Гийома даже порадовало такое обстоятельство. Может быть, они и не во всем будут сходиться, но если эту твердость, эту крепость духа унаследуют и их дети, тогда возродятся надежды на продолжение сильной линии в роду Савиньи. И, похоже, предвидение Гийома оправдывалось. В их сынишке Гийом примечал многие черты характера матери, хотя физически он был вылитый отец. Даже теперь, всего четырех лет от роду, Ги уже казался более смелым, чем в свое время Шарль, проявляя завидную уверенность в себе, которой всегда недоставало его отцу. Гийом понимал, что благодарить за это надо Кэтрин.
Но это не означало, что он собирался потворствовать невестке. Она должна знать, какую опасность навлекает на всех, если будет выступать против Райнгарда. Гийом заметил, как она всячески старается избегать немца и как презрительно относится к подаркам– продуктам, сигаретам и драгоценным талонам на бензин, – которые он приносит им. Пока что фон Райнгард хорошо к ним расположен, понимая выгоду управления сравнительно спокойным регионом, но, если его что-то расстроит, его отношение легко может перемениться, а месть будет ужасна… Кэтрин должна осознать это.
Конечно, думал он, Кэтрин оптимистка. Иначе разве ее покорило бы так легко поверхностное очарование Шарля. А теперь оптимизм не позволял ей понять, что поражение – это надолго.
Гийом не проявлял такого оптимизма. Он боялся, что старый порядок рухнул навсегда и немецкий режим установился на длительное время. А коль так, то его обязанностью является обеспечение в новом порядке места для своей семьи и всех тех, кто от нее зависит. Уже более пяти столетий де Савиньи исполняли свой долг по отношению к поместью и всем людям, которые жили и работали на них, заботясь обо всем этом чуть ли не по дремучей феодальной традиции. Они пережили революцию, переживут и немецкую оккупацию. Они должны выжить, и Гийом сделает для этого все необходимое. Он не позволит Кэтрин с ее упрямством и гордыней поставить его намерение под угрозу.
Гийом посмотрел на сына со смесью презрения и жалости. Если Шарль не смог объяснить жене ее обязанности, не смог ей внушить повиновение, тогда Гийому придется сделать это самому.
– Ладно, Шарль, – произнес он устало. – Я поговорю с Катрин сам.
На озабоченном лице Шарля мелькнуло странное выражение, то ли облегчения, то ли досады.
– Не поможет. Она не послушает тебя. Гийом плотно сжал губы.
– Как бы не так, Шарль. Послушает, – уверенно произнес он.
Длинный обеденный стол был накрыт на шесть персон, но пока что в столовой никого не было. Перед обедом, как повелось, семья де Савиньи собиралась в салоне на коктейль. Блюда, которые подавались теперь, не шли ни в какое сравнение с тем, что готовилось в былые дни, до введения карточек. Но старые традиции все же сохранялись.
Как всегда, первыми пришли Гийом и Луиза, потом появился Кристиан, а за ним довольно мрачный Шарль. Согласно обычаю, все были в вечерних туалетах. Подошел генерал фон Райнгард в форме офицера третьего рейха. Не было лишь Кэтрин. Гийом разливал вино собственного производства и раздавал бокалы присутствующим. Шарль поглядывал на дверь, надеясь и не надеясь, что жена все-таки еще может прийти.
Шарль знал, что отец поднимался, чтобы переговорить с ней, но он плохо представлял себе, что тот мог сказать такого, что бы заставило ее изменить решение. Кэтрин – невозможный человек, ее трудно в чем-то переубедить. Он не понимал, что произошло с очаровательной девушкой, которую он встретил и на которой женился, с такой наивной и послушной, что у него не возникало никаких сомнений в том, что он вылепит из нее покорную жену. С девушкой, которая восторгалась им, считая чуть ли не героем, вливала в него силу; наивной и зрелой одновременно. В ней было все, к чему он стремился сам, но никак не мог обрести под суровым взором отца.
Теперь она не вызывала у него таких чувств. За шесть лет супружеской жизни он каким-то образом растерял их. Былого обожания уже не было в ее взгляде, а иногда он чувствовал, что стал чуть ли не противен ей; теперь она ставила под сомнение любое его слово и даже открыто спорила с ним на каждом шагу. И теперь уже она вселяла в него такое же чувство неполноценности, как и отец, а может быть, даже более сильное. Потому что перед своим отцом он трепетал всегда, а ведь Кэтрин еще, совсем недавно, выглядела ребенком, которого он хотел пестовать и охранять. Его все это глубоко уязвляло, вызывало замешательство и даже отравляло вкус замечательных вин отца. Теперь он иногда с удовольствием вспоминал Регину, свою любовницу, женщину, на которой ему хотелось жениться, не будь она на шесть лет старше и не состоит уже в законном браке. Регина не вела бы себя так возмутительно, не делала бы из него круглого идиота. Она бы всегда находилась рядом, укрепляя его уверенность в себе, подбадривая, говоря, что он поступает правильно, что другого он сделать не может и что, в любом случае, все не важно, за исключением того, что она любит его и что они вместе. Мысленным взором он видел ее густые светлые волосы, которые каскадом ниспадали на плечи, когда она вынимала заколки из прически, пышные груди, в которых он мог зарыться лицом, будто снова стал грудным ребенком и без нее не мог существовать. Это было всегда так – с первого момента их встречи, – ему хотелось утонуть в ее дебелой желанной плоти и позволить ей изгнать всех демонов, которые преследовали его. Регина стала для него не только любовницей: она была для него и отцом, и матерью и ребенком. Он боготворил ее. Она научила его любовным ласкам и играм, отличающимся от заурядного совокупления. Она хвалила его усилия и успехи. Она успокаивала его, подбадривала, когда дела складывались плохо. Иногда заставляла даже смеяться. Единственное, в чем она отказала ему наотрез – бросить своего мужа.
– Я не могу сделать этого, милый, не проси меня, – говорила она, нежно гладя его руку.
– Почему же нет? Почему нет, Регина? Или ты не любишь меня? – Он произнес это с вызовом, но он просто хотел, чтобы она еще раз подтвердила это.
– Конечно, люблю. Но одно не имеет отношения к другому. Я – жена Клода. Я не могу бросить его и детей. Этого не надо. Они бы страдали.
– А как же я? Разве мне ты не причиняешь боль?
– Может быть, немножко. Но никуда не денешься. Да и не так уж плохо обстоит дело, правда? Мы можем быть вместе так часто, как ты захочешь.
– Нет, не можем. Я хочу быть с тобой постоянно. Она рассмеялась. Он видел, как поднимаются и опускаются ее великолепные груди и так сильно желал близости с ней, что готов был просто умереть.
– Нет, Шарль, ты не хочешь этого, – возразила она. – Я скоро надоем тебе.
– Не надоешь! Я никогда не устану от тебя, дорогая Регина. Я хотел бы стать частью тебя, чтобы ходить с тобой повсюду вместе, быть с тобою каждый миг. И мы бы всегда оставались в объятиях друг друга, в интимной близости – в ванной, возле обеденного стола, когда ты что-то штопаешь, повсюду… везде!
– Будь благоразумным, Шарль, умоляю тебя, – притворно бранила она его, но он знал, что слышать такие слова ей приятно. – Я не могу пойти на это. Ты не должен просить меня. К тому же, я не подойду тебе как жена. Одно дело иметь любовницу, которая замужем, и совсем другое дело – узаконить наши отношения. Подумай о скандале, который возникнет из-за этого. Твой отец страшно расстроится.
– Мне наплевать. – Около нее он делался отважным. – Если бы ты стала моей, я бы не обратил внимания на то, что он думает об этом.
– Ничего подобного. Кроме того, тебе следует думать и о наследнике рода де Савиньи. А у меня детей больше не будет. Когда я родила Гилберта, доктор совершенно ясно сказал об этом. Я сильно болела. Мне заявили, что беременность мне противопоказана. Нет, ты должен найти девушку, которая станет тебе подходящей женой, Шарль, и родит сыновей, которые продолжат ваш род.
Он умолял ее, даже всплакнул, но она осталась неколебимой, и в конце концов он признал разумность ее слов. Возможно, размышлял он, я воспользуюсь лучшим и в том, и в другом. Династическая линия была для него важна: он обязан продолжить род, – но одинаково важно было для него сохранить и Регину. Вопрос заключался в том, чтобы найти нужную девушку.
Когда он познакомился с Кэтрин, то подумал, что она и является такой девушкой. Достаточно крепкая, чтобы родить ему сыновей; достаточно молодая, чтобы приспособиться к его привычкам и не доставлять неприятностей; достаточно влюбленная в него, чтобы он чувствовал себя хозяином положения; достаточно красивая, чтобы он мог гордиться ею.
Регина думала так же. Она активно поощряла сближение. Теперь задним умом он понял, что та считала Кэтрин слишком наивной и неопытной, не видя в ней серьезную угрозу. Она думала, что Шарль, возможно, будет ложиться с Кэтрин после интимной близости с нею, с Региной, и сравнение будет не в пользу Кэтрин. В первые дни у молодой жены было к нему много интимных вопросов, любовница давала Шарлю советы и подбадривала его. Если бы Кэтрин об этом узнала, то была бы поражена.
Но она ничего не подозревала – по крайней мере, он так думал, – и вначале такой ход казался довольно удачным. Пока все не пошло наперекосяк.
Муж Регины, богатый виноторговец, решил перевести главную контору в Париж. Регина с детьми поехали вместе с ними. Понятно, что в Шаранте у них остался дом, и они приезжали туда по уик-эндам и праздникам, но все уже было не то. А потом пришла война. Падение Франции застало Регину в Париже. Она и теперь находилась там. Новые правила затрудняли поездки, даже переписка оказалась ограниченной.
Он не видел ее уже больше года и с безутешным отчаянием жаждал встречи. С течением времени, когда недели перерастали в месяцы, это желание не ослабевало, а нарастало.
Если бы она была здесь! – думал он в отчаянье. Если бы только он мог пойти к ней, положить голову на ее полное плечо и рассказать о своих неприятностях. Но ее не было. Ему придется выпутываться одному.
– Еще вина, Шарль?
Слегка вздрогнув, он сообразил, что Гийом обращается к нему. Он посмотрел на свой бокал, почти полный.
– Нет, пожалуй, не надо. Спасибо, папа.
– Это очень хорошее вино. Нет сомнений, что вы, французы, умеете его делать.
Эти слова произнес фон Райнгард. Шарль посмотрел на него, оценивая про себя нового коменданта округа.
Физически он представлял собой прекрасный образец арийского мужчины, гораздо более привлекательного наместника третьего рейха, чем Бухлер, его предшественник. Бухлер – обыкновенный человек, среднего роста, фон Райнгард – высокий, крепкого сложения. У Бухлера были редкие, мышиного цвета волосы, у фон Райнгарда – густая и светлая шевелюра. Он и выглядел гораздо привлекательнее Бухлера, черты его лица были почти красивы. Но в его облике было что-то неприятное для Шарля, и недоверие к нему шло дальше простой неприязни к человеку, соотечественники которого унизили твоих сограждан. В манерах Бухлера было что-то почти заискивающее– и это по-своему тоже раздражало, – странное раболепное уважение к аристократии страны, над которой он обрел власть, желание быть принятым. Фон Райнгард был совсем другим. В нем присутствовало высокомерие, которое проглядывало в каждом деланно ленивом движении, и Шарль признал в этом не только надменность завоевателя. Это шло из глубины его натуры. Он подозревал, что фон Райнгард сам происходит из привилегированной семьи и потому совершенно не испытывает трепета перед да Савиньи. Было и что-то еще, чего никак поначалу не мог уловить Шарль. Он подумал, что, может быть, это безжалостность. Конечно, дело не только в шраме, протянувшемся от уголка глаза до рта, что придавало ему пугающий вид. Что-то еще. В этих необычной голубизны глазах светилась жестокость, а резкие складки у рта говорили о непреклонной воле.
Шарль все это приметил и попытался обдумать свои тревоги. Ясно, что этот человек – не Бухлер. Им надо постараться не досаждать ему. Шарль почувствовал, что тот может быть опасным.
Однако в данный момент немец разыгрывал из себя понимающего гостя, хваля барона за отличное вино.
– Рад, что оно вам понравилось, – ответил Гийом. – Думаю, что наш коньяк понравится вам еще больше. И надеюсь, вы позволите нам продолжать производство, начатое еще при моем деде.
– Конечно. Пока вы готовы делиться с нами, проблем не возникнет. – Он произнес это любезным тоном, который все-таки не скрыл явную угрозу, содержащуюся в словах. И Шарль знал, что тот имел в виду не одну-две бутылки для себя и своих офицеров в Шато-Франсуа, где располагался их штаб, но и крупные поставки для высшего начальства в Германии.
– Мы бы не хотели, чтобы уклад жизни здесь менялся без крайней необходимости, – умиротворенно продолжал Райнгард. – Мы надеемся, что сможем жить рядом друг с другом без желчных выпадов. Я не хочу неприятностей и уверен, что и вы тоже.
– Неприятностей не желает никто, – ответил Гийом. – Народ, живущий здесь, хочет просто продолжать нормальную жизнь. Генерал Бухлер убедился в этом, и я уверен, что убедитесь в этом и вы. Голубые глаза слегка прищурились.
– Я, конечно, надеюсь на это. Хотя, боюсь, что у округа есть проблемы. Всегда находятся люди, которые ведут себя глупо, которые слишком тупы, чтобы принять существующий порядок вещей… каким он пребудет и дальше. Генерал Бухлер отличный человек, но иногда проявлял определенную слепоту. Если тут появятся бузотеры, то, поверьте, я их найду, и они будут наказаны самым строгим образом.
Шарль почувствовал холодок беспокойства. Он очень хорошо знал, что имел в виду фон Райнгард, когда говорил о «самом строгом наказании». Когда здесь впервые появились немцы, то два простых парня из соседней деревни в целях саботажа пытались перерезать телефонные провода. Их поймали и расстреляли. Даже когда провинности были более невинны, виновные наказывались не менее жестоко. Их пытали, а потом расстреливали или увозили неизвестно куда.
Как отец заметил, таких происшествий пока что в Савиньи не было, что объяснялось во многом тем, что деревенские жители следовали примеру семьи де Савиньи и ублажали врагов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62