– Президент уже предупрежден, – сказал диспетчер.– Ладно, но обойдемся без фанфар. Это особый визит. Мистер Брайан поедет прямо во дворец.Через пятнадцать минут «Боинг» Барона коснулся земли в аэропорту Умпоте, столицы маленького государства Бурхвана. Несколько агентов спецслужб в штатском подкатили трап.Командир пошел на встречу с Циленге и обещанной чашкой кофе, часть экипажа отправилась на микроавтобусе в гостиницу, Фрэнк с двумя членами команды остался на борту, наземные службы аэропорта занялись обслуживанием самолета.Бруно сел в президентский «Кадиллак». Лимузин, как стрела, понесся по асфальтированной дороге. В пятнадцати километрах от аэропорта, в центре широкой лужайки, граничившей на западе с джунглями, на востоке с высокогорным плато, а на севере с городской чертой, стоял дворец Асквинды.Дворец представлял собой простое трехэтажное строение из дерева и кирпича, окруженное невысокой изгородью, скорее декоративной, чем оборонительной. Двое военных открыли ворота кованого железа и застыли по стойке «смирно», взяв на караул.– Останови здесь, – приказал Бруно шоферу.Он вышел из машины и направился по аллее к парадному входу в резиденцию, казалось, погруженную в глубокий сон. Еще двое часовых отдали ему честь. Массивные двери парадного открылись, и африканец в безупречном европейском костюме с улыбкой двинулся ему навстречу.– Князь ждет тебя, – сказал он, отвечая на объятия Бруно дружеским похлопыванием по плечу.– Я вижу, ты в отличной форме, Чоо Аваба, – заметил Бруно.– Ты тоже неплохо выглядишь, – ответил африканец. Это был один из умнейших и самых преданных советников президента.– Как он? – спросил Бруно, имея в виду князя Асквинду.Чоо Аваба поморщился, глубокие борозды пролегли по лицу, лишь подчеркивая его худобу:– Мы очень тревожимся о нем.– Боюсь, и у меня для него такие новости, что здоровья не прибавят, – признался Бруно.Они пересекли вестибюль, прошли по коридору и вошли в побеленную известью комнату, скромную, как монашья келья.– Он сейчас будет, – сказал Чоо Аваба. – Я должен идти.– А как Санни? – ласково спросил Бруно.– Прыгает, как антилопа, – оживился африканец. – И храбр, как лев.– Ты видел Маари? – допытывался Бруно, пряча волнение за улыбкой.– Сладка, как мед, прекрасна, как луна, – ответил африканец и скрылся за дверью.Бруно Брайан сделал несколько шагов по полу из обожженной глины, взглянул на копья и щиты, развешанные по стенам, затем уселся на мягкий кремовый диван, единственный предмет роскоши в этих отнюдь не княжеских покоях.Окна были задернуты белыми занавесками, в центре потолка висел большой неподвижный вентилятор. Цветы магнолии в вазах, расставленных по четырем углам комнаты, источали одуряющий аромат.Перед диваном, на низком столике из плетеного тростника, были расставлены чайник, бутылка виски, ведерко со льдом и несколько стаканов. Бруно улыбнулся, и князь Асквинда, переступивший порог в эту минуту, успел заметить довольное выражение на его лице.– Видишь, мы тебя не забываем! – сказал он, протягивая обе руки гостю. У него было усталое и грустное лицо, сиплый, надтреснутый голос. Несколько лет назад ему сделали в Париже операцию раковой опухоли гортани, и он дышал через отверстие в трахее, скрытое трикотажем свитера с высоким горлом, прикрывавшим покрытую шрамами и сожженную рентгеновскими лучами шею.– Рад тебя видеть, – сказал Барон, – хотя у меня для тебя нерадостные новости.Президент удрученно пожал плечами.– Все-таки лучше знать правду, – прошептал он.Ему было только шестьдесят, но выглядел он гораздо старше. Болезнь и заботы оставили на нем неизгладимый след. Глубокие и частые морщины бороздили его лоб. Живые, всегда внимательные глаза резко выделялись на изможденном болезнью лице и своей выразительностью, казалось, отчасти восполняли затрудненность речи.Бруно вспоминал выражение черных, живых глаз Асквинды еще до операции: тогда они светились непосредственностью и добротой. Он был великолепным собеседником, и голос его в ту пору отличался звучностью и чистотой. Теперь в его глазах постоянно жила тревога, белки были воспалены и налились кровью.– Выпей, сынок, – сказал президент, указывая на бутылку виски и приглашая занять место на диване рядом с собой.Зулусскому князю Асквинде с помощью Бруно удавалось сохранить независимость этого крошечного государства, к богатым золотым и алмазным копям которого тянулись жадные руки крупных международных корпораций.Президент внимательно выслушал рассказ Бруно.– Итак, – сказал он, – этот арабский отщепенец хочет хозяйничать в Бурхване. А что же «Ай-Би-Би»?Бруно на мгновение задумался, с состраданием взглянул на собеседника.– Думаю, при сложившихся обстоятельствах у них связаны руки, – ответил он. – Но в любом случае отношения между Акмалем и корпорацией медовым месяцем не назовешь. – Тем не менее, – с горечью продолжал Асквинда, – их объединяет одна цель: посеять смуту и захватить власть в стране. Сначала против нас вели торговую войну, введя эмбарго на нашу продукцию. Мы были полными хозяевами своего золота и алмазов, но никто их не покупал. Но ты решил эту проблему с помощью «Ай-Би-Би». А теперь? – Асквинда поднялся и подошел к окну. Плечи его поникли, словно придавленные непомерным грузом.– Тебе нужно отдохнуть, Асквинда, – мягко сказал Бруно.– Силы покидают меня, – с грустью признался князь, опускаясь на диван и откидываясь на подушки.– Они еще вернутся, – попытался утешить его Бруно.– Боюсь, у меня начался рецидив болезни, – обреченно вздохнул князь.– Давай я отвезу тебя в Париж, – предложил Барон, – или в Штаты.– Никто не должен знать о том, что со мной, – нахмурился Асквинда. – Это может непоправимо ухудшить положение.– Что говорят твои врачи? – спросил Бруно. Он приоткрыл окно. Стояла тихая, ясная ночь, воздух был по-зимнему свеж.– Врачи ничего не знают. – Он с усилием сделал глоток чаю.– Но это может означать, – с надеждой воскликнул Барон, – что никакого рецидива у тебя нет. Может, тебе просто показалось.– Моя боль реальна, – решительно отмел его предположения Асквинда. – По ночам я слышу ее приближение, она крадется, скребется у дверей, входит и вонзает в меня зубы. Глухая, тупая боль. Я не боюсь смерти, ты же знаешь. Я боюсь, что не успею поправить положение моей страны.– Уедем со мной, прошу тебя, – настойчиво повторил Бруно. – В Америке доктора творят чудеса.– Мы это обсудим, но не сейчас, – ответил президент. – Мне сейчас некогда лечиться, но и умереть нельзя. Я должен действовать. К счастью, у меня есть ты. Что ты мне посоветуешь?Бруно многое делал для Бурхваны: завязывал отношения, способствовал заключению договоров, обеспечивал поддержку и сотрудничество влиятельных лиц и организаций. Он был ключевой фигурой в стране. Если бы не он, последнее независимое государство на юге Африки попало бы в руки спекулянтов и торговцев властью.– Мы должны восстановить равновесие в административном совете «Ай-Би-Би», – заметил Барон.– Ты можешь это сделать? – Президент готов был предоставить ему любую помощь, отдать все свои силы.– Задача непростая, – откровенно признался Бруно, – но я бы не сказал, что она невыполнима.– Если дело в деньгах, я готов приступить к разработке новых месторождений, о которых знаем только мы с тобой. – Асквинда поднял чашку старинного саксонского фарфора и вновь опустил ее на блюдце.– Деньги понадобятся, но мы ни в коем случае не должны выдать себя, – предостерег его Бруно. – Если они узнают о скрытых сокровищах, завтра же войдут сюда на танках.– Они перейдут к открытому насилию, – прошептал Асквинда, чувствуя, как усиливается боль в правом плече.– Пока что ситуация кажется достаточно спокойной. – Барону очень хотелось ободрить старого князя.– Но, возможно, уже завтра она такой не будет, – с трезвым реализмом возразил Асквинда.– Мы сможем удержать ситуацию под контролем, – твердо пообещал Бруно, старательно скрывая охватившую его жалость к этому человеку. – Прошу тебя, уедем со мной, – добавил он.– Поговорим об этом завтра, – заключил президент. – А теперь иди, тебя ждут жена и сын. ПРЕКРАСНАЯ МААРИ В цепи привязанностей, приковавшей Бруно Брайана к Бурхване, Маари, прекрасная принцесса с янтарными глазами и бронзовой кожей, была самым нежным звеном. Они встретились в Европе, влюбились друг в друга и тайно поженились много лет назад по древнему зулусскому обычаю и обряду, когда луна входит в свою последнюю фазу и вот-вот исчезнет.– Любовь моя, – прошептала Маари на древнем языке своих предков, зулусов и свази. В ее голосе слышалась и страсть, и материнская забота.– Мне тебя не хватало, – признался Бруно. Он говорил искренне, хотя воспоминание о Карин было еще слишком свежим и сильным. Маари была его женой, матерью его сына.– Это мое единственное утешение – знать, что тебе меня не хватает.Она ждала его, стоя босиком в вестибюле, ведущем в ее покои. Черты ее тонкого, прелестного лица, казалось, дрожали, с трудом удерживая равновесие между улыбкой и слезами, и все же светились счастьем. Простой и бесхитростный взгляд янтарных глаз выражал бесконечную нежность.Бруно жадно смотрел на нее, любуясь ее неувядающей красотой.– Ты всегда была со мной, – солгал он, сам того не замечая.– А теперь ты здесь.Она была почти с него ростом, стройная, грациозная, с длинной лебединой шеей, подчеркивающей царственную посадку головы и утонченную красоту лица.Кожа Маари, упругая и гладкая, цветом напоминала теплый янтарь. От предков-зулусов она унаследовала очень короткие, мелко вьющиеся до самых корней волосы, чья удивительная мягкость свидетельствовала о примеси малайской крови в ее жилах.Светло-зеленое шелковое платье обрисовывало словно выточенное из нефрита гибкое и нервное тело с маленькой крепкой грудью, узкими бедрами и длинными стройными ногами. Они обменялись долгим взглядом. Она улыбнулась ему, обнажив ровные белые зубки. В уши были вдеты раскачивающиеся на золотых цепочках бриллианты чистейшей воды, дары недр ее родной земли, капли света, бросающие блики на золотисто-бронзовую кожу. Они молча обнялись.Маари провела его в гостиную, оазис изысканной роскоши в этом по-монашески скромном доме. Мягкий свет большой фарфоровой лампы освещал резные фигурки слоновой кости, расставленные на столике эпохи Людовика XV. Бруно покосился на замысловатые кресла XVIII века, стоявшие напротив современного удобного дивана, обитого белой замшей, и отдал предпочтение последнему.Принцесса подошла к комоду в стиле Регентства и выбрала самый красивый цветок из букета в китайской фарфоровой вазе.– Для властелина моего сердца, – прошептала она, протягивая ему цветок.– Моя нежная Маари, – произнес Бруно с обожанием. Он смотрел не отрываясь на ее изумительную фигуру на фоне покрытой камышовыми циновками стены, частично отраженную в тусклом великолепии старинного венецианского зеркала, висевшего над камином белого мрамора с золотыми инкрустациями.– Я здесь, – сказала она на чистейшем французском, усаживаясь рядом с ним.– Помнишь нашу мансарду на улице Изящных Искусств? – спросил Бруно.– Я помню все, – ответила она, кивая очаровательной головкой с мягкими и пушистыми волосами и покачивая бриллиантовыми сережками в ушах.– А ужины «У Прокопа»? – Он говорил о старинном парижском кафе.– А еще шарманщиков и витрины Сен-Жермен-де-Пре, – подтвердила она, вращая за горлышко в серебряном ведерке со льдом бутылку «Крюга» урожая 1974 года.– Я тебе говорил, что ты похожа на Париж? – спросил он, восхищаясь ее тактичной сдержанностью.– Нет, но мне приятно и сейчас об этом услышать, – с благодарностью ответила она.Бруно попытался выбросить из головы печальные мысли, пока Маари разливала шампанское в высокие тонкостенные хрустальные бокалы.– Чтобы наша любовь никогда не кончалась, – сказала принцесса.– И чтобы наш сын вырос в более справедливом мире, – добавил Бруно.– Санни не ожидал твоего приезда, – объяснила она. – Хочешь увидеть его прямо сейчас?– Нет, – ответил Бруно. – Не хочу его будить, он потом не заснет до утра. Увижусь с ним завтра.Он бросил на нее благодарный взгляд, полный признательности за ее сдержанность, за преданную, бескорыстную любовь.Маари никогда не забрасывала его вопросами, терпеливо дожидаясь, чтобы он заговорил первым, если сам захочет поделиться с ней своими мыслями.– Мне кажется, это мудрое решение, – поддержала его принцесса.Бруно привлек ее к себе, приник к плечу, вдыхая исходящий от нее опьяняющий аромат мускуса и магнолии, ее естественный запах. Ей не требовалось особых ухищрений, чтобы быть красивой.– Мое решение продиктовано чистейшим эгоизмом, – признался Бруно.– Какое решение? – шаловливо переспросила она, сдерживая улыбку.– Решение не будить Санни. Я решил этого не делать из-за нас. Остаток этой ночи я хочу провести только с тобой. – Он поставил опустевший бокал на столик.Маари обняла его, и Бруно встал, без усилия подняв гибкое, как ивовый прут, тело своей принцессы, обвившей руками его шею. Он пересек гостиную и ногой открыл дверь, ведущую в спальню.Она счастливо улыбалась его нежности и силе, радостно отдаваясь традиционному и вечно новому ритуалу, предварявшему изнурительную сладость любовной игры. У нее закружилась голова, пока она плыла на руках у мужа по убранной во все белое супружеской спальне: пол был покрыт белыми овечьими шкурами, сводчатые окна задернуты белыми шторами, лампы на столиках из плетеного тростника защищены белыми вышитыми абажурами, а брачное ложе укрыто легким пологом из белоснежного батиста.Бруно осторожно опустил ее на постель и на мгновение остановился, чтобы полюбоваться ею, потом не спеша принялся раздеваться. Она спустила платье с плеч с грацией, напомнившей ему их первую встречу в Париже.Они хотели было начать разговор, но скоро поняли, что слова им больше не нужны, ведь их тела говорили за них своим собственным языком, неподвластным переводу. * * * Костры разбрасывали вокруг красноватый свет:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62