Вечер настал чудесный, воздух после дождя был чист и прозрачен, издалека доносились звуки музыки. На душе у меня
1 как светский человек (фр.).
было отрадно... невзирая даже на генерала. Так шли мы с полчаса, когда заметили впереди троих человек: двое поддерживали друг друга под руки, а рядом с букетом цветов семенила хорошенькая девушка высокого роста, примерно одного со мной возраста.
— Целестина, милочка! — вдруг воскликнула мама.— Если меня не обманывает зрение... это Мостицкая, моя давнишняя приятельница. Нет, быть этого не может!.. В последний раз мы виделись с Еленой лет десять назад... Они в Королевстве живут.
— Да, ты не ошиблась, это Мостицкая! — отвечала пани Целестина.
Встречные тоже как-то странно посматривали на нас.
— Елена, ангел мой! — вскричала мама, и они бросились друг другу в объятия.
Спутник Мостицкой, оставшись без поддержки, с трудом устоял на ногах, но к нему подоспела девушка,— видно, его дочь.
Тут начались нежности, взаимные представления, и, поскольку поблизости оказалась скамейка, старшие сели. А нам с Аделью (так звали девушку), прежде чем мы успели разглядеть друг друга, велено было подружиться по примеру своих родительниц.
У Мостицкого подагра. Ноги у него отекли, лицо неестественно румяное, одутловатое, но нрава он веселого и добродушного.
— Вот за грехи отцов страдаю,— сказал он, обращаясь к маме.— Вина не пью, а подагра все одно замучила.
Жена его ни хороша собой и ни дурна и выглядит старше мамы. Держится просто и скромно, без гонора, но манеры у нее безукоризненные. И взгляд умный, проницательный,— кажется, насквозь тебя видит.
Мостицкий склонен обращать все в шутку. Зашипит от боли и сразу улыбнется, пошутит, как бы желая сгладить неприятное впечатление. Адель — настоящая красавица, но она словно не сознает этого и из-за своей чрезмерной скромности проигрывает, не кажется такой хорошенькой и очаровательной, какова на самом деле.
— Мы, старики, тут посидим,— сказал Мостицкий,— а вы погуляйте, только далеко не уходите. Познакомьтесь хорошенько, подружитесь...
Адель взяла меня под руку, и мы не спеша пошли по тропинке. Я обрадовалась сверстнице, так как общество взрослых мне порядком наскучило.
— Вы давно приехали? — спросила она.
— Несколько дней назад.
— А мы третьего дня. Как тут красиво, не правда ли? Ты любишь природу?..
— Люблю,— помедлив, отвечала я.— Но, откровенно говоря, никогда не задумывалась над этим...
— Я пейзажи рисую,— пояснила Адель и тух же прибавила: — А музыку любишь?
— Меня учили музыке, и я играю на фортепиано, пою, но особого пристрастия к ней не питаю.
— Читаешь много?
— И этим похвастаться не могу. Редко какая книга увлекает меня.
— Значит, рукодельничать любишь?
— Терпеть не могу...
Адель остановилась в недоумении, а мне после моих искренних признаний стало стыдно за себя. Так странно начался наш первый разговор. То ли на меня напала откровенность, то ли я хотела просто перед ней порисоваться. Адель слушала с неодобрением, а когда я, в свою очередь, спросила, чем она интересуется, она сказала, что любит рисовать, без музыки не мыслит себе жизни, много читает, занимается самообразованием и... очень счастлива.
Она показалась мне не менее чудной, чем я ей. Так шли мы, болтая обо всем понемногу. Между прочим выяснилось, что разница в возрасте между нами всего несколько месяцев. Несмотря на свою ученость, она умеет быть веселой, ребячливой, и вообще есть в ней что-то располагающее к себе. Мы дали друг другу слово часто видеться и дружить.
Когда мы вернулись домой, мама прилегла отдохнуть, а я думала о своей новой подружке. Какие у нас с ней разные характеры, а может, все дело в воспитании, в склонностях?.. Она будто живет в ином мире. Как же так? Кто из нас двоих прав? Кто на верном пути? Отчего она с таким спокойствием взирает на будущее, а я — с нетерпением и тревогой? Она говорит, что не стремится попасть в высший свет, ее не прельщают ни блестящее положение в обществе, ни богатство, она предпочитает этому тишину сельской жизни.
А ведь ограниченной ее никак не назовешь... Напротив, она умней меня и знает гораздо больше. Тогда в чем же дело?
Авось постигну эту тайну, когда поближе сойдусь с ней.
Боже, сколько в жизни загадок!
24 июня
Опять несколько дней не писала в дневник, зато сегодня жатва будет обильная.
Позавчера маме захотелось для разнообразия выпить кофе «Под короной». Только сели мы за столик, откуда ни возьмись — отец с неразлучным своим спутником. Они расположились за ближайшим столиком. Несколько раз нам удавалось скрыться от них, но на сей раз мама дала маху... Лица папы и генерала выражали торжество. Сперва мама не удостоила их разговором. Господин фон Шта-лен стал ухаживать за мной: подставил под ноги скамеечку — тут на Альте Визе всегда чувствуется сырость,— пододвинул чашку, велел подать воды. Словом, вел себя как галантный кавалер. Маме он тоже по возможности старался уделять внимание, но тут выручал его папа: он, когда захочет, умеет быть предупредительным и любезным. Направлявшийся к нам барон, заметив издали папу, сделал volte-face l и исчез.
Видимо не без умысла, завели разговор о Вене, об императорском дворе, о преимуществах столичной жизни. Генерал рассказывал забавные истории о высокопоставленных особах, и мама изволила даже несколько раз улыбнуться. Папа очень искусно le mettait en vue 2. Генерал производит приятное впечатление. Но всегда ли он такой? Приветливое выражение лица кажется маской, из-под которой... нет-нет да проглядывает нечто зловещее. Так и хочется сказать ему: «Сними маску! Дай посмотреть, каков ты на самом деле!»
Его ухаживания и комплименты, признаться, мне льстят. Раза два я встретилась с ним глазами, но не подумала опускать их: пусть смотрит, если не боится обжечься. Старикашку, видно, разобрало.
Я мало-помалу начала обретать свойственные мне бойкость и остроумие, как вдруг входят Адель с матерью. При их появлении будто ведро воды вылили в костер. Все почувствовали себя неловко. Генерал принял важный вид, папа смутился, у мамы сделалось грустное лицо, а я встала и подошла к Адели.
Обведя взглядом нашу компанию, Мостицкая шепнула что-то маме,— видно, догадалась, в чем дело. Я спросила Адель, понравился ли ей генерал, но она уверяет, будто не заметила его. Удивительно... Я ни одного мужчину
1 крутой поворот (фр.).
2 выдвигал его на первый план (фр ).
не пропущу, а она витает в облаках, думает о чем-то своем... Ей важно, как сосну нарисовать. Значит, она еще ребенок? Нет, у нее такой нрав странный. Ей хочется, говорит она, подольше не выходить замуж и жить с родителями, читать книжки и учиться.
Ей бы классной дамой в пансионе быть! На что мне знания, если я с одного взгляда все понимаю.
Так начался этот памятный для меня день... Обедали мы, по обыкновению, дома; только мама отчего-то очень торопилась, и мне показалось это странным. После обеда, в неурочное время, в гостиной принялись вдруг наводить порядок, покурили благовониями, проветрили. Меня это насторожило. Когда все было готово, барон вышел. Мама оправила перед зеркалом платье, велела мне приколоть бант, пригладить волосы и ни с того ни с сего обняла меня и прижала к груди.
— Ты прекрасно выглядишь! Сегодня это очень кстати...
Что значат сии слова, она не объяснила. Не прошло и получаса, как на лестнице послышались шаги, затем перешептывание в передней и, наконец, дверь открылась и в комнату вошел барон, а за ним — двое мужчин.
У старшего вид провинциала и домоседа; платье, сшитое лет десять назад местечковым портным, болтается на нем, как па огородном пугале. Широкий фрак достает чуть не до колен, в петлице орденская лента, длинное лицо — худое и бритое — как у австрийских чиновников, на голове высокий парик, вместо галстука белый шейный платок, в руке массивная трость.
Его можно принять за церковного старосту, хотя он ни много ни мало тайный советник и родной дядя Оскара. Последний следовал за ним.
Представлять его нужды не было: я сразу догадалась, кто он. Но как описать его? Ничего подобного я в жизни Своей не видывала. Худой, сутулый, голова большущая, глаза навыкате... Вид растерянный, испуганный, словно ему грозит опасность. Урод! Совершенный урод! Хотя по отдельности взятые черты лица самые обыкновенные, даже правильные, но в целом неподвижное, безжизненное лицо кажется слепленным наспех из неподходящих частей, словно заимствованных у разных людей. Взгляд остекленелый... Ходит, опираясь на палку. Дышит прерывисто не то от усталости, не то от смущения. Этот несуразный тощий юнец, лишенный каких бы то ни было примет юности, одет безвкусно, хотя и с претензией на элегантность и моду. Да что платье!.. Сколько на нем разных цепочек, брелоков, перстней, застежек, пряжек, пуговок — и все совершенно не вяжется одно с другим, хотя стоит немалых денег,
Беднягу представили мне и усадили напротив, рядом с дядей. Он выпучил на меня свои остекленелые глаза и засмеялся. Мне стало жутко.
Тайный советник неусыпно следил за ним и опекал: отвечал за него, подсказывал нужные слова; видно, боялся, как бы он не ляпнул какую-нибудь глупость. Но как дядя ни старался, он лишь шевелил губами, улыбался, прочищал пальцем ухо, обдергивал жилет, застегивал ш расстегивал пуговицы и не вымолвил ни слова. Казалось, всецело поглощенный собой, он не спускал с меня глаз. Я со стыда готова была провалиться сквозь землю.
Желая его ободрить, мама обратилась к нему с каким-то вопросом. Он вздрогнул и обернулся к дяде; тот шепнул ему на ухо ответ, и Оскар, как попугай, повторил, но при этом дважды запнулся и так спешил, что понять было ничего невозможно.
Так прошло несколько мучительных минут, наконец разговор наладился. Тайный советник не без умысла пересел поближе к маме, и освободившееся между нами место занял Оскар. Он наклонился ко мне и заговорил... Ох, да никак его подучили!.. Он так и сыпал словами, словно затвердил урок. И не спускал с меня сияющих от радости глаз. Мне стало тошно от его взглядов. Видно, я удостоилась чести понравиться ему.
— Вы долго еще пробудете в Карлсбаде?.. Я очень рад... Надеюсь часто видеться с вами и познакомиться поближе...
Эта фраза, разумеется, была заранее заготовлена, а следующую он сочинил сам, за что дядя покарал его строгим взглядом.
— Я люблю красивых женщин!
— Я себя к их числу не отношу,— шутливо заметила я.
— А это что! А это что! — говорил он, смеясь и тыча пальцем в зеркало.
Дядя между тем уверял, будто Оскар даже в Карлсбад привез с собой книжки. И вообще, он, дескать, очень любит читать...
— А что вы сейчас читаете? — спросила я. Оскар бросил умоляющий взгляд на дядю.
— «Трех мушкетеров» Дюма,— подсказал дядя.
— Да, «Трех мушкетеров»...
Сказав это, он покраснел и, взглянув на меня, облизнулся. Я отвернулась. Тогда он нагнулся и стал разглядывать мои руки, восхищенно покачивая головой.
— Какие у вас красивые ручки... так и расцеловал бы их!
Я спрятала руки за спину.
— Ну, пожалуйста, не надо! Прошу вас! — ЕЗМОЛИЛСЯ он.
Я смерила его строгим взглядом и приняла позу примерной ученицы.
— Вы сердитесь на меня?
Вместо ответа я лишь пожала плечами.
— Когда вы ходите гулять? — шепотом спросил он.
— Мы целый день гуляем,— отвечала я.
— Если вы позволите, я буду вас сопровождать. Я уже могу ходить, только не очень быстро...
«Уже», значит, так было не всегда. Он возбуждает во мне отвращение и вместе жалость. К счастью, первый визит длился недолго. Тайный советник что-то сказал маме, после чего они встали, и мама проводила их до дверей. Оскар сначала поцеловал маме руку, потом поднес к губам мою, восторженно глядя на меня и посмеиваясь.
После их ухода воцарилось молчание. Мама вздыхала, барон жевал губами, а я, как подкошенная, упала в кресло.
Барон переглянулся с мамой.
— Бедный юноша, такой робкий! — сказала мама, посмотрев на меня.— Продолжительная болезнь и одиночество сделали его необщительным... И диким. Вот освоится немного и, ручаюсь, станет другим. Как ты его находишь? — Вопрос был обращен ко мне.
— По-моему, он смешон.
— Нет, он несчастлив,— возразил барон.— По словам его дяди, это добрейшее существо, жаждущее любви, привязанности... И вообще он кроткий, славный юноша, только чересчур робок...
— Напротив, я нахожу его слишком развязным...
— Господи, до чего же вы, молоденькие девушки, плохо разбираетесь в людях! — сказала мама.— Да, он рассеян и от смущения порой говорит невпопад. Вот увидишь, со временем ты переменишь о нем мнение...
— А какое мне до него дело? — спросила я. Мама поцеловала меня в голову.
— Ты, наверно, не знаешь, он — миллионер. У него огромное состояние, и, кроме того, он единственный наследник своего дяди. А тот, будучи наместником в одной из австрийских провинций, благодаря бережливости (в его честности я не сомневаюсь!) нажил большие деньги. Юношу хотят женить и сватают за него красавиц, причем из хороших семей. Если бы ты понравилась ему... У меня на глаза навернулись слезы.
— Почему я должна ему понравиться, а тем более он — мне?
— Chere Seraphine — сказал барон,— поверь мне, если этот брак состоится, ты будешь счастлива.
— Ты у меня умная девочка,— прибавила мама,— и не тебе объяснять, что это добрейшее существо всецело покорится тебе и за счастье почтет исполнять малейшую твою прихоть. Ты будешь госпожой, а он — слугой твоим.., И жизнь свою ты устроишь так, как тебе захочется...
— Пока рано об этом говорить,— вмешался барон.— Но поддерживать знакомство с ним безусловно пужно,
— И быть благоразумной,— вставила мама. Назавтра дядя с племянником повстречались нам по
дороге к Шпруделю. Ночью у меня было время обдумать свое положение. И если придется выбирать между ним о генералом, я, пожалуй, предпочту старика. Быть посмешищем... Нет, ни за что! Мама уже в открытую обсуждает со мной обоих претендентов! Глупый муж, по ее мнению, не так смешон, как старый. И потом, она подозревает, что слухи о богатстве генерала и его влиянии при дворе сильно преувеличены.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15