А иначе какое будущее нас ждет? Как я могу сейчас увлечься, зная, что у нас нет будущего? Ты пойми, Риа, когда ему будет тридцать четыре, то мне уже исполнится сорок три! Он будет все так же молод и красив, а я буду считать свои все прибавляющиеся морщины!
– Да ладно тебе, не горячись раньше времени! Ты повторяешь эти свои прописные истины как заученный урок, как будто они что-то значат. Давай-ка лучше начнем с главного. Он тебе нравится?
Я улыбаюсь – даже просто вспоминать об Эдди без улыбки я не могу.
– Да он просто прелесть! Он такой яркий, такой талантливый, энергичный и… совсем не такой, как все! С ним любая вещь превращается в настоящие приключения! А как он играет на пианино, Риа! Ты бы полюбила его сразу!
Я слышу ее смех на другом конце провода.
– Тогда верь своему сердцу, Луиза! Пусть будет все как есть, а потом посмотришь, как получится дальше.
Повесив трубку, я, по-прежнему взволнованная и возбужденная, принимаю решение подстраховаться еще чьим-нибудь мнением. Кол лежит в гостиной на диване, увлеченно изучая журнал по бодибилдингу «Памп» (по крайней мере, я надеюсь, что эти голые туши – всего лишь бодибилдинг). Плюхаюсь в кресло рядом с ним.
– Кол, как бы ты поступил на моем месте?
– Послал бы его, конечно. Послал бы этого выпендрежника!
– Кол, нет, ну правда! Как бы ты поступил?
Он смотрит на меня совершенно серьезным взглядом.
– Послал бы. С чего ты взяла, что я шучу?
Боже, вот они, эти голубые мужики! Или просто мужики.
– А если я увлекусь им, а потом он променяет меня на молодуху?
Он удивленно изгибает бровь.
– И что?..
– Черт возьми, Кол, но у меня же останется чувство опустошенности!
– Радость моя, это не повод для того, чтобы прятаться от жизни. Значит, пострадаешь, помучаешься. Оно того стоит. Нам всем рано или поздно дается шанс. Какой смысл тогда вообще жить, если ты так боишься боли, что не способна оценить те редкие драгоценные жемчужины, которые тебе посылает судьба? – Он прикрывает журнал. – Все мы хотим как-то защититься и отгородиться от страданий, но не можем – это истина. Все просто – ты можешь увлечься этим восхитительным юным красавцем и пустить дело на самотек, а можешь спрятаться в четырех стенах и ждать, когда появится какой-нибудь скучный серый хмырь, с которым ты точно будешь в безопасности. Помнишь Оливера Вендта? – И он смеется.
– Какой ты жестокий, Кол! И потом, что плохого в том, что человек хочет чувствовать себя в безопасности?.. А? Что в этом плохого?
– Милая моя, во всем, что касается любви, не может быть и речи о какой-либо безопасности!
Я краснею.
– Ну-у… Как насчет любви, я пока не знаю. Об этом еще рано говорить.
Он улыбается.
– Поверь мне на слово, Узи, если ты не воспользуешься этим шансом, то потом всю оставшуюся жизнь будешь жалеть.
Еще несколько дней я провожу в сомнениях, то и дело поглядывая на открытку и не зная, как ответить.
Церемония крещения яхты. Да я ненавижу яхты! Я всегда боялась моря. Мне противна и страшна мысль о том, что я буду окружена со всех сторон одной водой, когда берег исчезнет из виду.
И потом, откуда мне знать, во что одеваются на яхтах девушки в самый разгар зимы?
– Там будет холодно, – предупреждает меня Риа. – Я бы надела что-нибудь теплое, например, толстый вязаный свитер и морскую куртку-бушлат.
– Мне такой вид не по вкусу, – говорю я, скорчив недовольную гримасу. – Ты еще предложи мне надеть шкиперскую шляпу.
– Ну, это, конечно, необязательно, а вот маленькая вязаная шапочка и плотные шерстяные брюки совсем не помешали бы.
– Как же я смогу кого-то там соблазнить, если оденусь как мужичка?
Она пожимает плечами.
– Там, на воде будет очень холодно, и на твоем месте я бы не начинала с обольщения, а просто постаралась хорошо провести время. Ты должна стать нормальным членом команды.
Она говорит почти то же, что мадам Дарио. Эти слова так и жужжат у меня в голове. Нормальный член команды четко знает свое место в общем строю, умеет правильно оценить обстановку, стойко переносит потери и лишения, он не капризничает и не дуется и никогда не «схватит свои игрушки» и не побежит домой «писать в свой горшок». Но это совсем не то, что победитель.
Хватит ли у меня мужества быть таким человеком в любви? Или мне лучше вообще не затевать эту игру?
В четверг я наконец набираю номер, указанный на открытке.
– Привет, Эдди.
– Привет.
– Это Луиза.
– Я понял.
– Я вот решила позвонить и сказать, что очень хотела бы прийти на твою вечеринку. – Руки у меня дрожат. Интересно, какой у меня сейчас голос?
– Прекрасно! – Я прямо вижу, как он улыбается. Как ты меня сейчас обрадовала! За тобой заехать или как?
– Нет-нет, не надо! – «Сохраняй спокойствие» – мысленно говорю я себе. – Ведь ты хозяин и у тебя наверняка будет масса дел. Я приду к пирсу, как все. Только вот как я узнаю, какая яхта твоя?
– Ну, это ты сразу поймешь, – смеется он. – Она не самая огромная, красная и называется «HAMMERKLAVIER».
Я вешаю трубку. Очень странный цвет для яхты – красный.
В субботу нанизываю на себя теплые черные брюки и толстенный кремовый пуловер, позаимствованный у Колина. Становлюсь громоздкая, как медведь, зато мне тепло. Волосы убираю в высокий хвост, косметики минимум – чтобы тушь не потекла на ветру. По моим понятиям, совсем не так должна выглядеть женщина, отправляющаяся на первое свидание. Вид у меня абсолютно невыразительный и неброский. В полнейшей панике собираюсь тогда хотя бы обуть изящные черные сапожки, когда в прихожей на меня набрасывается Риа.
– Нельзя идти на яхту на каблуках, – объясняет она. – Они тебе все испортят.
И она ведет меня в мою комнату как непослушного ребенка. Под ее суровым взором я надеваю старые кроссовки, шапку и куртку, после чего она наконец выпускает меня, похожую скорее на мужика-полярника, нежели на нарядную гостью праздничной вечеринки.
День выдался на редкость яркий, погожий и ветреный. Заскочив на Вулворт, я покупаю кассету «Титаник» и бутылку шампанского. В десять минут третьего я уже брожу по пирсу в Челси, выискивая глазами красную яхту и надеясь, что не окажусь там самой древней старухой.
Именно ею я и оказываюсь.
«HAMMERKLAVIER» я обнаруживаю затерявшейся между двумя огромными катерами – возможно, я и вовсе не заметила бы эту яхту, если бы мое внимание не привлекли звуки фортепьяно. Вот тогда-то, глянув вниз, я и вижу ее, украшенную горящими рождественскими гирляндами и британскими флажками. Вокруг не наблюдается какой-то особой суеты. Снова сверяюсь с часами – может, пришла рано? Поскольку нигде нет ни звонка, ни колокола, я начинаю во все легкие орать, выкрикивая имя Эдди. После нескольких минут моих отчаянных воплей звуки фортепьяно прекращаются, и на палубу выплывает Эдди. Он одет в идеального покроя клубный пиджак и роскошный шелковый розовый галстук.
– Ты пришла! Ты выглядишь потрясающе! – говорит он.
В ответ я могу только рассмеяться.
– Ничего подобного, я вовсе не так выгляжу. Уж не знаю, как получилось, но я, по-моему, неверно истолковала твое приглашение. Как видишь, я оделась для морского путешествия!
– А оно бы тебя порадовало? – Он протягивает мне руку.
– Да уж и не знаю… Признаться, я немного боюсь воды. И по-моему, пришла рановато. Может, я пока помогу тебе подготовиться к встрече гостей?
– Ну да, конечно. – Он оглядывается. – Резонно. Да чего же ты стоишь там на холоде?
Я беру его руку и спускаюсь вниз, в теплое помещение корпуса яхты.
Внутри все как в настоящем доме, только очень узеньком. Через камбуз мы проходим в ярко освещенную гостиную каюту, из которой еще одна дверь ведет в спальню. В гостиной очень мило – стены сплошь уставлены книгами и повсюду стопки нотных альбомов. У дальней переборки стоит пианино, тоже заваленное нотами. На полу старенькие потертые ковры с восточным орнаментом, на подоконнике целая коллекция компакт-дисков, и на всех возможных поверхностях груды книг. Единственное свободное, ничем не заваленное пространство во всей каюте – это маленький круглый столик красного дерева с изящно накрытым обедом на двоих.
– О-о! – Я разглядываю его с удивлением. – Это что же, для меня? То есть для нас, я хочу сказать?
Он лукаво улыбается.
– Да. Если ты останешься.
И тут я начинаю понимать, что происходит.
– Значит, больше никто не придет на твою вечеринку?
– Нет, Луиза. Только ты. Надеюсь, ты не возражаешь?
– Понятно. – Я присаживаюсь на подлокотник дивана. – Значит, только я?
Он кивает.
И тогда я говорю то, чего совсем не хотела, но мне пришлось. Я смотрю на свои руки, на безымянный палец, где когда-то было обручальное кольцо.
– Эдди, ты же знаешь, сколько мне лет. Мне тридцать три года. Я на девять лет старше тебя.
– Так это же прекрасно! – Он улыбается.
– Но это еще не все. Я разведена. Я ни с кем не встречалась уже много лет. Я… я родом из Питсбурга! Мне очень жаль, если я как-то ввела тебя в заблуждение, заставив думать, будто я моложе и… я не знаю… не такая, как на самом деле… Ты замечательный человек, и я восхищаюсь тобой настолько… настолько…
Он перебивает меня:
– Так ты хочешь порвать со мной? Мы ведь даже еще ничего не успели.
У меня начинает противно сосать под ложечкой – до боли знакомое, отвратительное чувство одиночества и безнадежности.
– Нет, я вовсе не хотела, чтобы мои слова прозвучали так высокомерно… Просто я… немного смущена и не понимаю, зачем тебе все это. То есть я не знаю, кем ты меня считаешь, но я вовсе не… я… – Голос мой дрожит, и я вдруг выпаливаю: – Да я просто … картошка!..
Он смотрит на меня, удивленно моргая.
– Прости, я не понял, ты сейчас назвала себя картошкой?
Я киваю. Мне вдруг вспоминается просторный зал Национальной галереи и серенькая убогая женщина лет тридцати в сером бесформенном платье, с тоской разглядывающая черно-белый мир, запечатлевший фантастическую красоту и роскошь. Эдди гораздо красивее, талантливее и элегантнее, чем все эти знаменитые лица, вместе взятые.
Горло мое сжимает тяжелый комок, глаза щиплет от набежавших вдруг слез.
– Да, Эдди, картошка! Самая настоящая картошка!
Как известно, картошка не бывает элегантной.
– Постой-ка, Луиза. – Он подходит ближе. – Что это означает?.. Какая еще картошка?
Я встаю и порываюсь уйти.
– «Картошка» означает, что я просто не могу этого сделать… «Картошка» означает… что я должна уйти отсюда, что мне очень жаль… Я должна уйти…
Он обнимает меня за плечи.
– Так это у вас в Питсбурге так называют? Ну давай же, скажи еще!.. – шепчет он.
От него пахнет цветами и теплом, ну в точности как в тот день, когда мы дремали на солнышке в обнимку, и я буквально таю от желания раствориться в этом тепле, в его объятиях.
Но это уже слишком.
«Это глупо, – твердит мне внутренний голос. – Ты не можешь так поступить!» И я вдруг понимаю, что тону в этой глубине. Я потеряла из виду береговую линию, и вокруг меня теперь повсюду только одна вода. В панике я отталкиваю его.
– Мне жаль, Эдди. Мне действительно очень жаль. – Я срываюсь с места и как сумасшедшая несусь наверх, чтобы поскорее выбраться на сушу.
Он не бежит за мной, не догоняет.
И только уже на заднем сиденье такси, вся в слезах, я понимаю, что до сих пор держу в руках видеокассету и бутылку шампанского.
Когда я возвращаюсь домой, там никого нет – Колин и Риа куда-то ушли. Зато мне пришла посылка, которая лежит на обеденном столе.
Это запоздалый подарок к Рождеству от моей матери – аккуратно обернутый в золоченую бумагу и перевязанный белой шелковой ленточкой с бантиком. Под ленточкой открытка:
Здравствуй, детка!
Я нашла это недавно на чердаке и подумала о тебе. Помнишь?
Ты всегда заботилась о собственном стиле!
Ты очень смелая, Луиза, и я всегда гордилась этим твоим качеством.
Держись, Луиза, не сдавайся. Все самое лучшее у тебя еще впереди.
Очень тебя люблю. Твоя мама.
Я разворачиваю посылку. Там, аккуратно проложенный дополнительным слоем прозрачной бумаги, лежит кремового цвета замшевый пиджачок, который она купила, когда мне было двенадцать.
Молнии
Молнии – это начало и конец. Каждый вечер начинается с того, что жена, собираясь куда-нибудь, просит мужа застегнуть ей молнию, что он и делает с рассеянной поспешностью. Однако если эта дама, умна, и удачлива, этот же самый вечер закончится тем, что супруг будет сгорать от нетерпеливого желания расстегнуть ее молнию снова!
– Эдди! Привет! Эдди!
На пирсе темно, и ветер бушует, дробя мелкую черную волну, хлещущую о борт яхты. Внутри горит свет, но звуков фортепьяно не слышно. Может, он куда-нибудь ушел? И может, даже не один, а с кем-нибудь, и я опоздала?
– Эдди, ты там? Эдди!
Но ответа нет. И мне в голову вдруг приходит мысль – а что, если он все-таки там, слышит меня, но просто не хочет со мной разговаривать? Больше никогда.
Я сама все испортила. Уничтожила.
Но делать нечего. Я поворачиваюсь и бреду вдоль причала, сгибаясь под порывами чудовищного ветра и из последних сил борясь с желанием повернуть назад. Натянутые канаты и тросы, раскачивающиеся фонари – кажется, будто буря сейчас вырвет все это с корнем и унесет вдаль.
От очередного сильного порыва ветра я не удерживаюсь на ногах и неожиданно и резко падаю, словно земля ушла у меня из-под ног и, лопнув, ударила по лицу. Я успеваю выставить вперед руки, и теперь кожа на них содрана до крови, из сумки вывалилось все содержимое и разлетелось в разные стороны.
В кромешной тьме я пытаюсь нащупать на земле хоть что-нибудь из своих вещей – помаду, ключи… Какая я была дура, что решила вернуться! Ну какая дура, сбежав со свидания, будет возвращаться через несколько часов, думая, что он все еще ждет ее?! Растрепавшиеся волосы застилают мне лицо. Собрав, что удалось найти, я кое-как поднимаюсь на ноги и заставляю себя идти, когда вдруг вижу человека в куртке с капюшоном, идущего ко мне сквозь бурю.
– С тобой все в порядке? Ты все собрала? – кричит он.
Какой знакомый голос! Мы стоим лицом к лицу.
– Нет, у меня не все в порядке, – говорю я. – Совсем. – Он опускает глаза. Ветер треплет нас и завывает на тысячи голосов, кричащих, свистящих, шепчущих.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39