Именно с Фокшанского сражения турки выделили Суворова среди всех прочих военачальников. Имя «Топал-паши» стало, внушать им страх.
Одна из любопытнейших особенностей Фокшанской битвы – это метаморфоза, происшедшая там с австрийскими войсками. Воодушевленные уверенностью Суворова, видя храбрость и стойкость русских солдат, австрийцы также дрались храбро. От их былой инертности не осталось и следа.
На обратном пути в Бырлад Суворов отправил Репнину и Потемкину лапидарные донесения о сражении. Потемкин написал по этому поводу Репнину: «О фокшанском деле я получил, так сказать, глухую исповедь и не знаю, что писать ко двору. Синаксарии Александра Васильевича очень коротки; извольте истребовать от него подробного донесения, как дело происходило и куда неприятель обратился». Одновременно он сделал выговор Репнину за чрезмерно горячее поздравление, посланное принцу Кобургскому: «В письме к Кобургу вы некоторым образом весь успех ему отдаете. Разве так было? А иначе не нужно их так подымать, и без того они довольно горды».
Суворов сразу вернул себе былой престиж и стал действовать более свободно, не озираясь так опасливо, как прежде, на стороживших каждый его шаг Репнина и Потемкина.
Август прошел в полном бездействии. Турки оправились от фокшанского поражения и задумали грандиозную операцию: разбить сначала австрийцев, а потом обрушиться на расположенные по линии Бырлад-Яссы русские войска. Искусным маневром – демонстрацией своего тридцатитысячного отряда под Измаилом – турки обманули Потемкина и побудили его сосредоточить главные силы в этом районе. Между тем у местечка Рымника сосредоточивалась огромная армия под начальством великого визиря Юсуф-паши. Со дня на день она готовилась перейти в наступление.
В начале сентября 1789 года австрийцы получили через лазутчиков сведения о приближении этой свыше чем стотысячной армии. Австрийский командующий, принц Кобургский, тотчас обратился за помощью к своему испытанному союзнику – Суворову.
Мало доверяя сведениям принца Кобургского, Суворов решил выждать дальнейших известий. Но через сутки прискакал второй курьер – турки подошли к австрийским позициям, и со дня на день можно было ждать атаки. На клочке бумаги карандашом Суворов написал принцу Кобургскому одно слово: «Иду!»
Наличные силы его составляли 10 тысяч человек. Из них 3 тысячи он оставил для прикрытия своего тыла от возможной атаки турок и взял с собой только 7 тысяч. Командирами были взяты хорошо известные ему генерал-майор Позняков, бригадиры Бурнашов и Вестфален, кавалерийские полковники Поливанов и Шрейдер, артиллерийский майор Яков Гельвиг.
Уведомив Потемкина о своем движении, он немедленно, глубокой ночью, выступил в поход. Потемкин, в свою очередь, послал донесение в Петербург, пояснив, что «Кобург почти караул кричит, и наши едва ли к нему во-время поспеют».
Однако Суворов поспел. Идя по размытой дороге, под проливным дождем, вынужденный наводить в пути сорванный разбушевавшейся рекой мост, он проделал в течение двух суток около 100 верст и утром 10 сентября примкнул к левому крылу австрийцев. Он привел с собой 11 батальонов пехоты, 12 эскадронов кавалерии, 2 полка казаков, 800 арнаутов (вооруженных молдаван), при 30 орудиях. Существует рассказ, что когда один шпион доложил великому визирю о появлении Суворова, визирь велел повесить его за распространение небылиц.
Безмерно обрадованный, принц тотчас явился для обсуждения плана действий. Суворов принял его в простой палатке, на охапке свежего сена и, не дав ему изложить составленной австрийцами диспозиции, развил свой проект. Ежели турки еще не наступают, заявил он, значит они не закончили сосредоточения сил. В таком случае надо немедленно атаковать их. Принц Кобургский колебался: русских и австрийцев вместе было 24 тысячи, то есть в четыре раза меньше, чем турок. Но Суворов поставил вопрос ультимативно, пригрозив, что в случае отказа атакует только своим семитысячным корпусом. Он указал, что при крупном неравенстве сил лишь внезапная и быстрая атака обещает успех, что многочисленность турок будет способствовать их беспорядку и, наконец, усмехнулся он. «турок все же не столько, чтобы заслонить нам солнце». В конце концов австрийский полководец подчинился более сильной воле и отдал себя в распоряжение Суворова…
Немедленно после совещания с принцем Кобургским Суворов поскакал к реке Рымне, вскарабкался, несмотря на свои шестьдесят лет, на высокое, дерево и долго обозревал турецкие позиции. В голове его постепенно складывался план сражения. Позиции турок были очень удобны для обороны. Они прикрывались с фронта и с флангов рекою, оврагами и лесами. Однако Суворов сразу заметил допущенную турецким командованием ошибку: оно разделило свои войска на три армейские группы, причем пересеченная местность затрудняла быстрое прибытие подкрепления к какой-либо из них. Суворов решил бить турок по частям: сперва атаковать их левофланговую группу, затем центральную и тогда, сомкнувшись с правым флангом австрийцев, предпринять наступление на последнюю группировку неприятеля.
План был очень рискованный, но Суворов верил в себя и своих солдат. Характерно, что, не желая смущать австрийского главнокомандующего, он не посвятил его полностью в свои намерения, сообщив только первую половину плана.
В тот же вечер войска двинулись на сближение с противником. В интересах наступавших было возможно долее остаться незамеченными. Поэтому они шли молча, команда отдавалась вполголоса. Стояла безлунная звездная ночь. Турки, не предполагая активных замыслов противника, не позаботились выставить охранение. Около четырнадцати верст войска прошли, не встретив ни одного турецкого пикета. По пути пришлось переправляться вброд через Рымну, шириною до двухсот шагов.
Только утром турки заметили приблизившиеся колонны и открыли огонь. В это время русский корпус двигался берегом реки к левому флангу турок, австрийцы же надвигались на центр, немного подаваясь вправо, вслед за Суворовым. Связь между русским и австрийским корпусами поддерживалась кавалерией под командованием одного из способнейших австрийских генералов, Карачая. Таким образом, наступление велось как бы уступами. Русские войска двигались четырьмя линиями, имея на флангах донских казаков. Сам Суворов находился в первой линии, при среднем каре.
Идти приходилось полем, заросшим бурьяном и кукурузой. Местность казалась ровной, так как из-за высоких кукурузных стеблей не видно было впадин и оврагов. Это чуть не повело к катастрофе – у самых турецких окопов колонна Смоленского полка наткнулась на глубокий овраг. Войска замялись. В этот момент турки открыли бешеную стрельбу, а из-за леса неслись нестройные толпы их конницы.
Суворова это не смутило. Он велел первым рядам немедленно спуститься в овраг и, перебравшись через него, атаковать батареи. Остальные части с помощью обогнувшей овраг кавалерии вступили в бой с конницей. Как раз в это время произошел известный эпизод, описанный одним очевидцем, австрийским офицером. Спустившись в овраг, карабкаясь под жерлами неприятельских пушек, гренадеры внезапно разразились громовым хохотом: повидимому, вездесущий Суворов рассмешил их какой-нибудь шуткой.
Встретив твердый отпор, встревоженная глубоким продвижением ей во фланг передовых русских частей, турецкая конница рассеялась. Суворов запретил преследовать ее, чтобы не ослаблять темпа наступления.
Не теряя ни минуты, Суворов направил свой отряд влево, повернув фронт почти под прямым углом.
Тем временем австрийцы выдержали ряд сильнейших ударов турок и, хотя замедлили свое продвижение, все же с помощью кавалерии Карачая и русской конницы отразили все атаки.
Полдневный жар истомил бойцов. Битва на короткий срок приостановилась. Турки подтягивали главные силы; Суворов использовал передышку для сообщения своему союзнику дальнейшего плана операции. Он предложил концентрически наступать на центр неприятельской позиции, Крынгумейлор– ский лес, и одновременно с русскими атаковать его.
Однако, изучая лежащую перед ним местность, Суворов заметил, что подступы к лесу обстреливались сильной турецкой артиллерией, расположенной в деревне Бокзы. Он принял решение сперва овладеть Бокзы, видя в ней ключ позиции, и тотчас двинул туда свой отряд.
Сражение возобновилось с новой силой. Великий визирь ввел свежие части, и сорокатысячная масса конницы с отчаянными возгласами: «Экбер-алла… Я-алла!» – обрушилась на австрийцев. Те мужественно оборонялись, однако с каждой минутой слабели. Видя, что Суворов удаляется, принц Кобург– ский слал к нему одного курьера за другим, прося поддержки.
– Пускай держится, – отвечал русский полководец, – а бояться нечего: все вижу.
Он знал, что, заняв Бокзы, окажет более действенную помощь австрийцам, чем сотрудничая с ними в отражении фронтальной атаки. Ему и самому приходилось нелегко – сильные турецкие батареи почти в упор громили его поредевший отряд, с флангов то и дело налетали янычары. Во время одной атаки казаки были совершенно рассеяны, но пехота устояла. Отлично действовала русская артиллерия, принудившая турок дважды увозить свои орудия с позиций. В конце концов Бокзы была взята. Быстро пройдя небольшую рощу, Суворов вышел во фланг главным турецким силам, почти опрокинувшим уже австрийцев. Попав под перекрестный огонь, турки отхлынули к Крынгумейлорскому лесу.
Наступал последний акт драмы. Предпринятый Суворовым сложный маневр, сводившийся к тому, что турок били последовательно, по частям, должен был увенчаться прямым штурмом основных неприятельских позиций. Главное укрепление их состояло из неглубокого рва и земляной насыпи. Однако насыпь эта не была еще готова и высота ее была незначительна. Заметив это, Суворов молниеносно принял решение – одно из тех, которые не предусмотрены никакими теориями и которые рождаются только в мозгу гения, – он решил атаковать турецкие окопы кавалерией.
По его распоряжению, оправившиеся австрийские войска составили вместе с русским отрядом одну общую, несколько вогнутую линию. Каре первой линии были раздвинуты, и в интервалах помещены конные части; остальная часть кавалерии была размещена на флангах.
Под сильнейшим огнем турок атакующие приблизились в таком порядке на 300–400 сажен к ретраншементу. В этот момент из интервалов всей линии вынеслась кавалерия и полным карьером помчалась на неприятеля. В одну минуту всадники пересекли обстреливаемое пространство, перескочили через ров и бруствер и врубились в плотные ряды янычар. Пораженные этой невиданной атакой, защитники траншей растерялись. Это позволило атакующей пехоте почти беспрепятственно добежать до места схватки.
– Ребята, смотрите неприятелю не в глаза, а на грудь, – кричал солдатам Суворов, в течение всего дня присутствовавший в самых опасных местах боя, – туда придется всадить ваши штыки!
Началась жестокая рукопашная сеча. Прорвавшиеся в турецкий тыл казаки и австрийские уланы увеличили смятение потрясенного противника. Ряды турок дрогнули: еще момент – и они, бросая оружие, устремились в бегство. Напрасно останавливал их с кораном в руке великий визирь, напрасно стрелял по беглецам из пушек. Паника была так велика, что не было даже попытки защищать прекрасно устроенные окопы, прикрывавшие переправу через реку Рымник. Единственный мост был запружен повозками. Турки бросились вплавь, но массами тонули в холодных вздувшихся водах Рымника. Тех, кто оставался на берегу, рубила русско-австрийская кавалерия (пехота не участвовала в преследовании, так как не поспевала).
Стотысячная армия великого визиря перестала существовать как боевая сила. Победителям достались 100 знамен, 80 орудий, огромная разнообразная добыча. Потери союзников не превышали тысячи человек.
Над местом боя спустилась тьма. Победители шумно праздновали победу и делили трофеи. Сохранился рассказ, что при дележе захваченных пушек между русскими и австрийцами возникли трения.
– Отдайте австрийцам, – распорядился Суворов. – Мы себе у неприятеля другие достанем, а им где взять?
Однако отношения между союзниками в общем остались хорошими. Австрийцы признавали, что вся честь победы принадлежит русским. Один австриец писал: «Почти невероятно то, что о русских рассказывают: они стоят, как стена, и все должно пасть перед ними». Суворов, со своей стороны, хвалил поведение австрийских войск, особенно выделяя Карачая с его кавалерией.
Рымникское сражение представляет собой одну из самых замечательных страниц русской военной истории и является одним из величайших подвигов Суворова. Что касается тех, чьими руками была завоевана эта победа, – русских солдат, дравшихся против упорного врага один против пяти и неуклонно, как таран, разбивавших все преграды, подавивших самую способность к сопротивлению у пришедших в отчаяние турок, – то этой битвой они доказали, что при умелом руководстве русские вправе называться лучшими в мире солдатами.
Все участвовавшие в сражении войска были награждены. Солдатам, по обычаю, дали грошовую денежную премию и некоторое количество серебряных медалей. Офицеры получили более существенные награды (Суворов трижды представлял списки отличившихся, мотивируя тем, что «где меньше войска, там больше храбрых»). Наградили и самого полководца, на этот раз щедро: он получил титул графа Рымникского, Георгиевский орден 1-й степени и драгоценную шпагу.
Австрия выразила ему свою признательность, возведя в титул графа Священной Римской империи. Не привыкший к подобной оценке своих подвигов, Суворов был просто поражен. «У меня горячка в мозгу, – писал он близким, – да кто и выдержит! Чуть, право, от радости не умер!»
Сторонние наблюдатели, впрочем, гораздо сдержаннее оценивали полученные Суворовым награды (учитывая его заслуги). Так, П. В. Завадовский писал: «Суворов проименован Рымникским, в соравнение Задунайскому.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41