извещение ЦК СДЛК об отмене общепартийного съезда РСДРП и о подготовке к чрезвычайной конференции СДЛК, все подписанные «Перкоп»; письмо политзаключенных из централа, адресованное в ЦК СДЛК, и еще другие документы. Охранке не удалось установить, что Перкон – партийная кличка Гавена, выдававшего себя за корреспондента газеты «Рижские отголоски», в которой он сотрудничал.
После Октябрьской революции, когда открылся доступ к архивам департамента полиции, было выяснено, что заседание и конференцию выдал охранке провокатор Эдвард Калнин, служивший в охранном ведомстве под кличкой Гранишек. Он выдал охранке три состава Рижского комитета СДЛК и две партийные конференции.
27 февраля состоялся первый допрос арестованных в квартире Мей. Юрию Гавену было предъявлено обвинение по многим параграфам сто второй статьи, от которых «запахло» долгосрочной каторгой.
16 марта в Риге на Плескодальской улице в доме 21 было арестовано заседание пополненного и частично обновленного Рижского комитета СДЛК – всего девять человек.
Полицейские донесения в Петербург утверждают, что на этом заседании обсуждались вопросы о выборах делегатов на городскую партийную конференцию, о подготовке к Первомаю, о пропагандистской коллегии, о подпольной типографии.
Вскоре была захвачена подпольная партийная типография в Либаве. Полиции удалось также захватить архив и паспортное бюро партии, снабжавшее нелегальных партийных товарищей документами.
Стало ясно, что агентам охранки удалось осуществить многочисленные аресты руководящих партийных деятелей СДЛК.
Несмотря на удручающие массовые аресты и провалы, политзаключенные Рижского централа отмечали пролетарский Первомай. В этот светлый день даже закованные узники чувствовали себя как бы окрыленными; Гавен вспоминал впоследствии, что именно таким было его состояние в тот день.
Во время прогулки колодников по вытоптанному кругу на тюремном дворе сквозь звон и лязг кандальных цепей послышалось пение революционных песен, донесшиеся из корпусов возгласы: «Долой самодержавие», «Да здравствует Первое мая!» Тотчас же тюремщики открыли стрельбу по окнам камер, откуда доносились возгласы и песни. Стреляли без предупреждения при появлении узников за решетками. Так тут было заведено. На сей раз обошлось без жертв.
Возвратившись в камеру, Гавен с товарищами запели «Вставай, проклятьем заклейменный, весь мир голодных и рабов!». Они решили ознаменовать Первомай голодовкой протеста против обстрела камер тюремщиками. Пели узники до тех пор, пока не явилось тюремное начальство. Накануне праздника камера получила обильную продуктовую передачу на всю коммуну от Дамского комитета (под этим названием действовал революционный Красный Крест, созданный партией). Вместе с пищей узникам передали и два букета красной гвоздики. На нарах, на белых бумажных салфетках лежали бутерброды.
На команду надзирателя «стройсь!» политзаключенные ответили пением революционного гимна. Разъяренные тюремщики растоптали красные букеты цветов и бросили их в парашу. Всю камеру перевели на общекарцерное положение, на хлеб и воду, отменены были на неделю свидания с родными. Передачу забрали. Когда надзиратели ушли, Гавен бросил им вдогонку, обращаясь к товарищам: «Все же придет время, когда мы этим мерзавцам скрутим голову!» Все они верили, что это время не за горами.
Охранка создавала все новые политические процессы в Риге. На них судили сотни революционеров. В военном суде Риги свирепствовал вешатель Кошелев – председатель Временного военно-окружного суда.
Примерно через месяц после ареста Гавена и его товарищей в Риге происходил судебный «процесс 100», так называемое «дело Айзпутской войны 1905 года». Сто человек было привлечено к суду, приговорившем четверых к смертной казни через повешение и тридцать подсудимых – к каторжным работам.
В июне 1908 года слушалось дело о Руйенском восстании 1905 года, так называемой «Руйенской республики». Шестьдесят пять подсудимых приговорили в общей сложности к пятистам пятидесяти одному году каторги. По этому делу к суду привлекался студент Юрьевского ветеринарного института Эмиль (Емельян) Аболтин, один из руководителей восстания, организатор народной милиции и первый помощник «крестьянского генерала» Кришьяна Боча. 5 апреля 1908 года Аболтин был доставлен в Рижскую центральную тюрьму. Довольно продолжительное время ему удавалось притворяться сумасшедшим, из-за чего его дело было выделено из общего судебного процесса о восстании. В конце июня Аболтина поместили в психиатрическую лечебницу для обследования. Лишь спустя несколько месяцев эксперты установили, что он симулирует, признали его вменяемым и предали военному суду.
В последних числах августа политические узники в централе вместе с передовой общественностью страны и честными людьми всего мира отмечали восьмидесятилетие Льва Толстого. Именно в толстовские дни политзаключенные решительно сопротивлялись тюремщикам, отвечая насилием на насилие. Глубоко чтили Льва Толстого, а отбивались не «по-толстовски».
Заключенным была известна история поручительства Льва Николаевича за молодого латышского сельского учителя Карла Ландера, арестованного на пути в Крым, в Гаспри, куда он отправился пешком, чтобы повидать Толстого. В 1904 году, узнав об аресте, великий гуманист внес тогда залог пять тысяч рублей и сам написал поручительство за Ландера на имя начальника жандармского управления Курляндской губернии. Когда Ландера освободили под это поручительство, Толстой дал ему рекомендательное письмо в «Русские ведомости» на имя редактора Соболевского, где сказано: «Хотя говорят, что на рекомендации Толстого нельзя полагаться, все же прошу Вас дать в своей редакции работу очень умному, серьезному, с идеальным направлением молодому человеку… Я уверен, что останетесь довольны. Я же буду очень благодарен». Это писалось в марте революционного 1905 года.
Прибыв в Москву, Карл Ландер, уже будучи социал-демократом, становится партийным организатором в Дангауэровке и членом Рогожско-Симоновского райкома партии. Бывший толстовец, он проявил храбрость и отвагу как участник декабрьского вооруженного восстания и боец баррикад Пресни. Гавен знал Ландера.
В толстовские дни в камерах политических вопрос об отношении Толстого к Ландеру вызвал немало споров. Нашлись такие, которые осуждали Ландера за то, что он воспользовался поручительством и денежным залогом писателя, не знавшего тогда, что Ландер более не его приверженец, а сторонник классовой борьбы. Но и те товарищи, которые осуждали Ландера, не осуждали, конечно, великого писателя – младенца в политике. Уж очень занятным казалось это: «Хотя говорят, что на рекомендации Толстого нельзя полагаться».
13 сентября 1908 года Лифляндское жандармское управление уведомило департамент полиции о производстве дознания по «Делу о Центральном Комитете социал-демократии латышского края». К уведомлению приложен список лиц, привлеченных по обвинению в принадлежности к ЦК СДЛК. В числе скрывающихся, но привлеченных по этому списку значатся: Ваня, учителя – В. Дерман, Ян Дауман, Ю. Кажмер, затем – Фр. Звирбуль, Роберт Калнин, Ян Сталь, Яков Тиннис и другие. Таким образом охранка не знала, что Ваня – одна из последних партийных кличек Юрия Гавена, и что Гавен и Ваня одно и то же лицо, то есть Ян Дауман. Так они охотились за тенью Гавена, хотя он уже около восьми месяцев томился в Рижском централе.
В середине сентября охранка разгромила большую подпольную партийную типографию на Венденской улице, где печаталась газета «Циня», центральный орган СДЛК. При этом был конфискован сотый номер газеты и захвачено около сорока пудов шрифта, много бумаги и типографских принадлежностей. Были конфискованы оригиналы статей, писем-приветствий Августа Бебеля и Розы Люксембург, присланные ими к юбилейному выпуску «Цини». Попавшие в централ арестованные работники подпольной типографии информировали членов СДЛК о провале типографии и конфискации сотого номера газеты. Они сумели воспроизвести содержание приветствий Бебеля и Люксембург.
В конфискованном приветствии Роза Люксембург писала: «Только самостоятельная классовая борьба пролетариата, поддержанного революционным движением крестьян, в состоянии уничтожить абсолютизм и завоевать в России свободу. Это неопровержимый урок исторического развития революции…Мы вступаем в новую борьбу за новые победы, но, конечно, и на новые испытания и новые жертвы… Но одному мы научились: мужественно и смело переносить эти испытания… и научились этому главным образом от латышских товарищей». Эти слова радовали латышей на каторге и глубоко трогали их.
Август Бебель писал: «Пользуясь случаем, чтобы выразить вам свое полнейшее восхищение по поводу той энергии в борьбе, того терпения и самопожертвования, которые вы приносите вашему движению… Тем более признательности заслуживает то обстоятельство, что латышские товарищи продолжают свою борьбу смело и неотступно, несмотря на ряд тяжелых жертв, которые расплачиваются своей жизнью и свободой. Когда-нибудь история русской революции будет написана и весь свет будет удивляться героизму, самоотречению и силе непреодолимого самопожертвования, высказанными социалистами всех народностей России. Поколения будут чествовать жертвы, которые теперь своей кровью и свободой платят за свои убеждения, и среди чествуемых – латышские социал-демократы будут стоять в первых рядах». Вдохновляло это приветствие одного из патриархов Социалистического Интернационала, плотника, ставшего другом и соратником Маркса и Энгельса.
В конце октября политические заключенные в централе тяжко пережили смертный приговор, вынесенный Ревельским временным военно-окружным судом Кришьяну Бочу, прозванному в народе «крестьянским генералом» за его выдающуюся роль в организации вооруженного восстания в 1905 году в Руйенах. Его казнь потрясла революционеров. Тем более переживали ее товарищи, близко знавшие Боча.
С воли поступали все новые вести о продолжающихся арестах и непрекращавшихся репрессиях. Так политзаключенные узнали, что 14 декабря ночью были арестованы восемнадцать участников очередной подпольной конференции рижской организации СДЛК, собравшейся в необитаемом доме под Ригой.
До конца 1908 года в крае сохранилось «военное положение», потом Курляндию и Лифляндию перевели на положение «усиленной охраны». Продолжали действовать временные военные суды. Большие жертвы понесла рабочая молодежь – дружинники, участники вооруженных организаций. Боевиков, как правило, приговаривали к смертной казни – повешению или расстрелу. Испытанные кадры партии, руководившие революционными боями, оказались в тюрьмах и в ссылке. Лишь немногим руководящим деятелям и комитетчикам СДЛК удалось уйти в подполье. Отдельные деятели СДЛК перебрались в Петербург и Москву, в Баку, Николаев, Харьков и другие рабочие центры.
Рижский централ
Рижский централ был построен в канун 1905 года в предвидении надвигавшихся революционных бурь. Сюда попадали со всех концов России «сливки» – опаснейшие политические «преступники», главным образом приговоренные к долгосрочной и бессрочной каторге. Среди них латышские социал-демократы составляли авангард.
Рижский централ с самого начала пользовался мрачнейшей славой среди прочих каторжных тюрем России. По жестокости режима он стоял в одном ряду с самыми суровыми каторгами Сибири и Севера страны.
В годы реакции централ был переполнен. В камерах, рассчитанных на двадцать пять заключенных, содержали шестьдесят и больше. Даже в одиночках сидело по нескольку узников. В одном из донесений департаменту полиции лифляндский губернатор писал: «Тюрьмы переполнены как в Риге, так и в уездах до крайней степени. Иногда невозможно даже за неимением места разобщить политических от уголовных арестантов». Власти страшились общения политических с уголовными, так как через них часто устанавливалась связь с волей.
В камерах стоял смрад от общих параш, а окна были заколочены и не открывались ни летом, ни зимой. С первого дня заключения арестованному приходилось вести борьбу за глоток свежего воздуха, за глоток чистой воды, против паразитов и грызунов, за какой-то санитарный минимум, борьбу против червей в постылой баланде и в прокисшем хлебе. Приходилось бороться за право курить, за право читать и писать, иметь в камере перо и чернила и часто за право свиданий с родными и близкими. Всякий попавший в эту каменную неволю втягивался в постоянную непрекращавшуюся борьбу против жестокости режима и произвола тюремщиков, поощряемых высшей властью.
По числу смертных казней в годы революции и в первые годы столыпинской реакции Рига и централ занимали одно из «почетных» мест в таблице русских городов. В эти годы казнили: в Варшаве – 851 революционера, в Риге – 515, в Екатеринославе – 481, в Петербурге – 278, в Орле – 270, в Тифлисе – 260, в Киеве – 232, в Нижнем Новгороде – 228 и т. д. Во всем мире в 1908 году казнено по приговорам судов – 2311 человек, в том числе в царской России – 1340 революционеров.
В Рижском централе расстреливали и вешали политических тут же, за тюремной оградой, на пустырях Матвеевского кладбища, где под безымянными могильными холмами похоронено много жертв реакции. Узникам иногда удавалось наблюдать из окон камер процедуры казней, совершавшихся при свете факелов и «летучих мышей». Они строились в живые пирамиды, чтобы по очереди добраться до решетки и разглядеть все.
Нередко тюремщики, заметив наблюдавших, открывали огонь по окнам. Не один политический пал жертвой таких обстрелов. Из окон неслись протесты против казней. Бывало, до камер доносились крики уводимых на казнь: «Прощайте, товарищи!» Тогда вес заключенные, разбуженные перестуками, скандировали: «Прощайте, товарищи!» Политические пели «Красное знамя», «Вихри враждебные» и другие гимны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26