Кейт вновь наполнила бокал водкой:
– И этого я тоже не знаю. Петрушка пьяно улыбнулась в ответ:
– Это все ваша западная скрытность . Вы не хотите откровенно говорить о некоторых вещах и поэтому повторяете как заведенные: не знаю.
– Никакая это не скрытность. Я действительно не знаю.
Девушка наклонилась к Кейт:
– Смотрю я на вас и думаю: «Вы женщина, у которой есть все. Красота, деньги, образование, интеллект, вкус. И прежде всего – свобода наслаждаться всем этим». И мне не понятна ваша неопределенность.
– Пей, Петрушка. Завтра у нас трудный день, – ответила Кейт и сдержанно улыбнулась.
АЙРОН-КРИК, КОЛОРАДО
Ломовик ненавидел это место.
Оно вселяло в него ужас. Стены здесь были обиты сосной и отовсюду на Ломовика смотрели морды оленей, вепрей, серн, горных козлов, чучела орлов и неведомых животных из других стран, названий которых он даже не знал. Все эти рога, черепа, бивни, клыки, когти пугали Ломовика – казалось, они готовы были разорвать его плоть в любую минуту.
Но больше всего Ломовика выводила из себя морда огромного медведя с оскаленными зубами. Этот зверь внушал ему панический ужас, несмотря на то что он, Ломовик, должен был вроде бы спокойно относиться ко всей этой запыленной мертвечине. И все равно изо всех сил он старался избегать полного холодной ненависти взгляда стеклянных глаз. Он продолжал сидеть и ждать, пытаясь усмирить свое воображение и отогнать от себя все эти сцены, в которых медведь оживал и шел прямо на него.
За окнами был виден только лес, и больше ничего. Ломовик и Контроль всегда встречались здесь в конце недели. А все остальное время дом пустовал.
Чтобы успокоить себя, Ломовик начал вспоминать о своих подвигах прошлой ночью. Но даже приятные воспоминания о хорошо сделанной работе не могли погасить взгляд стеклянных глаз ужасного медведя. Услышав шум подъехавшего джипа-«мерседеса», Ломовик почувствовал облегчение.
Сидя на месте, он на слух определил: вот хлопнула дверца, вот заскрипел гравий под тяжелыми подошвами.
Ломовик заерзал в кресле и стал пальцами судорожно хвататься за джинсы.
Слышно было, как Контроль опустил что-то тяжелое на пол в прихожей, направился в туалет и стал мочиться. Мощная струя дородного мужчины, словно ливень оросила унитаз.
Затем зашумела вода в сливном бочке, и Ломовик почувствовал, что Контроль стоит теперь у него за спиной.
– Неплохо, – сказал он и ударил Ломовика по спине.
Удар был настолько тяжел, что Ломовик согнулся, несмотря на собственную стать.
– Совсем не плохо. Этот сукин сын получил, что хотел. Хорошая работа.
Ломовик покраснел от удовольствия:
– Я старался.
– И хорошо, что так, – ответил Контроль. Его стальные пальцы буквально впились в Ломовика. – У меня еще есть кое-что для тебя. На этот раз без насилия. Потребуется поднапрячь мозги.
– Да, сэр.
– А ты хотел бы поднапрячь что-то другое? Ну, может быть, и это понадобится. Но не сейчас. Сейчас у нас – богатая леди из Вейла. Сует свой нос в чужие дела и все такое. Друзья попросили меня кое-что проверить.
Пальцы продолжали по-прежнему впиваться в плечо, доводя Ломовика до исступления и дикого наслаждения. Еще немного, и он заорал бы во все горло.
– Дамочка отсутствует, – продолжал Контроль, – что дает нам шанс беспрепятственно обыскать ее кондоминиум и узнать, что же она успела разнюхать. Понятно?
– Да, сэр.
– У нас есть человек в Вейле. Мистер Рей. Он отвезет тебя туда. А ты сделаешь все, о чем он попросит, о'кей?
– О'кей.
Пальцы продолжали впиваться в плечо.
– Ты должен сделать все в точности. Никаких ошибок.
– Конечно, сэр.
– Завтра, в половине двенадцатого. Будь готов, и мистер Рей заберет тебя. О'кей?
– О'кей.
Рука Контроля ослабла, и Ломовик почувствовал облегчение.
– А теперь разгрузи машину, – скомандовали сзади. Ломовик с радостью выскочил наружу. Контроль привез двенадцать коробок шампанского, которые находились в багажнике вездехода, а также пять коробок виски. Ломовик брал по две сразу и загружал их в огромный холодильник.
Закончив работу, он вернулся в дом.
Контроль не торопясь курил сигару.
– Нам надо знать, что у нее есть. А уж тогда, – и голос шефа стал мягче, – тогда, может быть, тебе будет разрешено немного позабавиться.
Лицо Ломовика даже исказилось от удовольствия.
– Угу.
Контроль еще раз коснулся ноющих плеч Ломовика и теперь стал нежно оглаживать их.
– Тебе надо полюбить мистера Рея и делать все, что он прикажет.
Ломовик еще долго оставался в напряжении, и оно продолжалось до тех пор, пока он не услышал, как смолк вдали мотор «мерседеса». Лишь тогда он позволил себе немного расслабиться.
Возбуждение улеглось, теперь начиналось самое неприятное – ему надо было оставаться в этом страшном доме по крайней мере еще час, занимаясь уборкой. Целый час наедине с черным медведем.
САНКТ-ПЕТЕРБУРГ
На следующий день Кейт вновь оказалась в кабинете с видом на Неву. Петрушка сидела рядом – на ней были юбка и кофта из тонкой высококачественной шерсти, подаренные Кейт. Сидя на кончике стула и скрестив ноги в сапожках, переводчица явно наслаждалась своими дорогими тряпками. Она лениво болтала с Кейт в ожидании генерала.
А Кейт ждала его прихода, напряженно размышляя. Неужели это снова тупик или еще одна ложь? А вдруг правда окажется ужаснее всякой лжи?
Погода испортилась. Темные тучи нависли над шпилем Петропавловского собора, река потемнела и стала неспокойной. Снег бил в окно, и снежинки таяли и растекались по стеклу. Кейт надела сегодня теплое пальто от Джорджио Армани и не сняла его в кабинете, несмотря на то, что топили в здании очень хорошо.
Наконец дверь распахнулась и в кабинет вошел генерал, держа под мышкой папку. Судя по виду ее пыльной зеленой обложки, документам было больше двух десятков лет. Генерал коротко, по-деловому кивнул женщинам в знак приветствия. На этот раз он не улыбался, не пытался говорить по-английски, а предпочел свой отрывистый русский, напрямую обращаясь к переводчице.
– Он спрашивает, вы принесли деньги? – Девушка раскрыла от удивления глаза, словно пораженная тем, что только что произнесла.
Кейт открыла кейс и достала сверток. Затем она надорвала с угла обертку, чтобы выглянули купюры, но сам сверток передавать не стала.
Генерал удовлетворенно кивнул и вновь обратился к переводчице.
– Он сказал, что у него есть нужная вам информация. Генерал понимает, что вам необходим исчерпывающий ответ, который бы закончил поиски раз и навсегда.
– Совершенно верно.
– Он сказал, что поскольку вы не читаете по-русски, то ему лучше диктовать самому, а вы запишете все со слуха.
– А как насчет дела целиком?
– Он не может его вам отдать.
– Почему же я должна быть уверена, что все, что он скажет, – правда?
Переводчица начала о чем-то совещаться с генералом. Генерал вместо ответа взял папку и открыл ее. На первой странице оказалась маленькая фотография. Кейт нагнулась вперед. На нее глянуло изможденное лицо молодого человека с номером, выписанным на груди. Это лицо ей уже приходилось видеть.
Она невольно издала какой-то странный звук, скорее стон, может быть, еще что-то – и Петрушка вытянулась от неожиданности.
– Мадам! Вы хорошо себя чувствуете?
– Да, – отрывисто произнесла Кейт.
– Может быть, воды?
Кейт отрицательно покачала головой. Дрожащими пальцами она достала блокнот из кейса и сняла с «дюпона» – ручки с золотым пером – колпачок. Во рту появился металлический привкус, а сердце учащенно забилось. Кейт привыкла скрывать свои чувства, но сейчас ей пришлось приложить усилия, чтобы справиться с собой.
– Я готова, – с трудом произнесла она.
Генерал еще раз посмотрел в дело и отрывисто начал диктовать. Беззаботность Петрушки как рукой сняло. Произнося первые слова, она даже слегка сбилась. Это было перечисление номеров со славянскими буквами, которые давались заключенным. Кейт все в точности записала в блокнот.
«Впервые заключенный упоминается в лагере для беженцев на Восточном фронте в 1945 году. В конце войны его освободили из нацистского концлагеря, расположенного под Ригой в Латвии. После расследования военные власти отправили его в НКВД на дознание. Следователями были назначены Алексей Федоров и Михаил Вольский».
Кейт аккуратно записала все имена.
– А что хотели узнать у него?
– Записей допросов в деле нет, – перевела девушка.
– Есть ли какая-нибудь возможность выяснить: живы или нет эти следователи?
– Генерал сказал, что русские – народ долгожителей.
Кейт решила не отвечать на улыбку собеседника:
– Продолжайте.
– После предварительного следствия решено было предъявить заключенному обвинение.
От неожиданности Кейт передернуло:
– Какое обвинение?
– Об этом ничего не сказано.
– Почему же его не направили в другие инстанции? Зачем его вновь вернули в НКВД?
– Генерал сказал, что тогда НКВД заменял все.
– Его пытали?
Лицо переводчицы даже исказилось, когда она услышала, а потом перевела ответ генерала:
– Если учесть, что заключенного доставили из немецкого концлагеря, то избиение было вполне оправданно, ему хотели развязать язык.
– Зачем?
Ответ был спокойным, коротким и ясным. Петрушка от смущения даже не взглянула на Кейт:
– Генерал сказал – ради признания. Признания вообще. Какого – не важно.
Кейт погрузилась в глубокое молчание. Здесь она оказалась не для того, чтобы кого-то обвинять и выходить из себя, гневаться на то, что происходило в чужой стране сорок семь лет назад. КГБ был явно не тем местом, где можно выразить протест против так называемой советской системы. Поэтому она вновь взяла себя в руки:
– Продолжайте.
– В сентябре 1945 года его отправили в лагерь недалеко от города Горький. В марте 1947 года переправили в московскую тюрьму на Лубянке и держали в камере предварительного заключения.
– Предварительного заключения? Но он же успел к этому времени провести в тюрьме два года.
– В бумагах сказано, что следствие к этому времени еще не закончилось.
– Так, значит, его продолжали допрашивать и два года спустя после ареста?
– Да.
– Ему предъявляли обвинение хоть в каком-нибудь преступлении? Судили его, нашли ли его в чем-то виновным?
– Генерал говорит, что в деле об этом ничего не сказано.
Нервы сдали, и Кейт не выдержала:
– Черт побери! Как ничего не сказано?
Последней фразы переводчица не перевела. Генерал нахмурил брови и, обратясь к переводчице, сказал что-то грубое, и той осталось только проглотить это.
– Генерал говорит, что его информация касается только дат и мест заключения. Другой у него нет. Поэтому не имеет смысла расспрашивать его о том, чего он не знает и знать не может. Он сказал, что если вы хотите правды – то вот она. Он вам – правду, а вы ему – деньги. И все. А если вам нужна ложь, то за нее следует платить особо.
Усилием воли Кейт заставила взять себя в руки.
– Хорошо. Продолжим.
Теперь она никого не прерывала. И голос генерала слился с голосом Петрушки.
– В 1948 году заключенного перевели в Лефортовскую тюрьму в Москве. Там ему дали номер Е-615.
В 1949 году его отправили в исправительно-трудовой лагерь ГУЛАГ № 5431 в районе Тамбова.
В 1952 году он оказался в исправительно-трудовом лагере № 2112 под городом Владивостоком.
В августе 1956 года заключенного перевели в пересылочный лагерь С-56, в районе Ташкента.
В декабре 1956 года он оказался в исправительно-трудовом лагере № 732 недалеко от Киева.
В течение 1957 года его отправили в исправительно-трудовой лагерь № 9513 в Литве.
Зимой 1959 года в этом же лагере он был расстрелян.
С последней фразой Кейт медленно подняла голову. Она повторила вслед за переводчицей услышанное, будто не в силах понять смысла слов.
– Расстрелян?
Переводчица облизнула губы:
– Генерал хочет сказать, что его убили… Тишина заполнила комнату.
Генерал и переводчица с выжиданием смотрели на Кейт. Она совершила свое долгое и трудное путешествие, заплатив при этом немало денег, чтобы узнать эту правду. Кейт не обращала никакого внимания на своих собеседников: перед ее внутренним взором предстала другая сцена, где царили снег, кровь и отчаяние. Кейт будто что-то сжигало изнутри. Слезы навернулись на глаза и обильно полились по щекам. Но она даже не знала, что плачет, – образы из прошлого, представшие перед мысленным взором, как будто парализовали Кейт, она потеряла чувство реальности и даже не заметила, как Петрушка подала ей носовой платок. И только когда девушка коснулась ее влажных щек, Кейт пришла в себя и отстранила протянутую руку.
Она вытерла слезы ладонью – странный жест из детства:
– Спросите генерала, почему его расстреляли?
Переводчица начала было передавать вопрос, но генерал грубо оборвал ее какой-то фразой.
Тогда Петрушка продолжила:
– Кейт, генерал сказал, что казнь была скорее актом милосердия.
Вспышка ненависти заставила Кейт очнуться.
– Скорее – предусмотрительности. Потому что его уже никогда бы не выпустили на волю, боясь, что он все расскажет о сталинских застенках. Не правда ли?
Петрушка колебалась, явно испытывая панический страх перед человеком в генеральской форме.
– Скажи! Скажи ему это. Вот так прямо и скажи.
Девушка повиновалась. Ответ был коротким:
– Генерал говорит, что так оно и было на самом деле. Поэтому-то казнь для него и была особой милостью.
– А сколько других американских солдат разделили его участь?
Петрушка казалась сейчас совсем запуганной, переводя эти слова:
– Генерал сказал, что он предупреждал вас: тема слишком деликатная и может серьезно повредить международным связям России и Америки. Вы уверяли генерала, что имеете только частный интерес. Он хочет узнать, не лгали ли вы ему в начале.
– Нет. Не лгала. – И женщина в изящном итальянском пальто сделала последнее усилие, чтобы вновь овладеть собой. Теперь она держала перед собой лист бумаги с записанными на нем датами и названиями мест.
– Это все, что он может сообщить мне?
Сейчас генерал говорил дольше чем обычно. Петрушка переводила:
– Он говорит, что вы платили за правду, а не за официальную ложь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12