – заметил барон, – но было бы еще лучше, если бы мы оба знали, о ком идет речь. – В пылу разговора барон тоже перешел на сицилийский диалект.– Помните, как вы меня посылали к депутату Риццо по делу о восстановлении палаццо на улице Македа?Барон помнил. Вскоре после войны он решил реконструировать палаццо, разрушенное бомбардировками союзников, однако предварительная смета оказалась неимоверно высокой. Член городской управы, ответственный за строительство, посоветовал ему обратиться к депутату Риццо, члену парламентской комиссии по восстановлению зданий, считающихся историческими памятниками. Палаццо барона на улице Македа отвечало всем необходимым требованиям, чтобы получить такой статус, а следовательно, финансовые льготы и субсидии, предусмотренные законом. Однако прекрасный проект так и остался на бумаге, а палаццо баронов Сайева окончательно превратилось в поросшую бурьяном руину, прибежище крыс, похороненное под грудой мусора. Депутат Риццо пользовался репутацией порядочного человека и доброго христианина. Он деликатно дал понять, что реализовать проект, конечно, можно, но только если за его переработку возьмется один архитектор, которому он, Риццо, вполне доверяет. Однако даже в этом случае на субсидии можно будет рассчитывать только при условии, что подряд на строительные работы получит одна фирма, которую он, Риццо, охотно готов рекомендовать. Словом, дело оказалось сложным, громоздким, а главное, грязным.– При чем тут депутат Риццо? – с досадой спросил барон, задетый воспоминанием о неприятном эпизоде.– Не знаю, – ответил Кало. – Знаю только, что тогда в кабинете у депутата я видел того же человека, что сегодня разговаривал с бригадиром в апельсиновой роще.– Миммо Карузо, – повторил барон, чтобы получше запомнить.– Такой низенький, коренастый, с черными волосами, – уточнил Кало. – Его брат Джо Карузо – хозяин в нью-йоркском порту. По-моему, он в большой дружбе с депутатом Риццо. Меня это поразило.Барон слушал, не пропуская ни слова, ни жеста, ни единой интонации.– Тогда я все удивлялся, – продолжал Кало, – на чем держится эта дружба? Но, в конце концов, меня это не касалось, и я выбросил все из головы. А сегодня спросил себя: что делает Миммо Карузо в наших садах? Что его связывает с Никколо Печи? Наши апельсины грузят на борт в Палермо и отправляют в Нью-Йорк, где брат дона Миммо делает погоду в порту. Что вы думаете об этом, дон Пеппино?– Ничего хорошего, Кало, – решительно и твердо ответил барон. – Я думаю, на наших грузовиках переправляют нечто, ничего общего не имеющее с нашими апельсинами.– Что вы мне посоветуете? – он говорил с покорностью подчиненного и преданностью родного сына.– Провести расследование со всей осторожностью и осмотрительностью, на какую ты способен. – Полено в камине треснуло и погрузилось в слой горячей золы. – Мы должны узнать, в какое грязное дело нас втянули и кто стоит за всем этим. ЛЮДИ ЧЕСТИ Кало снял с подставки автоматический пятизарядный охотничий «браунинг». Это было его любимое ружье, содержавшееся в образцовом порядке. Оттянув затвор, он вложил в магазин пять патронов, предназначенных для охоты на кабана, в которые вместо дроби были вставлены пули. Затем осторожно отпустил затвор и дослал патрон в патронник. Поставив ружье на предохранитель, Кало обтер его мягким сукном, положил на кухонный стол, опоясался патронташем, тщательно проверил все патроны, взял со стеклянного блюдечка несколько корешков лакрицы и сунул их в карман куртки.Кофе кипел на плите, по кухне плыл аппетитный аромат. Он вылил все содержимое кофейника в большую белую чашку и потихоньку, мелкими глотками, стал пить горьковатый благоухающий напиток, ощущая, как тепло разливается по всему телу. Затем взял ружье, повесил его на плечо и вышел в ночную тьму.Его глаза привыкли к темноте; ориентируясь по слабому свету звезд, он ступил на тропинку и прошагал по ней несколько километров среди благоухания апельсинов, вновь с наслаждением впитывая запахи родной земли, ночные сполохи, таинственный шепот садов.Через час он достиг здания склада, глаза его, совершенно освоившиеся в темноте, ясно различали очертания огромного строения. Вокруг не было ни души, подъездные ворота были заперты. Он обошел здание справа и остановился перед небольшой задней дверью, от которой у него был ключ.Внутри все было погружено в непроницаемый мрак, но Кало прекрасно помнил, где что находится, и двигался в темноте с осторожностью и ловкостью кошки. Он направился туда, где были сложены мешки с орехами, на ощупь убедился, что не ошибся, уселся на пол, поставив ружье между колен, сунул в рот корень лакрицы и принялся ждать. По его расчетам, было уже около часа ночи. Ближе к двум он услыхал шаги и тихую возню, ключ повернулся в замке, большие ворота приоткрылись, и внутрь проник тоненький луч света. Вошли двое, вспыхнул электрический фонарь. Одного из вошедших Кало узнал по голосу: это был Никколо Печи, бригадир. Второй говорил на сицилийском диалекте с сильным американским акцентом. Кало его не узнал.Быстрыми движениями людей, совершающих привычную, хорошо отработанную операцию, они выгрузили четыре ящика апельсинов, сняли бандероли, вытащили по апельсину из каждого ящика и заменили их такими же апельсинами, взятыми из сумки, которую человек с американским акцентом нес через плечо. Затем они вновь прикрепили синюю бумажную полоску к каждому из ящиков при помощи пробойника, а вынутые апельсины положили в сумку.– О'кей, – с облегчением проговорил итало-американец. – Эта партия готова. Еще две ходки, и в этом месяце работа закончена.– А мой навар? – с беспокойством спросил Никколо Печи.– Послезавтра, – ухмыльнулся итало-американец с наигранным простосердечием. – Навар по окончании работ. Как запечатаем последний ящик, так все и получишь. Ты что, не доверяешь?– Доверять-то я доверяю, – вздохнул бригадир, хотя видно было, что он предпочел бы получить свои деньги немедленно.– Мы – люди чести, – угрожающе напомнил второй. – Никогда не забываем поблагодарить тех, кто нам верно служит.Они вышли, аккуратно закрыв за собой ворота. Кало услышал удаляющиеся шаги, а вскоре после этого и шум мотора. Странно, что он не слышал его, когда они приехали. Видимо, они заглушили двигатель по пути к складу, там, где дорога на протяжении километра шла под уклон.Убедившись, что остался один, он зажег электрический фонарь и подошел к машине, чтобы проверить груз. Ящиков было сотни, и каждый следующий был точной копией предыдущего: обнаружить, в каких именно произошла подмена, было все равно что искать иголку в стоге сена. Однако должен был существовать какой-то опознавательный символ, некая деталь, отличавшая их от остальных.При свете фонаря Кало тщательно проверил ящики, находившиеся в том месте, откуда исходили голоса. На каждом из ящиков была торговая марка апельсиновых садов барона. Все были одинаковы, без единого различия: было от чего прийти в отчаяние. И все же вскрытые и вновь запечатанные ящики, безусловно, были кому-то адресованы. Кому-то, кто должен был их сразу узнать, а значит, на них должен стоять какой-то условный знак.Кало принялся детально изучать ящики, идя сверху вниз, а затем вбок. На некоторых имелись темные прожилки, другие были совершенно белыми. Он провел кончиками пальцев по поверхности ящиков, пытаясь обнаружить зарубки. Ничего. Он уже готов был сдаться, когда его поразила одна деталь.Приблизив луч фонаря к ящикам, установленным в боковой части грузовика, он заметил, что красный торговый знак фруктовых садов Монреале был чуть темнее, но что его особенно поразило, так это наплыв краски в верхней части изображения норманнской башни. На всех остальных ящиках рисунок был совершенно четким, без полиграфического брака.Он сосчитал ящики с более темной краской, выходящей за контур: их было четыре. Сердце радостно стукнуло у него в груди: похоже, он нашел, что искал. Вытащив один из ящиков и орудуя складным ножом, он вскрыл его, снял слой плотного упаковочного картона и принялся изучать плоды, каждый из которых был завернут в веленевую сине-красную бумажную обертку с золотыми узорами. Казалось, все они были обычными. Он перебрал апельсины по одному, взвешивая их на ладони. В каждом ящике было девяносто штук, все первосортные, отборные, более или менее одинаковые по весу: 225–235 граммов каждый. Размер по окружности тоже соответствовал экспортным стандартам: чуть больше двадцати пяти сантиметров. Что же было не так? В чем заключался трюк?Он снова стал просматривать плоды по одному, ощупывая их пальцами. Ничего. Усевшись на пол, он начал сначала, на этот раз поворачивая каждый апельсин под направленным лучом фонаря, и действительно обнаружил нечто, заставившее его сердце забиться от волнения. Ему хотелось ликовать, кричать от радости: наконец-то он нашел уловку.Среди девяноста апельсинов был один, отличавшийся особым блеском, необычной мягкостью, подозрительной вязкостью и более яркой окраской. Он был так хорош, что казался искусственным. Кало ковырнул ногтем кожуру, и сомнений не осталось: это был восковой апельсин, настоящий шедевр в своем роде. Теперь предстояло узнать, что заключает в себе рукотворное чудо. Несомненно, нечто ценное или очень важное. А скорее всего незаконное.Он вскрыл остальные три ящика, быстро нашел поддельные апельсины, сунул все четыре в охотничью сумку, заменив их в ящиках обычными плодами, взятыми из груды приготовленных к отбору. Потом аккуратно закрыл ящики, проследив за тем, чтобы бандероли выглядели неповрежденными, вышел через заднюю дверь и стремительно направился к дому.Было пять часов утра, и до рассвета было еще далеко, когда он достиг виллы Сан-Лоренцо. Из окна спальни барона просачивался свет. Джузеппе Сайева провел ночь без сна, дожидаясь его возвращения. Кало открыл дверь своим ключом и увидел, как барон спускается по лестнице в домашней куртке, с белым шелковым платком на шее.– Глаз не сомкнул, а, Кало? – Они встретились в вестибюле, и старик приветственно хлопнул его по плечу.– Ваша светлость тоже, – заметил Кало. Несмотря на природную сдержанность, на этот раз он не мог скрыть распиравшего его торжества.– Охота была удачной? – спросил барон.– И да, и нет, – ответил Кало. – Во всяком случае, не без сюрпризов.– Пошли в мой кабинет, – пригласил барон, проходя вперед.Добрая Аннина появилась в дверях служебного коридора.– Пресвятая Богородица! Что случилось, ваша светлость?Она была растрепана со сна, одна седая прядь свешивалась на лоб.– Ничего не случилось.Под суровым взглядом барона она съежилась и стала как будто еще меньше ростом.– Я поняла, – покорно поклонилась она.– Что ты поняла? – Джузеппе Сайева удивленно вскинул брови.– Что ваша светлость и дон Калоджеро спали всю ночь, – торжественно провозгласила она. – Что вы все еще спите. Что я сама еще сплю в своей комнате и что я ничего не видела.Барон оценил слова верной экономки.– Нет, – сказал он, улыбнувшись, – ты не спишь. И раз уж ты здесь, свари-ка нам кофе и принеси в кабинет.– Рада служить вашей светлости, – опять поклонилась Аннина.Кало нарочито медленно выложил на письменный стол четыре апельсина.– Прекрасные плоды, – заметил старик.– Даже чересчур. – Кало придвинул себе одно из двух кресел, стоявших перед столом.Барон поднес их к настольной лампе и внимательно осмотрел один за другим.– Действительно, чересчур, – признал он.Заметив след, оставленный ногтем Кало, он углубил надрез ножом для вскрывания писем.Кало сидел понурившись и не двигаясь.– Воск, – спокойно заметил старик, не выдавая голосом внутреннего волнения. – Подлинное произведение искусства, безупречное подражание живой природе. Не отличишь от настоящих.Кало вынул из ящика лист плотной бумаги и положил на него один из восковых плодов.– Разрежем? – спросил он, берясь за нож.Барон легонько кивнул крупной седой головой.– Посмотрим, что за сюрприз там, внутри.Сквозь ставни начал просачиваться первый слабый свет зари. Кало вонзил лезвие ножа в воск, апельсин раскололся, и содержимое высыпалось на лист бумаги. Это был порошок, белый и легкий, как тальк.– Наркотик! – в гневе закричал барон, кровь отлила от его сурового лица. – Имя Монреале на этой белой отраве! – Он выругался сквозь зубы. – А ну-ка принеси мои ювелирные весы.Кало открыл нижние дверцы книжного шкафа и вытащил миниатюрные серебряные весы с круглой чашкой и колесиком, градуированным от ноля до двухсот граммов, снабженным маятниковой стрелкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62