Вечером 10 июля Трибуц вместе с начальником тыла флота генерал-майором М. И. Москаленко на торпедных катерах прибыли на полуостров. Ознакомившись с обстановкой, Трибуц поставил гарнизону задачу, которая па первый взгляд казалась, пожалуй, необычной – развернуть наступательные действия. (Это в условиях полуокружения и при ограниченных силах и средствах!)
– Противник наступает на Карельском перешейке, создает угрозу Ленинграду, – говорил Трибуц командующему обороной Ханко генералу G. И. Кабанову. – Ваша задача: оттянуть на себя как можно больше войск противника. Своей активностью заставьте врага усилить противостоящую Ханко группировку.
Конечно, такую задачу можно было решить только наступательными действиями. Встречи и беседы с защитниками полуострова убедили Трибуца, что он прав. Гангутцам по плечу более активная борьба. Но нужна была и помощь им. По указанию Трибуца на Ханко доставили боеприпасы, артиллерийскую батарею, продовольствие. Пришли туда и некоторые корабли. Это намного усилило гангутцев – теперь они могли не ждать ударов, а наносить их. Десанты с Ханко захватили свыше десятка островов. Находясь западнее всех фронтов, далеко в тылу врага, герои Ханко наступали.
Вскоре после возвращения с Ханко командующему флотом доложили о крупном вражеском конвое, шедшем к Ирбенскому проливу. В воздух поднялись бомбардировщики, в море вышли торпедные катера и эскадренные миноносцы. По замыслу командующего, комбинированный удар должен был не только нанести урон кораблям и транспортам врага, но и воспрепятствовать использованию коммуникаций в районе Риги для снабжения немецких войск. С рассветом 13 июля торпедные катера и авиация флота нанесли первые удары по врагу. За два дня они потопили катер, повредили два больших и 23 малых корабля и судна.
Бой был выигран, что называется, по всем статьям, и все же командующий не полностью удовлетворен. Он считал, что успех мог оказаться большим, если бы четче организовали взаимодействие авиации и кораблей, лучше сработала разведка. Эсминцы же так и не нашли конвоя. Трибуц строго указал командирам соединений на допущенные ошибки, подчеркнул перспективность комбинированных ударов разнородных сил по врагу.
Уже через несколько дней события подтвердили, что необходимые выводы сделаны. 26 июля оперативный дежурный штаба флота доложил о конвое, в котором было два транспорта и 18 охранявших их кораблей.
Командующий приказал выслать против конвоя бомбардировщики и отряд торпедных катеров. Большой танкер получил повреждения и загорелся. Конвой сбавил ход. В это время атаковали торпедные катера. Они уничтожили второй транспорт.
…«Фашисты хотят быстро захватить Прибалтику, ударить по Ленинграду, лишить флот баз, захватить или уничтожить корабли. На их стороне преимущество на суше, господство в воздухе, финский флот и базы – вся стратегическая обстановка. Трудно началась для нас война, а все-таки врага бьем», – говорил Владимир Филиппович в беседах с командирами.
Да, балтийцы били врага не только на море, но и на его собственной территории. Контр-адмирал Пантелеев удивился, когда Трибуц, встретив его довольной улыбкой, сказал совсем неожиданно:
– Будем бомбить Берлин!
– Берлин? – переспросил Юрий Александрович.
– Да, да, не удивляйтесь.
В строгом секрете разрабатывалась операция. Самолеты могли долететь до немецкой столицы лишь с острова Эзель. Туда и перебазировали дальние бомбардировщики, на тральщиках доставили бомбы.
В ночь на 8 августа 15 тяжело груженных самолетов поднялись в ночное небо. На запад их вел командир полка Е. Н. Преображенский. В ярко освещенном Берлине прогрохотали взрывы, заполыхали пожары. Фашистское руководство заявило, что столицу Германии бомбила английская авиация. Но вскоре из сообщения Совинформбюро весь мир узнал, что первые мощные удары по Берлину с воздуха нанесли советские летчики – балтиец Е. Н. Преображенский и его боевые друзья.
В последующие дни, вплоть до 4 сентября, были нанесены новые удары по фашистской столице. За девять налетов летчики КБФ сбросили на Берлин более трехсот бомб.
Но война была континентальная, и действия флота исходили из задач, решаемых на сухопутье. В Советской Прибалтике сложилось трудное положение. Оставлены были Либава и Клайпеда, Рига и Виндава. Балтийцы и воины сухопутных подразделений мужественно сражались под Таллином. Немецко-фашистское командование было вынуждено снять с Ленинградского направления три дивизии и перебросить их в Эстонию.
Положение города все больше осложнялось. С рассказа об этом и началась беседа командующего с новым, назначенным в серединз августа членом Военного совета флота корпусным комисеаром Н. К. Смирновым.
Оба они знали друг друга несколько лет – со времени, когда Владимир Филиппович возглавлял штаб Балтийского флота, а Смирнов работал в Главном политическом управлении Народного комиссариата Военно-Морского Флота.
– Дела, понимаете, невеселые, – говорил командующий. – Смотри, что получается: противник явно стремится выйти к южному берегу Финского залива на участке Кунда – Нарва и таким образом окружить Таллин, отрезать его от Ленинграда. Другая группа его войск рвется к Таллину с юга. Наши воины не могут остановить противника: корпус генерала Николаева измотан, отступает с боями от самой границы. А больше тут и войск нет.
– А держаться надо! – ответил Смирнов.
Он передал слова А. А. Жданова, с которым разговаривал перед приездом в Кронштадт: «Гитлер рвется к Ленинграду и с потерями считаться не будет. Вот и делайте отсюда выводы. Флот должен сейчас удерживать Таллин во что бы то ни стало. Он должен оттянуть на себя часть вражеских войск с сухопутного фронта и преградить доступ противнику к Ленинграду с моря. Так полагает Ставка».
– Подобные указания получены и по линии наркомата, – ответил Трибуц. – Положение очень сложное. Таллин – в тылу у вражеских аэродромов и баз. Но оборонять его будем до последней возможности. А возможности наши небеспредельны. – Командующий помолчал, а затем переключился на другую мысль: – Флот продолжает действовать. Для кораблей минная и воздушная опасность сейчас главное. Противник не вводит в 6oй крупные корабли, минирует наши фарватеры. А у нас мало современных тральщиков.
Смирнов молча кивнул. Он ясно понимал недосказанное. Да, при прорыве флота из Таллина и длительном переходе тральщиков понадобится много. Оба они думали о том, о чем пока не принято было говорить ни штабе, ни в политуправлении: о возможности оставления столицы Эстонии. Как провести флот через минные поля, когда на счету каждый тральщик!..
К руководившему обороной Таллина Трибуцу стекались доклады о героизме защитников города – о подвигах пехотинцев и моряков, авиаторов и эстонских рабочих. И все же превосходство врага сказывалось. Когда ему доложили, что противник перерезал дорогу на Ленинград, он понял, что теперь Таллин долго не удержать. Правда, дальнейшим сопротивлением еще можно было отвлечь побольше вражеских сил от Ленинграда. А это в сложившихся условиях было важной задачей.
Матросы, солдаты, отряды эстонских рабочих дрались с врагом ожесточенно, мужественно. В последние дни обороны столицы Эстонии по решению Военного совета с кораблей было снято двести коммунистов – заместителей политруков, партгрупоргов, комсоргов боевых частей и других партийных активистов, которые были распределены по частям и подразделениям как политбойцы. Их приход укрепил оборонявшие Таллин войска.
Проводив очередную группу моряков на передовую, Трибуц ехал по опустевшим улицам, мимо закрытых магазинов и заваленных мусором панелей. Над домами висел густой дым – горели пригороды. Слышались взрывы вражеских снарядов и ответные залпы кораблей. В Минной гавани выстроилась группа курсантов училища имени М. В. Фрунзе.
– Не скрою – на горячее дело идете, – обратился к курсантам Трибуц. – Бейте врага, как били ваши отцы и деды. В боях под Таллином помните о Ленинграде! За землю советскую, за родное Балтийское море – ура!
Дружное «ура!» курсантов, чеканный шаг их колонны взволновали адмирала. «Под пули приходится посылать цвет флота, завтрашних командиров кораблей и боевых частей, – с грустью думал он. – Эти курсанты могли бы и сейчас, по крайней мере, повести в бой отделения и взводы». Навстречу этой мысли шла другая: «В бой брошены наиболее стойкие, подготовленные подразделения. Такие люди не отойдут. Это нужно сейчас».
Позже адмирал приказал доложить, как бьются курсанты. Фрунзевцы сражались стойко, геройски. У памятника «Русалка» два вооруженных пулеметами отделения девять часов отражали вражеские атаки.
Все же сказалось превосходство противника в силах. Ему удалось прорваться в город. Уже под артиллерийским огнем маневрировали в бухте корабли. Рушились и горели дома, гибли жители. В те дни Трибуц побывал на командном пункте батарей, заехал в полевой лазарет. На траве лежали и сидели раненые. Когда адмирал подошел к ним, красноармейцы и краснофлотцы встали.
– Сидите, товарищи! – сказал Трибуц и обратился к краснофлотцу с забинтованной головой: – Где вас ранило?
– Недалеко отсюда. Минами фашист забрасывает.
Пьяные идут, гады. Мы их бьем, а они лезут… Как атаку отобьем, мины точно град сыплются.
Адмирал подозвал медсестру. Девушка-эстонка плохо говорила по-русски, но командующий понял, что ждут транспорт для отправки раненых в госпиталь. Трибуц приказал своей охране освободить грузовик и отвезти раненых.
Крейсер «Киров», лидер «Минск», эскадренные миноносцы мощным огнем поддерживали контратаки и оборону. Там, где рвались их снаряды, крепче держались бойцы. Враг понимал, что главная сила защитников базы – флот, и стремился уничтожить корабли. По «Кирову» в один из дней было выпущено 600 снарядов, на другой день его атаковали 18 «юнкерсов», но крейсер остался в строю, как и другие корабли, нанося ответные удары по врагу.
И все же от боя к бою таяли силы защитников города. 25 августа Трибуц доложил главнокомандующему Северо-Западного направления К. Е. Ворошилову и наркому Н. Г. Кузнецову, что все оружие брошено на боевые участки, с кораблей сняты все люди, без которых можно обойтись, но под давлением превосходящих сил противника кольцо вокруг Таллина сжимается. Оборона в нескольких местах прорвана. Резервов для ликвидации противника нет. Корабли на рейде находятся под обстрелом.
26-го поступил приказ Ставки эвакуировать главную базу флота. Теперь на плечи Трибуца легла новая, более тяжелая, чем прежде, боевая задача: организация прорыва Балтийского флота в Кронштадт. Кораблям и судам предстояло пройти свыше трехсот километров по узкому, усеянному минами заливу, который простреливался противником с обоих берегов. Им угрожали также торпедные катера, подводные лодки, армады вражеских бомбардировщиков.
Авиация флота, перебазировавшаяся под Ленинград, не могла прикрыть корабли на самом опасном участке прорыва – от Таллина до острова Гогланд: ограничивал радиус действия истребителей.
Каким же путем уходить, прорываться к Ленинграду? Трибуц остановился на наиболее реальном плане: двигаться мимо мыса Юминда за тральщиками, чтобы уменьшить минную опасность, от береговой артиллерии врага и атак торпедных катеров отбиваться артиллерией кораблей, от авиации прикрываться огнем, активным маневром.
«Положение русских безнадежное. Они закупорены в Таллине, как в горле бутылки, и единственное, что им оставалось, – это затопить свои корабли и пробиваться по суше в Ленинград», – вещал английский радиообозреватель.
Шли бои, и одновременно велась погрузка на корабли и суда войск, артиллерии, боеприпасов, имущества, выставлялось минное заграждение, уничтожалось то, что не должно было достаться врагу. Взлетали в воздух арсенал и нефтебаки, башни батарей и склады. По специально проложенной ветке к морю подводились и сбрасывались в воду паровозы и вагоны.
С болью в сердце Трибуц отдавал приказ о взрывах. Вместе с тем он распорядился вывезти запасные части для механизмов кораблей, сталь, цветные металлы, электрооборудование, провода, другое флотское имущество. (Во время блокады это позволило почти два года ремонтировать корабли без завоза технического имущества в Ленинград из тыла страны.)
Руководство флота перешло с берегового командного пункта на крейсер «Киров». По решению Трибуца из боевых кораблей были созданы три отряда: главные силы, отряд прикрытия и арьергард. Корабли не просто уходили в тыловую базу, но и охраняли транспорты.
Густо заминированный противником район надо было обязательно пройти засветло, когда легче обнаруживать мины и уклоняться от них. Бои шли уже в черте города, разрывы вражеских снарядов все больше приближались к причалам, а редкий для августа шторм не утихал, не выпускал корабли в море.
Временами налетал мелкий дождь. Кажется, он и сделал волну пониже, помягче. И тогда 28 августа командующий передал приказ: «Флоту в 12.00 начать движение». С якоря снялся первый конвой, за ним второй. В 16 часов рейд покинули главные силы флота. Они вышли впереди всех конвоев. Флагман «Киров» двигался в охранении эскадренных миноносцев. Впереди шел ледокол «Суртыль», за ним эсминец «Гордый», позади подводная лодка С-5.
Предвестником бед пролетел в стороне вражеский самолет-разведчик. И вскоре появились немецкие бомбардировщики. «Юнкерсы» кружили над кораблями и, замыкая круг, пикировали. Корабли отстреливались и маневрировали. Артиллерия «Кирова» заставила замолчать вражескую батарею на мысе Юминданина. Но не снаряды были страшны. Как и предвидел командующий, главной была минная опасность. Тральщики подсекали мины, и они плыли навстречу кораблям.
Грохот взрывов, лай зениток, завывание пикирующих бомбардировщиков, фонтаны воды и огня от тяжелых снарядов береговой немецкой артиллерии – в таком сопровождении шли корабли. С командирского мостика «Кирова» Трибуц увидел чудовищный фонтан из воды, пара, вздыбившегося металла над тем местом, где только что плыл корабль, которым он сравнительно недавно командовал, – взорвался флагманский миноносец «Свердлов», прикрывавший флагман слева.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48