Но больше всего ей нравились сами стригали. Они виделись ей в романтическом ореоле и представлялись кем-то наподобие пиратов, разбойников или рыцарей в доспехах и на конях.
О стригалях Бет знала все от своего отца, который и сам в юности стриг овец. Ежегодно с приходом зимы во всех колониях Австралии наблюдалась одна и та же картина. Множество мужчин забрасывали на плечо котомки, целовали на прощанье жен и возлюбленных и отправлялись на долгие месяцы странствовать от фермы к ферме, где ждала их работа, и на своем пути встречались им селения с необычными названиями: Куннамулла, Элис Даунс, Равнина Одинокого Дерева. Для молодого человека, не имеющего корней, это была увлекательная жизнь: идти или ехать верхом в неизвестность без уверенности найти работу, ночуя под звездами, распивая чай из котелка в компании друзей-скитальцев. А еще были они необычные ребята. Бет думала, что других таких парней нет на целом свете. Сами они были здоровенные, крепко скроенные, говорили, не выбирая выражений, а вот руки их оставались нежнее, чем кожа младенца, от того, что постоянно смазывались ланолином из шерсти.
А еще Хью говорил дочери, что во всем свете не сыскать команды, спаянной крепче, потому что в стригали шли люди особого склада и редкой силы духа. От такой жизни доставалась сорванная спина и распавшиеся семьи, она награждала болезнью и увечьями от адской работы в стригальне, где температура порой доходила до 50 °C. Ко всему еще занятие это было очень опасным из-за постоянной угрозы получить удар копытом или покалечиться ножницами. В конце каждого дня изнурительного труда, когда раздавался звон колокола, стригаль с ног до головы был покрыт потом, кровью, мочой и экскрементами. А после окончания сезона из года в год все повторялось: сначала в ближайший паб, где через три дня наступало отрезвление без намека на воспоминание о кутеже, а далее следовал казавшийся бесконечным путь домой к жене и ребятишкам и неизменное клятвенное обещание, что это последний сезон. Но наступал следующий год, подходило время стрижки, и стригаля вновь тянуло на тропу странствий.
Отец Бет написал балладу о стригалях: «Эму-Крик». Это был очень длинный рассказ о странствующих стригалях по имени Кривой Мик и Улыбчивый Джек и о стригальнях, где они трудились, начиная от Гундага до Моулфмейна; о лишениях, через которые им пришлось пройти в местечках под названием Брокен-Ривер и Извилистое Болото; об их дружбе и жертвах и об оставшихся дома возлюбленных по имени Мэри, Джейн и Лиззи. Это было одно из первых стихотворений, опубликованных под именем отца, и Бет очень этим гордилась.
Семилетняя девочка обожала стригалей, была влюблена в их жизнь и собиралась, когда вырастет, тоже выбрать для себя это ремесло.
– Ну, маленькая мисс, чем могу служить? – к остановившейся в дверях Бет размашистым шагом направлялся стригаль по имени Лазарь по прозвищу Вонючка.
– Ой, Вонючка! – воскликнула она. – Как же здесь замечательно!
Он посмотрел вокруг на своих уставших парней, с которых пот катился градом, на верещавших овец, облитых собственной мочой, и рассмеялся:
– Да уж, замечательно, дальше некуда.
Бет сунула руки в карманы платья и вздохнула. Это была девочка-сорванец с длинными косами, постоянно чумазая и любившая ходить босиком. Глядя на Бет Уэстбрук, Лазарь только головой качал. В сезон стрижки она все время слонялась вокруг стригальни, а в другое время разъезжала по ферме на своем пони. И за ними неотступно следовала старая пастушья собака Баттон. А вот ее брата Адама больше интересовали растения у реки. Бет была в восторге от Лазаря Вонючки. Он приезжал каждый год со своей командой с неиссякаемым запасом занятных историй, и всегда у него находилось время поболтать с ней. Редкий стригаль не имел прозвища, и как-то раз, он рассказал ей, почему его так прозвали. «Меня так называют – говорил он, – потому что в Библии сказано, что Лазарь сильно смердел». И это Лазарь повесил в столовой для стригалей плакат: «Стригали должны мыться каждые двенадцать месяцев, хотят они того или нет».
Лазарь рассказывал замечательные истории, например, об одном стригале по прозвищу Старая Репа, которому захотелось денек прогулять. Стригали не стригут мокрых овец, потому что это опасно и для человека, и для животного. И вот захотелось Старой Репе получить выходной, ну и сказал он хозяину, что овцы мокрые, думая, что тот его отпустит. А хозяин оказался воробей стреляный и сказал ему: «Ладно, Репа, в таком случае начни с ягнят. Они маленькие и сохнут быстрее взрослых». Но Старая Репа тоже был малый не промах. «Нет, сэр, – ответил он хозяину, – ягнята не могут сохнуть быстрее. Они маленькие и поэтому дальше от солнца».
– Когда я вырасту, я тоже стану стригалем, – объявила Бет, чувствуя, что может упасть в обморок, так сильно волновало ее все происходящее вокруг.
– Вы никак не можете стать стригалем, маленькая мисс, – рассмеялся Лазарь.
– Почему?
– Потому что женщин-стригалей не бывает. Вы будете учиться шить, готовить и всему такому прочему.
– Я всему этому научусь, – вскинула голову Бет, – но и стригалем я тоже стану, как мой папа в молодости. А еще я буду объезжать пастбища, ездить вдоль границ фермы и чинить изгороди, как он делает это сейчас.
Лазарь рассмеялся и снова водрузил на голову шляпу. Для октября день был слишком жарким. Засуха в Западном районе продолжалась, и, как видно, стоило ожидать еще одно жаркое и сухое лето.
– А что же скажет ваш муж? – спросил он с добродушной усмешкой.
– А я не выйду замуж.
– А если влюбитесь?
– Я никогда не влюблюсь. И мальчишки мне не нравятся. По крайней мере, в таком смысле. Я собираюсь стать хозяйкой «Меринды» и смогу тогда делать, что захочу.
Лазарь удивленно поднял брови.
– Вы хотите стать хозяйкой «Меринды»? И кто же так сказал?
– Я так говорю. Она будет моей когда-нибудь.
– Не думаю, мисс. Собственность перейдет вашему брату Адаму.
– Почему? – Бет уставилась на него с недоумением.
– Потому что он мальчик, вот почему. Наследство достается мальчикам. Девочки не получают никакого наследства.
– Я не верю тебе.
– Ну, настанет день, и вы сами убедитесь, – сказал он, гладя Бет по голове. – И к тому времени у вас будет больше охоты идти замуж, чем стричь овец!
Кривоногий и ссутулившийся за долгие годы работы, Лазарь Вонючка вернулся к прерванному занятию, а Бет почувствовала, как ее утреннее настроение сменяется разочарованием. Как все несправедливо! Ей постоянно твердили, что она не может делать то, что ей хотелось. Например, ей хотелось работать в загонах во время ежегодной сельскохозяйственной выставки. Но ей не разрешали. Это была работа для мальчиков и мужчин. А девушки и женщины должны были готовить и подавать еду.
Бет знала, что Адама не интересует «Меринда», по крайней мере, таким образом, как она интересовала ее. Его увлекали учебники, где было полно картинок с изображениями окаменелостей и насекомых, и, когда требовалось чем-то помочь на ферме, с отцом ездила именно Бет. Так было во время засухи, когда от жары трава почти вся выгорела, и им приходилось ездить подкармливать овец. Бет ездила в повозке и наблюдала, как рабочие распределяют зерно и сено среди голодных овец. Она ездила с отцом раскладывать каменную соль по кормушкам у реки, наблюдала за бурением новых скважин, смотрела, как ремонтируют изгороди. Бет слушала разговоры мужчин о засухе, о том, как далеко придется гонять овец на водопой. Она подхватывала мелодию, когда Лазарь Вонючка перебирал струны банджо, и мужчины затягивали: «Мы устроили привал у «Ленивого Гарри» по дороге в Гундаган…»
– Я все равно буду стригалем, – тихо пообещала Бет, выходя из стригальни вместе с Баттоном. Она пересекла шумный двор и стала спускаться к реке. Там стоял в ожидании хозяев готовый, но еще пустой новый дом. Обойдя его стороной, она пошла бродить среди эвкалиптов-призраков и тополей, расшвыривая камешки или чертя на земле палкой полосу. Внезапно Баттон остановился и зарычал продолжительно на низких нотах. Бет присмотрелась, но никого не увидела, однако ей было слышно, как что-то приближается к ней.
– Баттон, что там? – спросила она.
Пес поднял морду и принюхался. В следующий момент он уже приветливо вилял хвостом.
– А, это вы, здравствуйте, – сказала Бет, когда из-за деревьев появился Иезекииль. В эти дни старого следопыта нередко можно было увидеть вблизи ферм. Засуха вынуждала держаться поближе к реке много странствующего люда, как белых, так и темнокожих. В нескольких милях вверх по реке вырос лагерь из нескольких палаток и хижин, где осел странствующий народ, работавший поденно в сезон стрижки. А на несколько миль ниже по реке в похожем лагере обосновались аборигены. Обычно они, подобно Иезекиилю, не задерживались подолгу на одном месте, а бродили постоянно по обширной территории, но из-за засухи им пришлось изменить привычкам и отказаться от дальних походов.
– Вышла прогуляться, малышка? – спросил он.
Она сердито пнула камень и проследила за ним взглядом.
– Они не разрешат мне быть стригалем!
– Что только не придумают белые, – изрек старик. Усаживаясь на валун, он засунул руку в карман не по размеру больших брюк. – Темнокожие позволяют женщинам работать. Мужчины сидят себе в тени, а всю работу делают женщины.
Бет присмотрелась к нему и, увидев, что он улыбается, улыбнулась в ответ.
– А что у тебя там? – спросила она, когда он вынул руку из кармана.
– Я водил мистера Макгрегора и других белых в горы. Они охотились на валлаби. Еды очень много. Иезекииль взял больше, чем мог съесть. – Он протянул Бет то, что достал из кармана.
– Ух ты, это же шоколад, – ахнула Бет. – Большое спасибо, Иезекииль. А ничего, если я угощу Баттона?
– Угости, он хороший пес, – старик погладил Баттона по голове. – Есть собаки не такие хорошие. Но эта… – он неожиданно умолк.
Пока Бет отламывала маленький кусочек шоколада и угощала Баттона, Иезекииль, прищурясь, настороженно всматривался в лес за ее спиной.
– Большое спасибо, вот, возьмите, – она протянула ему остальной шоколад.
Он посмотрел на ее руку, на лицо, сияющее улыбкой. Потом взгляд его снова устремился за нее к теням, зловеще густеющим у подножия деревьев. Он закрыл глаза и тут же почувствовал нечто. Однажды ему уже случалось испытывать подобное, когда-то много лет назад на этом же месте ему повстречалась мать этой девочки. Он открыл глаза и увидел, что нечто осталось на прежнем месте за спиной девочки в виде тени притаившейся собаки.
– Что случилось, Иезекииль? – спросила Бет, когда он не взял шоколад.
Иезекииль оглянулся и вспомнил, что недавно видел в нескольких милях от этого места пару собак динго, страшно худых, просто кожа да кости. То были не прирученные аборигенами собаки, а дикие, и потому очень опасные. Он нахмурился. Ему надо было подумать. Приход белых людей все изменил: и песенные линии и Места Мечтаний. Кочевать становилось все труднее: исчезло слишком много путевых знаков. Не было больше эвкалиптовой рощи, где сидел на гнезде Прародитель Эму. Как поддерживать мир сотворенным, если нет возможности ходить заповедными тропами. Иезекииль и другие, такие как он, стали думать: «Настал конец света, конец Мечтаниям».
Но теперь, глядя на эту маленькую девочку и вспоминая ее мать, с которой говорила Прародительница Кенгуру, он начинал думать по-другому. На протяжении месяцев на его глазах вырастал у реки новый дом, становясь частью окружающих лесов. Он видел, как прокладывались новые пути, как сажали новые деревья. И он никак не мог разобраться во всем этом, не знал, как все это понимать. А теперь ему подумалось: «Может быть, это не конец Мечтаниям вообще. А просто начало новых Мечтаний?» И когда эта мысль обрела форму, он посмотрел вокруг другими глазами, и неожиданно перед ним предстали новые песенные линии и новые Мечтания, принадлежащие новому народу. И в начале всего стояла эта маленькая девочка, как в свое время у начала начал стояли Прародители. И кто знает, может быть, она также была одной из новых Прародительниц.
Иезекииль носил все те же рубашку и брюки, что дали ему очень давно в миссии. Тогда еще распалось его семейство. Но под этими чуждыми одеждами было то, с чем ходил бы он, если бы не пришли в эти края белые люди: волосяной шнурок вокруг пояса и мешочек из шкуры опоссума, где он хранил вещи, которыми дорожил. В былые времена в таком мешочке мужчины носили заточенные камни, бечевку, наконечник копья, иногда кусок пчелиного воска и кремень, чтобы разжечь огонь. Но теперь содержимое мешка стало иным: в нем держали спички с табаком, маленький нож, шнурки для ботинок и несколько монет, если улыбалась удача.
Старик полез под рубашку в скрытый под ней мешочек. Потом он что-то достал оттуда и протянул Бет.
– Это тебе, возьми.
Она с интересом смотрела на занятный предмет у него на ладони. Она не сразу сообразила, что это был зуб какого-то животного.
– Ну и ну! – сказала она. – Что это?
– Зуб динго, – пояснил старик. – Очень древняя и сильная магия. Я отдаю его тебе.
– Мне? Зачем? – удивилась она.
Ему не хотелось пугать ее и говорить правду, что она в опасности и нуждается в защите. Поэтому он сказал с улыбкой:
– Это на удачу. Маленькая девочка из «Меринды» всегда приветлива со стариком Иезекиилем. Вот я и даю тебе подарок. Он будет хранить тебя и принесет счастье!
– Вот это да, спасибо, Иезекииль, – сказала она, принимая подарок.
– Пусть он всегда будет с тобой, – наставлял ее Иезекииль. – В нем очень сильная магия.
Саре неожиданно пришла на память песня аборигенов:
Взберусь я высоко на скалу
И вниз посмотрю,
И вниз посмотрю.
И увижу, как льется, льется дождь,
Льется на любимого моего.
Она ехала одна в коляске мимо порыжевших полей и пастбищ и дивилась, что ей вдруг вспомнилась песня, не слышанная много лет. Когда-то в далеком детстве Старая Дирири научила ее этой песне. Почему она пришла ей в голову теперь? В последнее время Сара припоминала многое: как Старая Дирири учила ее плести корзины из эвкалиптов с волокнистой корой;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72