Кронштадт обстреливался из тяжелых орудий.
По решению командующего Военный совет и штаб флота перебрались в казармы частей береговой обороны. Это было сделано своевременно. На следующий день снаряды попали в бывшее здание штаба.
Трудным для флота оказалось 23 сентября. Около полудня в Кронштадте раздался сигнал воздушной тревоги. Поднявшись на холм, насыпанный над командным пунктом, Трибуц в бинокль увидел самолеты, идущие к кораблям со стороны Петергофа. Сигналы тревоги заглушили вой и взрывы бомб, выстрелы зенитных орудий кораблей и частей ПВО.
Командующему доложили, что бомбы упали на территории Морского завода, госпиталя, у пирсов подводных лодок. Позвонил Жданов, спросил, жив ли. Трибуц доложил обстановку и попросил прислать истребителей. Закончив разговор, он вернулся на холм и увидел высокий столб черного дыма. Понял, горит нефть, значит, попадание в корабль. Офицер штаба доложил, что бомба попала в носовую часть линкора «Марат».
Владимир Филиппович сел в машину и, несмотря на разрывы бомб и падающие осколки зенитных снарядов, поехал в гавань, на корабль, где три года служил старшим помощником. Его стремление немедленно попасть на «Марат» объяснялось не только любовью к этому линкору, беспокойством о судьбах людей. Корабль был крупнейшим на Балтике, где грозная артиллерия не раз ставила огненный заслон наступающему врагу, но заехать на причал было нельзя: вражеские самолеты штурмовали корабли. Пешком адмирал отправился к линкору и увидел, что носовая часть с первой орудийной башней оторвана и утонула. К кораблю спешили спасательные буксиры. Осевший на грунт корабль продолжал вести зенитный огонь.
Осмотрев «Марат», адмирал вернулся на командный пункт. Потери оказались тяжелыми: поврежден и сел на грунт лидер «Минск», две бомбы попали в крейсер «Киров», затонули подводная лодка М-74, буксир и транспорт. Но противнику снова не удалось достичь главной цели – расправиться с основными силами флота.
Гитлеровцы кричали на весь мир, что Балтийского флота больше не существует, а «несуществующий флот» продолжал наносить удары по вражеским войскам. Корабли развернули орудия в сторону берега и разили моторизованные колонны и пехоту противника. Даже «Марат», который больше не выходил в море, своей крупнокалиберной артиллерией стоял преградой на пути врага.
Ленинград оборонялся и наступал. Четыре десанта высадил флот. Наиболее крупный в ночь на 5 октября в Петергоф. Командующий лично провожал десантников. Он подошел к краснофлотцу, обвязанному, как в гражданскую войну, пулеметными лентами.
– С какого корабля?
– Краснофлотец Доронин. С «Авроры».
Командующий спросил о настроении, о готовности к бою.
– В гроб загоним!
– Значит, воевать будем по-балтийски?
– Только так, товарищ командующий!
С гордостью смотрел Трибуц на моряков. Знал, что будут они биться до последнего. И действительно, балтийский десант отвлек от города значительные силы и нанес гитлеровцам немалый урон.
Те, кто встречался с Трибуцем в то время, отмечали его необычайную работоспособность. Трудно было сказать, когда он отдыхал. И днем, и вечером, и ночью – доклады, вводные, приказы, распоряжения, и по каждому вопросу следовало оперативное, верное решение. Как правило, оптимальное в создавшихся условиях: взрывчатку добыть из старых глубинных бомб и снарядов, уплотнительную резину для подводников изготавливать в специально оборудованной мастерской… Пусть любой из этих вопросов не главный для командующего, но в условиях блокады каждый из них вдруг приобретал особое значение, и Трибуц вникал, казалось бы, даже в мелочи.
Трибуца все больше тревожил вопрос: как быть с Ханко? Вспомнился переход из Таллина – за излишнее промедление расплачивались кораблями, транспортами, а главное – людьми. Было ясно: оставлять Ханко придется. За 240 миль от Кронштадта пополнение и боезапас по льду не доставишь. Да и в городе всего в обрез. Что можно провести в караванах сейчас и что зимой, когда станет залив… Разница большая…
Обстановка под Ленинградом не позволяла усилить гарнизон Ханко. Больше того, в конце октября штаб фронта снова потребовал от флота людей. Трибуц предпринял важный шаг: послал четыре корабля на Ханко. Они повезли снаряды, немного бензина, консервированную кровь и почту. Больше командующий флотом не смог дать ничего, но забрал людей. И тяжелораненых, и пополнение – на Ораниенбаумский плацдарм.
Вскоре пришло указание Ставки об эвакуации гарнизона Ханко. Ее осуществление проводилось в чрезвычайно сложных условиях. Оба побережья Финского залива находились в руках противника; здесь действовали его значительные силы, а на море были выставлены плотные минные заграждения. Выдержка и искусство моряков-балтийцев вновь превозмогли суровое испытание. С 26 октября по 2 декабря с Ханко ушло девять конвоев. Они доставили в Ленинград более 22 тысяч воинов с вооружением, техникой и продовольствием. Врагу так и не удалось ступить на землю «красного Гангута», пока он не был эвакуирован по приказу командования. Из глубокого вражеского тыла, через минные поля, толстый лед, отражая удары «юнкерсов», прошли караваны судов.
Тысячи защитников Ханко пополнили ряды воинов, отстаивающих Ленинград.
Адмирал встречал героев-ханковцев в Кронштадте. Горячими, проникновенными словами приветствовал он героев. Пять с лишним месяцев отважный гарнизон Ханко стойко сражался с превосходящим противником. Сковав до двух вражеских дивизий, он оказал значительную помощь войскам, оборонявшим Ленинград. «Высшим мужеством, стойкостью и упорством гордится каждый советский патриот», – говорилось в приказе войскам Ленинградского фронта в связи с эвакуацией Красного Гангута.
В первый военный год необычайно рано – в конце октября – пришла зима в Ленинград, сковав льдом Финский залив, запорошив снегом улицы, площади и проспекты. Холод и голод ворвались в дома, остановились многие фабрики и заводы. Замерз водопровод, прекратилась подача электроэнергии. Через забитые фанерой окна в ленинградские квартиры все чаще заглядывала смерть.
Были предприняты все меры, чтобы прорвать блокадное кольцо. Вернули Тихвин, в котором противнику пришлось похозяйничать всего несколько дней. Когда враг был остановлен, начались наши контрудары. В бой вступали дивизия за дивизией, порой без танков, при слабой артиллерийской поддержке. В тяжелые, кровопролитные бои шли воины, чтобы сберечь жизни детей, женщин, стариков. К сожалению, соединиться с Большой землей не удалось. Не хватило сил.
Однажды Трибуца вызвал Жданов для доклада об обеспеченности флота продовольствием и горючим.
– Кулаки вы, дорогие товарищи! – пошутил он, просматривая документы. – Смотрите, сколько у вас хлеба, мазута, консервов, шоколада… Побольше бы нам таких запасливых, веселее бы жить стало.
До того, как встал лед на заливе, с кронштадтских складов в Ленинград перевезли немало продуктов, нефти, угля. Это была небольшая, но все же ощутимая помощь измученному голодом и холодом городу.
Как-то Трибуц посетил Невскую Дубровку, плацдарм, где вместе сражались краснофлотцы, красноармейцы и юнги-мальчишки, одетые в морские шинели. Здесь на каждом метре взрывались снаряд или мина, а плотность вражеского огня составляла 25 пуль на квадратный метр.
Показывая на искореженную, перепаханную взрывами землю, на обломки разбитых при попытках переправиться шлюпок и баркасов, старшина-сверхсрочник говорил адмиралу о готовности сражаться до последнего дыхания, выполнить любой приказ. В конце беседы у него вырвалось: «Скорее бы на свои коробочки!» Вернуться на свои «коробочки» (так моряки часто называли корабли) мечтали все моряки, но как самоотверженно они бились на суше! И какая за этим стоит работа партии с людьми в предвоенные годы! Как много сделано, чтобы вырастить вот такое поколение, как этот младший командир!
В конце 1941 года штаб и политуправление флота перебазировались из Кронштадта в Ленинград – поближе к стоящим в Неве кораблям. В здании электротехнического института имени В. И. Ульянова-Ленина на улице профессора Попова разместились отделы и службы, а флагманский командный пункт флота находился рядом, в небольшой церквушке.
Из окон штаба был хорошо виден знаменитый Ленинградский ботанический сад. Не раз Трибуц, останавливаясь у окон, смотрел на погибшие пальмы, замерзшие после того, как осколки фашистской бомбы разбили стеклянные оранжереи. Глядя на мертвые, покрытые инеем деревья, командующий думал о вмерзших в лед на Неве кораблях, о большом некомплекте людей на флоте. Многие специалисты ушли на сухопутный фронт. Без них «коробочки» не могут плавать. Когда на суше велись решающие бои, шла речь о судьбе Ленинграда, было закономерно, что из моряков создавались части или брали пополнение в армейские подразделения, порой не считаясь с нуждами флота. Теперь иная обстановка. Ленинград выстоял. Живет и готов к борьбе флот. Трибуц решил переговорить со Ждановым, поскольку от него – члена Политбюро, секретаря ЦК ВКП(б), члена Военного совета фронта, которому был подчинен флот, – зависело многое.
– Андрей Александрович, балтийцы только в минувший месяц доставили с Ханко и дали фронту более 22 тысяч закаленных воинов-кадровиков, – начал командующий флотом при встрече со Ждановым. – Теперь, надеюсь, от нас будут требовать меньше людей…
Жданов понимал, что командующий флотом ведет речь не о прошлом, а о будущем, добивается, чтобы корабли могли плавать, пополнились специалистами. Есть, конечно, и другие нужды у моряков, и он ответил:
– Заходите, потолкуем. За зимой идет весна.
Трибуц понял, что нужны обоснованные предложения о предстоящих действиях флота – их готов выслушать и изучить Военный совет фронта. Теперь требовалось четко сформулировать предложения, определить наиболее эффективные способы действий флота в конкретно сложившейся обстановке.
На заседании Военного совета флота подвели итоги сорок первого года. Общий результат был удовлетворительным: флот сохранен, нанесен значительный ущерб врагу, помог выиграть важный этап битвы за Ленинград. Выступавшие говорили и о недостатках кампании: не всегда удачно взаимодействовали разнородные силы, слабо прикрывала корабли авиация, в решающие дни прорыва из Таллина мало оказалось тральщиков. Рассматривались и отдельные вопросы, касавшиеся действий флота в 1942 году. О них думал командующий не раз. И не об отдельных вопросах. Нужна была генеральная линия, определявшая основное направление использования сил флота в новой кампании. Об этом Трибуц однажды и завел разговор с новым начальником штаба флота Юрием Федоровичем Раллем и начальником политуправления Владимиром Александровичем Лебедевым.
– Приближается Новый год. Мы ремонтируем корабли. А для чего? Где они будут плавать? – напрямую поставил вопрос Лебедев.
– Флот в кольце, прорыв в море для боя крайне затруднителен, – закончил Ралль. – А действовать нужно. Подводные лодки многое могут сделать.
– Вот-вот, – прервал Трибуц. – Воевать в открытом море на подводных лодках! А всем остальным – надводным кораблям, авиации и береговой артиллерии – обеспечивать успех подводников и решать, конечно, другие боевые задачи.
Владимир Филиппович высказал то, что выносил за последние недели и о чем думал только что, по пути из здания штаба Ленинградской военно-морской базы – Адмиралтейства к штабу флота, и беспокойство, владевшее им вот уже несколько дней, ушло. Говорили они долго и о многом. Трибуца радовало, что Ралль и Лебедев поняли его, загорелись его идеями.
И хотя эта беседа не была официальным совещанием, в ней определились многие наметки плана боевой учебы, судоремонта и последующих практических боевых действий в операциях 1942 года.
– Что ж, Юрий Федорович, сосредоточьте штаб на подготовке проекта конкретных предложений Военному совету фронта. – Этим указанием Раллю Трибуц как бы подвел итог беседы.
Предложение командования Балтийского флота о действиях в 1942 году 9 января было утверждено Военным советом Ленинградского фронта. В его решении подчеркивалось, что зимний ремонт и подготовка к весенним боевым действиям являются главной задачей КБФ и ленинградской судостроительной промышленности. Трибуца особенно радовал пункт решения, согласно которому на корабли возвращались ранее посланные на фронт специалисты. Новых ведь за два-три месяца не подготовить.
Флот готовился к летней кампании в сложнейших условиях первой блокадной зимы. Моряки и рабочие заводов, голодные и усталые, сутками не выходили из цехов и с кораблей, замерзая, под открытым небом, ремонтировали механизмы и корпуса кораблей, но до конца исполняли свой долг. А на кораблях доукомплектовывались экипажи, командиры занимались в классах торпедной стрельбы, шла учеба по специальности с краснофлотцами и старшинами.
Зимой 1942 года на Ленинградском фронте и на флоте развернулось снайперское движение. Член Военного совета флота Смирнов предложил командующему переключить активность людей на лучшее использование штатного оружия. Почему бы не подготовить снайперские батареи? Почему бы не поднять до снайперского уровня стрельбу торпедами? Конечно, пушка не винтовка, но повысить меткость огня, качество подготовки оружия можно и нужно. Командующий поставил этот вопрос на совещании командиров и военкомов. Работа на флоте в этом направлении была проведена большая. Не все батареи стали снайперскими, но многие научились накрывать врага с первых залпов.
Надежным щитом Ленинграда и Ладоги, прикрывавшим город и ледовую дорогу от воздушных налетов врага, были авиаторы. В воздушных боях прославились летчики авиаполка Б. И. Михайлова. 21 февраля 1942 года В. Ф. Трибуц вручил им гвардейское знамя. Обращаясь к стоявшим в строю авиаторам, командующий сказал:
– Партия и правительство поручили мне вручить вам, доблестным защитникам Ханко, Таллина и Ленинграда, гвардейское знамя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48