душ для ванной
И тут, за столом, обращаясь к Суворину, Чехов сказал определенно:
– Алексей Сергеевич, вы знаете, Сытин тоже хочет издавать газету!..
– Что вы, Антон Павлович! Зачем мне газета, я совсем не хочу ее издавать…
И тогда опять повторился разговор. Чехов настаивал, Сытин отвергал. А Суворин доказывал Сытину, что для издания газеты прежде всего нужны таланты! Где бы ни было, ищите и берите таланты, таланты, таланты…
Видимо, этот разговор окончательно убедил Сытина, и наконец он приобрел газету «Русское слово», вместе с ее злополучным редактором Александровым, совершенно непригодным и неспособным сделать газету интересной и общедоступной.
И сколько еще было канители, сколько было нервов и крови испорчено у Сытина, пока он не избавился от старых хозяев. Об этом говорят письма Ивана Дмитриевича Антону Павловичу:
«Достоуважаемый Антон Павлович,
все, что Вы говорили, сбылось верно – газету мне не разрешили и, вероятно, не разрешат. Не знаю что делать, деньги затратил и Александров. В полном отчаянии три раза ездил в Питер, приехал только сегодня, и все ничего не выходит. Да теперь если продумать, то интереса мало, здоровье теперь стало еще сквернее, и не знаю от потерь куда деваться, дела все расстроил, просто голову потерял. Вчера был юбилей знаменитого Златовратского Ник. Мих. Как и водится, писатели перессорились, а в отдельности много говорили, даже кто-то сказал, что будто в парламенте попало нашему общему другу Д. И. Тихомирову от его сотрудника, кажется Медведев, его зовут „звериный поэт“. Подвыпив, он пошумел порядком и Д. И. Тихомирова называл очень некрасиво; чуть до рукопашной не дошло, одним словом, было драматическое представление в 200 человек, переругались многие, но свалки не было. Первый раз я в таком большом „умном“ пиру, да, думаю, и последний. Простите ради бога, все время суетился и замедлил Вас душевно поблагодарить за добрую память.
Ваш слуга покорный
Ив. Сытин».
Через три-четыре месяца после начавшейся волокиты в правительственных верхах по поводу приобретения прав на издание газеты Сытин опять обращается к Чехову:
«Сейчас вернулся из Питера, прочел Ваше письмо, простите великодушно, что запоздал ответом, с ума сошел, надел себе, кажется уже это последний, хомут „Русское слово“, хвачу я горя великого с газетою и не знаю, что будет… Ради бога, дайте мудрый совет, что мне делать с „Русским словом“?»
Еще задолго до этого Сытин и его товарищество выпускали журнал «Вокруг света» с приложениями. Журнал был весьма популярен. Особенно среди молодежи, которая интересовалась рассказами о путешествиях, приключениях и научных достижениях. Собрания сочинений иностранных писателей в приложениях к журналу также привлекали подписчиков. Но в этот год и с журналом «Вокруг света» Ивану Дмитриевичу не повезло. Для конкурентов-издателей это было тайной, но от своего друга Антона Павловича Сытин не хотел скрывать неудачи и в отчаянии ему писал:
«Достоуважаемый Антон Павлович,
простите великодушно, я прижат к стене нуждой и положением дела о „Русском слове“, оно устроило мне положительную кабалу: 1-е что потребовали от меня, чтобы я не расставался с Александровым, поэтому взяли с меня обязательство, а дело так пойти безусловно не может, а может безусловно погибнуть и погубить меня. Я имел великую неосторожность заложить своих 40 паев, 40 тысяч, и все вложил в „Русское слово“, и одному богу известно, что из этого дела будет, а пока одно горе, даже сам Александров ничего помочь не может. К 1 января подписка на „Вокруг света“ упала до половины благодаря тому, что „Нива“ дает приложением Тургенева. Журнал „Природа и люди“ дает Куприна; а наше приложение к „Вокруг света“ – сочинения Жюль Верна, поэтому и упало в интересах публики. Теперь надо год жить и тужить… Желаю Вам доброго здоровья и всего лучшего.
Ваш слуга покорный
Ив. Сытин».
Чехов собрал московских журналистов, пригласил на это собрание, а вернее в застолье, Сытина, поздравил его, как владельца газеты, и просил журналистов помогать Сытину делать настоящую хорошую русскую газету.
На первых порах были неполадки. Газета не сразу обросла талантами. Менялись редакторы, нащупывалось направление, улаживались отношения с властями в губернской Москве и столичном Петербурге. И как раз в это время, в петербургской газете «Россия», редактируемой экономистом Г. П. Сазоновым и фельетонистом Власом Дорошевичем, писатель Александр Амфитеатров напечатал фельетон «Господа Обмановы». В этом фельетоне Николай Романов и его «августейшее» семейство увидели себя высмеянными на весь свет.
В тот же день полиция кинулась изымать номер газеты. Издание «России» было прекращено. Амфитеатрова без промедления выслали в Минусинск. Напуган был и загоревал Дорошевич.
Иван Дмитриевич не раз уже «нацеливался» на Дорошевича, приглашал его в «Русское слово». Дорошевич отказывался. А тут подвернулся такой случай.
Сытин едет в Петербург – к Дорошевичу.
И соглашение состоялось.
– Возьмите вот десять тысяч рублей за ваши «Сахалинские очерки», поезжайте отдохнуть за границу, и по возвращении – добро пожаловать ко мне в газету, быть ее фактическим редактором. – Это предложение Сытина «король фельетонистов» охотно принял.
С появлением талантливого фельетониста Власа Дорошевича газета преобразилась.
В «Русское слово» пришли: В. И. Немирович-Данченко, Вл. Гиляровский; известный публицист, по выражению Ленина, «весьма популярный демагог», священник (потом расстрига) Григорий Петров; фельетонист Яблоновский, историк-искусствовед Дживилегов, просвещенец Вахтеров, библиограф и популяризатор Рубакин, писатель Мамин-Сибиряк и многие другие.
Тираж газеты благодаря литературным талантам поднялся за семнадцать лет ее существования с тринадцати до семисот пятидесяти тысяч. Чехов не ошибся, предсказывая будущее газеты:
– Потихоньку, помаленьку Сытин придет с газетой к большому делу. Вот увидите. Я верю в него…
Но у Сытина бывали иногда минуты разочарования и неверия. И тогда Ивана Дмитриевича поддерживала его жена Евдокия Ивановна.
– Не отчаивайся, Ваня, не падай духом. Все преодолеешь, своего добьешься. Чехов – наш друг, худого он тебе не пожелает. Верь в свои силы… – говорила она успокаивающе.
А когда издательство газеты расширилось, редакция и типография заняли купленный дом на Тверской, сотрудники устроили банкет и преподнесли супруге Ивана Дмитриевича коллективно подписанный адрес:
Нашей милой, дорогой Евдокии Ивановне Сытиной –
сотрудники «Русского слова».
«„Русское слово“ должно быть, оно погибнуть не может. Мы можем быть нищими, но „Русское слово“ должно существовать». Эти слова сказала Евдокия Ивановна Сытина. Сотрудники «Русского слова» ценят это и шлют дорогой Евдокии Ивановне Сытиной слова любви и уважения.
В. Немирович-Данченко, Гр. Петров,
А. Дживилегов, Вл. Гиляровский,
П. Коган, В. Вахтеров, Ф. Благов…
Конечно, «быть нищими» не предвиделось, и сказано это было для красного словца. Газета приносила огромную прибыль издателю. Она была либеральной и доходчивой до широких читательских кругов.
ГРИГОРИЙ СПИРИДОНОВИЧ ПЕТРОВ
Кто из них кого раньше нашел: то ли Сытин Петрова, то ли Петров Сытина? Это значения не имеет. Важно, что оба они нужны были друг другу.
Публицист священник-расстрига Григорий Спиридонович Петров бойко владел пером и не лишен был дара речи. Как преподаватель и оратор он вызывал восхищение петербургской студенческой среды. Он много писал на темы нравоучительные, критиковал недостатки в общественной жизни. Одна из его книг так и называлась «Наши пролежни». Лежим, дескать не движемся, пролежни образовались, а движения вперед нет…
Вот два фотопортрета Петрова. На одном – «отец Григорий». На другом – поп-расстрига, член Государственной думы, известный писатель-журналист, любитель путешествовать и откликаться в сытинских изданиях на злобу дня.
Родом он был из Ямбурга; учился в духовной семинарии, восемнадцатилетним с кафедры толковал Евангелие. Из своих выступлений составил первую книгу: «Евангелие, как основа жизни». Ивану Дмитриевичу Сытину он приглянулся. Из числа «второстепенных» писателей, таких, как Измайлов, Альбов, Ясинский, и им подобных, Сытин любовно выделял Григория Петрова и издавал его усердно.
Постепенно Петров как-то незаметно уклонился от духовно-богословской тематики, превратился в светского публициста.
Петров менялся, но его отношение к Сытину было неизменно дружественным. Москву и сытинское «Русское слово» он навещал нередко. Иногда с Иваном Дмитриевичем Петров обходил старые книжные лавки московских антикваров.
Однажды задержались они за разговорами в лавке у горбатенького старичка Афанасия Астапова.
В «проломе» на Никольской улице всегда можно было найти что-нибудь из книжных редкостей или услышать «новинку» из быта старых и современных писателей. Сюда, в лавку к Астапову, шли писатели, журналисты-газетчики, и здесь же толкались безденежные студенты, получавшие бесплатно и без залога нужные книги для чтения.
Импозантный Петров рассуждениями на литературные темы обращал на себя внимание всех. Особенно он изощрялся, рассыпая свои познания, когда видел перед собой модничающих писателей. Громким голосом проповедника, сопровождая каждую фразу паузой, он внушал своим собеседникам:
– Меня всегда раздражает спор о преимуществе формы перед содержанием. Нет, господа! Это самообман с вашей стороны… Мысль и содержание – это главное… А вернее, одного без другого быть не может. Но главное – идея!..
– Да, да, совершенно верно, Григорий Спиридонович, – поддакивал Астапов, – читателю дай хорошее содержание, да с форменной картинкой, он и будет доволен. Это вот и Иван Дмитриевич подтверждает всегда. Или вот пример: у меня есть книжный разносчик, совсем неграмотный, по кличке Асмодей. Заучил он наизусть стихи Некрасова, возьмет книжку в руки и делает вид, что вслух читает то «У парадного подъезда», то «Орину, мать солдатскую», да таково трогательно, что у самого слезу вышибает. Во, каково содержание! Неграмотный покупатель, такой же как и Асмодей, купит такую книжку, принесет в деревню, начнут читать грамотные люди, а там не стихи Некрасова, а бог знает что – «Убийство на дне моря» либо «Руководство, как учить жен, чтобы жить с ними в ладу». А потом приходят ко мне с жалобой: так и так, Афанасий, ваши разносчики не тот товар подсовывают… Куда денешься?.. С Асмодея спрос невелик: сам неграмотный и неграмотному всучивает, подкупив его некрасовским содержанием…
Сытин и Петров смеются, не осуждая ни Астапова, ни его сподручных, так называемых стрелков-разносчиков. Сытин интересуется, спрашивает Астапова, бойко ли расходятся новые книжки с историческими рассказами.
– Не могу вам сказать, Иван Дмитриевич, ведь у меня больше старые: Плутархи да Цицероны… Спрашивают новиковское издание о Петре Первом автора Голикова, Татищева берут охотно. Популярных пересказов я, как антиквар, избегаю…
– И правильно делаете, – замечает с горячностью Петров, – раньше историю сочиняли Плутархи, а нынче – архиплуты пишут, упрощают, сокращают и приукрашивают…
Студенты переглядываются и молча улыбаются.
– Что ж, ребята, трудненько учиться? – спрашивает Петров студентов.
– Трудненько, Григорий Спиридонович, деньжат не хватает.
– И в судаковский трактир редко заглядываете?
– Совсем не ходим, Григорий Спиридонович, не с чем…
– А мы вот с Иваном Дмитриевичем приглашаем вас, пойдемте в «Низок» или в «Яму», посидим за наш счет. Не стесняйтесь!..
– Что ж, мы всегда готовы…
– Благодарны…
– Спасибо, господин Петров…
– Благодарить потом будете, когда станете писателями, на старости лет нас отугощаете…
Сытин и Петров в сопровождении десятка студентов приходят в трактир. Официанты услужливо сдвигают столы, подают водку в двух графинах, на закуску горячую говядину с картошкой и луком.
– У нас почти как на тайной вечере, – лукаво улыбаясь, проговорил Петров, – двенадцать человек; одного не хватает – или Христа, или Иуды Искариотского.
На шутку ответил Сытин:
– Предположим, Иуде не место в нашей честной компании, что касается Христа, не кощунствуйте.
Наполнили рюмки. Петров встал и сказал:
– Первый наш тост вот за что: за ваши успехи, товарищи студенты, и за то, чтобы вы, ни один из вас, никогда не имели пристрастия к водке. Выпьем за преодоление зеленого змия на Руси. Это отчасти звучит парадоксально. Но вы знаете, что такое пьянство, – это гибель талантов… Художники, писатели, артисты, ученые, как ни умны, как ни даровиты, но, если они раз-два не устояли против бутылки, оказываются на дне общества, гибнут. Конец один, и после укороченного водкой крестного пути на могильном кресте лаконичная эпитафия: «Не будь на то господня воля – не умер бы от алкоголя». Но если своей силы воли не хватает против этого окаянного дерьма, то тут никакая божья воля не поможет. Подождите прикасаться губами к рюмкам, я еще не кончил свое слово. Вот мы с Иваном Дмитриевичем не раз встречались в Нижнем на ярмарке. Там ежедневно полиция подбирала на панелях полтысячи мертвецки пьяных… Да что в Нижнем! А в Москве, а в Питере, а в наших необъятных захолустьях?.. Сплошной ужас! Будь этакое явление в любом европейском городе, там бы все поголовно накинулись, как на пожар, на уничтожение пьянства. А у нас хоть бы что. А сколько пропивает средств наша и без того небогатая народная масса!.. Против государственного бедствия нужны и государственные радикальные и решительные меры. Одними книжками да проповедями с амвонов пьянства не уничтожить. Попробуйте потолковать с нашими администраторами, в каждом вы почувствуете акцизного чиновника, дескать, водка – это доходная статья в государственном бюджете. Да. Но подсчитали ли, какой моральный, материальный урон от казенной водки в обществе? Поистине Спасителем сказано: «Какою мерою мерите, такою и вам отмерится!» Довольно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
– Алексей Сергеевич, вы знаете, Сытин тоже хочет издавать газету!..
– Что вы, Антон Павлович! Зачем мне газета, я совсем не хочу ее издавать…
И тогда опять повторился разговор. Чехов настаивал, Сытин отвергал. А Суворин доказывал Сытину, что для издания газеты прежде всего нужны таланты! Где бы ни было, ищите и берите таланты, таланты, таланты…
Видимо, этот разговор окончательно убедил Сытина, и наконец он приобрел газету «Русское слово», вместе с ее злополучным редактором Александровым, совершенно непригодным и неспособным сделать газету интересной и общедоступной.
И сколько еще было канители, сколько было нервов и крови испорчено у Сытина, пока он не избавился от старых хозяев. Об этом говорят письма Ивана Дмитриевича Антону Павловичу:
«Достоуважаемый Антон Павлович,
все, что Вы говорили, сбылось верно – газету мне не разрешили и, вероятно, не разрешат. Не знаю что делать, деньги затратил и Александров. В полном отчаянии три раза ездил в Питер, приехал только сегодня, и все ничего не выходит. Да теперь если продумать, то интереса мало, здоровье теперь стало еще сквернее, и не знаю от потерь куда деваться, дела все расстроил, просто голову потерял. Вчера был юбилей знаменитого Златовратского Ник. Мих. Как и водится, писатели перессорились, а в отдельности много говорили, даже кто-то сказал, что будто в парламенте попало нашему общему другу Д. И. Тихомирову от его сотрудника, кажется Медведев, его зовут „звериный поэт“. Подвыпив, он пошумел порядком и Д. И. Тихомирова называл очень некрасиво; чуть до рукопашной не дошло, одним словом, было драматическое представление в 200 человек, переругались многие, но свалки не было. Первый раз я в таком большом „умном“ пиру, да, думаю, и последний. Простите ради бога, все время суетился и замедлил Вас душевно поблагодарить за добрую память.
Ваш слуга покорный
Ив. Сытин».
Через три-четыре месяца после начавшейся волокиты в правительственных верхах по поводу приобретения прав на издание газеты Сытин опять обращается к Чехову:
«Сейчас вернулся из Питера, прочел Ваше письмо, простите великодушно, что запоздал ответом, с ума сошел, надел себе, кажется уже это последний, хомут „Русское слово“, хвачу я горя великого с газетою и не знаю, что будет… Ради бога, дайте мудрый совет, что мне делать с „Русским словом“?»
Еще задолго до этого Сытин и его товарищество выпускали журнал «Вокруг света» с приложениями. Журнал был весьма популярен. Особенно среди молодежи, которая интересовалась рассказами о путешествиях, приключениях и научных достижениях. Собрания сочинений иностранных писателей в приложениях к журналу также привлекали подписчиков. Но в этот год и с журналом «Вокруг света» Ивану Дмитриевичу не повезло. Для конкурентов-издателей это было тайной, но от своего друга Антона Павловича Сытин не хотел скрывать неудачи и в отчаянии ему писал:
«Достоуважаемый Антон Павлович,
простите великодушно, я прижат к стене нуждой и положением дела о „Русском слове“, оно устроило мне положительную кабалу: 1-е что потребовали от меня, чтобы я не расставался с Александровым, поэтому взяли с меня обязательство, а дело так пойти безусловно не может, а может безусловно погибнуть и погубить меня. Я имел великую неосторожность заложить своих 40 паев, 40 тысяч, и все вложил в „Русское слово“, и одному богу известно, что из этого дела будет, а пока одно горе, даже сам Александров ничего помочь не может. К 1 января подписка на „Вокруг света“ упала до половины благодаря тому, что „Нива“ дает приложением Тургенева. Журнал „Природа и люди“ дает Куприна; а наше приложение к „Вокруг света“ – сочинения Жюль Верна, поэтому и упало в интересах публики. Теперь надо год жить и тужить… Желаю Вам доброго здоровья и всего лучшего.
Ваш слуга покорный
Ив. Сытин».
Чехов собрал московских журналистов, пригласил на это собрание, а вернее в застолье, Сытина, поздравил его, как владельца газеты, и просил журналистов помогать Сытину делать настоящую хорошую русскую газету.
На первых порах были неполадки. Газета не сразу обросла талантами. Менялись редакторы, нащупывалось направление, улаживались отношения с властями в губернской Москве и столичном Петербурге. И как раз в это время, в петербургской газете «Россия», редактируемой экономистом Г. П. Сазоновым и фельетонистом Власом Дорошевичем, писатель Александр Амфитеатров напечатал фельетон «Господа Обмановы». В этом фельетоне Николай Романов и его «августейшее» семейство увидели себя высмеянными на весь свет.
В тот же день полиция кинулась изымать номер газеты. Издание «России» было прекращено. Амфитеатрова без промедления выслали в Минусинск. Напуган был и загоревал Дорошевич.
Иван Дмитриевич не раз уже «нацеливался» на Дорошевича, приглашал его в «Русское слово». Дорошевич отказывался. А тут подвернулся такой случай.
Сытин едет в Петербург – к Дорошевичу.
И соглашение состоялось.
– Возьмите вот десять тысяч рублей за ваши «Сахалинские очерки», поезжайте отдохнуть за границу, и по возвращении – добро пожаловать ко мне в газету, быть ее фактическим редактором. – Это предложение Сытина «король фельетонистов» охотно принял.
С появлением талантливого фельетониста Власа Дорошевича газета преобразилась.
В «Русское слово» пришли: В. И. Немирович-Данченко, Вл. Гиляровский; известный публицист, по выражению Ленина, «весьма популярный демагог», священник (потом расстрига) Григорий Петров; фельетонист Яблоновский, историк-искусствовед Дживилегов, просвещенец Вахтеров, библиограф и популяризатор Рубакин, писатель Мамин-Сибиряк и многие другие.
Тираж газеты благодаря литературным талантам поднялся за семнадцать лет ее существования с тринадцати до семисот пятидесяти тысяч. Чехов не ошибся, предсказывая будущее газеты:
– Потихоньку, помаленьку Сытин придет с газетой к большому делу. Вот увидите. Я верю в него…
Но у Сытина бывали иногда минуты разочарования и неверия. И тогда Ивана Дмитриевича поддерживала его жена Евдокия Ивановна.
– Не отчаивайся, Ваня, не падай духом. Все преодолеешь, своего добьешься. Чехов – наш друг, худого он тебе не пожелает. Верь в свои силы… – говорила она успокаивающе.
А когда издательство газеты расширилось, редакция и типография заняли купленный дом на Тверской, сотрудники устроили банкет и преподнесли супруге Ивана Дмитриевича коллективно подписанный адрес:
Нашей милой, дорогой Евдокии Ивановне Сытиной –
сотрудники «Русского слова».
«„Русское слово“ должно быть, оно погибнуть не может. Мы можем быть нищими, но „Русское слово“ должно существовать». Эти слова сказала Евдокия Ивановна Сытина. Сотрудники «Русского слова» ценят это и шлют дорогой Евдокии Ивановне Сытиной слова любви и уважения.
В. Немирович-Данченко, Гр. Петров,
А. Дживилегов, Вл. Гиляровский,
П. Коган, В. Вахтеров, Ф. Благов…
Конечно, «быть нищими» не предвиделось, и сказано это было для красного словца. Газета приносила огромную прибыль издателю. Она была либеральной и доходчивой до широких читательских кругов.
ГРИГОРИЙ СПИРИДОНОВИЧ ПЕТРОВ
Кто из них кого раньше нашел: то ли Сытин Петрова, то ли Петров Сытина? Это значения не имеет. Важно, что оба они нужны были друг другу.
Публицист священник-расстрига Григорий Спиридонович Петров бойко владел пером и не лишен был дара речи. Как преподаватель и оратор он вызывал восхищение петербургской студенческой среды. Он много писал на темы нравоучительные, критиковал недостатки в общественной жизни. Одна из его книг так и называлась «Наши пролежни». Лежим, дескать не движемся, пролежни образовались, а движения вперед нет…
Вот два фотопортрета Петрова. На одном – «отец Григорий». На другом – поп-расстрига, член Государственной думы, известный писатель-журналист, любитель путешествовать и откликаться в сытинских изданиях на злобу дня.
Родом он был из Ямбурга; учился в духовной семинарии, восемнадцатилетним с кафедры толковал Евангелие. Из своих выступлений составил первую книгу: «Евангелие, как основа жизни». Ивану Дмитриевичу Сытину он приглянулся. Из числа «второстепенных» писателей, таких, как Измайлов, Альбов, Ясинский, и им подобных, Сытин любовно выделял Григория Петрова и издавал его усердно.
Постепенно Петров как-то незаметно уклонился от духовно-богословской тематики, превратился в светского публициста.
Петров менялся, но его отношение к Сытину было неизменно дружественным. Москву и сытинское «Русское слово» он навещал нередко. Иногда с Иваном Дмитриевичем Петров обходил старые книжные лавки московских антикваров.
Однажды задержались они за разговорами в лавке у горбатенького старичка Афанасия Астапова.
В «проломе» на Никольской улице всегда можно было найти что-нибудь из книжных редкостей или услышать «новинку» из быта старых и современных писателей. Сюда, в лавку к Астапову, шли писатели, журналисты-газетчики, и здесь же толкались безденежные студенты, получавшие бесплатно и без залога нужные книги для чтения.
Импозантный Петров рассуждениями на литературные темы обращал на себя внимание всех. Особенно он изощрялся, рассыпая свои познания, когда видел перед собой модничающих писателей. Громким голосом проповедника, сопровождая каждую фразу паузой, он внушал своим собеседникам:
– Меня всегда раздражает спор о преимуществе формы перед содержанием. Нет, господа! Это самообман с вашей стороны… Мысль и содержание – это главное… А вернее, одного без другого быть не может. Но главное – идея!..
– Да, да, совершенно верно, Григорий Спиридонович, – поддакивал Астапов, – читателю дай хорошее содержание, да с форменной картинкой, он и будет доволен. Это вот и Иван Дмитриевич подтверждает всегда. Или вот пример: у меня есть книжный разносчик, совсем неграмотный, по кличке Асмодей. Заучил он наизусть стихи Некрасова, возьмет книжку в руки и делает вид, что вслух читает то «У парадного подъезда», то «Орину, мать солдатскую», да таково трогательно, что у самого слезу вышибает. Во, каково содержание! Неграмотный покупатель, такой же как и Асмодей, купит такую книжку, принесет в деревню, начнут читать грамотные люди, а там не стихи Некрасова, а бог знает что – «Убийство на дне моря» либо «Руководство, как учить жен, чтобы жить с ними в ладу». А потом приходят ко мне с жалобой: так и так, Афанасий, ваши разносчики не тот товар подсовывают… Куда денешься?.. С Асмодея спрос невелик: сам неграмотный и неграмотному всучивает, подкупив его некрасовским содержанием…
Сытин и Петров смеются, не осуждая ни Астапова, ни его сподручных, так называемых стрелков-разносчиков. Сытин интересуется, спрашивает Астапова, бойко ли расходятся новые книжки с историческими рассказами.
– Не могу вам сказать, Иван Дмитриевич, ведь у меня больше старые: Плутархи да Цицероны… Спрашивают новиковское издание о Петре Первом автора Голикова, Татищева берут охотно. Популярных пересказов я, как антиквар, избегаю…
– И правильно делаете, – замечает с горячностью Петров, – раньше историю сочиняли Плутархи, а нынче – архиплуты пишут, упрощают, сокращают и приукрашивают…
Студенты переглядываются и молча улыбаются.
– Что ж, ребята, трудненько учиться? – спрашивает Петров студентов.
– Трудненько, Григорий Спиридонович, деньжат не хватает.
– И в судаковский трактир редко заглядываете?
– Совсем не ходим, Григорий Спиридонович, не с чем…
– А мы вот с Иваном Дмитриевичем приглашаем вас, пойдемте в «Низок» или в «Яму», посидим за наш счет. Не стесняйтесь!..
– Что ж, мы всегда готовы…
– Благодарны…
– Спасибо, господин Петров…
– Благодарить потом будете, когда станете писателями, на старости лет нас отугощаете…
Сытин и Петров в сопровождении десятка студентов приходят в трактир. Официанты услужливо сдвигают столы, подают водку в двух графинах, на закуску горячую говядину с картошкой и луком.
– У нас почти как на тайной вечере, – лукаво улыбаясь, проговорил Петров, – двенадцать человек; одного не хватает – или Христа, или Иуды Искариотского.
На шутку ответил Сытин:
– Предположим, Иуде не место в нашей честной компании, что касается Христа, не кощунствуйте.
Наполнили рюмки. Петров встал и сказал:
– Первый наш тост вот за что: за ваши успехи, товарищи студенты, и за то, чтобы вы, ни один из вас, никогда не имели пристрастия к водке. Выпьем за преодоление зеленого змия на Руси. Это отчасти звучит парадоксально. Но вы знаете, что такое пьянство, – это гибель талантов… Художники, писатели, артисты, ученые, как ни умны, как ни даровиты, но, если они раз-два не устояли против бутылки, оказываются на дне общества, гибнут. Конец один, и после укороченного водкой крестного пути на могильном кресте лаконичная эпитафия: «Не будь на то господня воля – не умер бы от алкоголя». Но если своей силы воли не хватает против этого окаянного дерьма, то тут никакая божья воля не поможет. Подождите прикасаться губами к рюмкам, я еще не кончил свое слово. Вот мы с Иваном Дмитриевичем не раз встречались в Нижнем на ярмарке. Там ежедневно полиция подбирала на панелях полтысячи мертвецки пьяных… Да что в Нижнем! А в Москве, а в Питере, а в наших необъятных захолустьях?.. Сплошной ужас! Будь этакое явление в любом европейском городе, там бы все поголовно накинулись, как на пожар, на уничтожение пьянства. А у нас хоть бы что. А сколько пропивает средств наша и без того небогатая народная масса!.. Против государственного бедствия нужны и государственные радикальные и решительные меры. Одними книжками да проповедями с амвонов пьянства не уничтожить. Попробуйте потолковать с нашими администраторами, в каждом вы почувствуете акцизного чиновника, дескать, водка – это доходная статья в государственном бюджете. Да. Но подсчитали ли, какой моральный, материальный урон от казенной водки в обществе? Поистине Спасителем сказано: «Какою мерою мерите, такою и вам отмерится!» Довольно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46