Заканчивал Верен свое повествование уже в доме Поэта, и приканчивали
они второй жбан ячменной браги. "Вот так и вернулись", - заключил Верен, а
Поэт покрутил головой: "Про ваш поход поэму написать можно..." - и
погрустнел, задумался. Тогда Верен спросил его осторожно - а что такое
творится с ним, отчего вид нездоровый? Поэт раздраженно махнул рукой: "А,
ничего интересного." - "А все-таки?"
Поэт, сначала нехотя, но потом все больше увлекаясь, рассказал
Верену, как встретил странную старуху, как показала она ему маленький
родничок, вокруг которого росла коварная травка. Пришлось помянуть и
весенний лес, и Ладицу, и как выдали ее за сына богатого торговца из
Захребетья. И про то, как потерял он Ладицу второй раз. Тут Поэт совсем
помрачнел и стал все чаще прикладываться к кружке с брагой.
Дослушав, Верен положил руку на плечо Поэта и сказал:
- Ты мой брат. У нас одна судьба.
Поэт кивнул пьяною головой и добавил:
- Я это сразу почувствовал... Только ты меня можешь понять.
Верен почувствовал, что глаза неожиданно затуманились и украдкой
вытер накатившие слезы. А проморгавшись, увидел, что по щекам Поэта тоже
ползут предательские капли. Обнявшись, они плакали в четыре ручья по своим
несбывшимся судьбам, а поплакав, решили, что нужно взять еще один жбан.
Когда вернулись из бражной и освежили кружки, Верен вдруг вспомнил:
- А что это за стих у тебя на столе лежал тогда? Там...
- Тс-с, - Поэт приложил палец к губам. - Военная тайна.
Верен засмеялся:
- А не боишься? Ведь заметят когда-нибудь.
- Пока не замечали. А заметят - скажу, случайно вышло. А что мне
делать, сам посуди? Тошнит уже от этих дурацких стишков. Ну вот я и
придумал...
Поэт полез в свой рабочий стол, стал вытаскивать и с выражением
читать глупейшие стишки, а Верен смеялся, разгадывая скрытые в них
оскорбления. Потом Поэт перестал читать и сказал:
- Вот и все. И ничего больше за целый год. Какой же я поэт?
Он снова заплакал, упав лицом на руки, а когда Верен захотел
успокоить его, то обнаружил, что Поэт вовсе не плачет, а просто спит. Он
дотащил его до постели и хотел уйти, но поздно уже было, да и постоялый
двор далеко, так что он пристроился на скамье, взяв под голову пару
толстых книг.

Утром встали опухшие, с тяжелыми головами. Поэт был совсем не рад
гостю, да и тот, казалось, не понимал, как он здесь очутился. Обоим
вспоминались стыдом вчерашние пьяные слезы, однако когда приняли внутрь по
кружке вчерашней выдохшейся браги, настроение немного улучшилось. Тем не
менее Поэт думал: "Какого Смута он ко мне привязался? Скорее бы уходил, а
я..." Он сам себе не договаривал, но в голове держал только одно: пойти
поскорей к родничку.
Верен же, ловя на себе его нетерпеливые взгляды, думал так: "Знаю,
куда ты торопишься. Но не выйдет. Я от тебя не отстану, и травку эту,
которой ты себя убиваешь, изничтожу". И он не спеша потягивал потерявшую
крепость брагу, шелушил соленую рыбку, не заводил никаких разговоров.
Наконец Поэт не выдержал:
- Ты прости, пожалуйста, но у меня тут срочное дело, идти надо...
Давай лучше вечером встретимся.
"Знаем, что за дело", - подумал Верен и ответил:
- Да, конечно. Я тоже засиделся.
Поэт с облегчением засобирался, но Верен, выйдя на улицу, зашагал
рядом с ним. Поначалу Поэт молчал, - мало ли, куда кому надо, - но через
некоторое время забеспокоился, стал вновь косо поглядывать на нового
знакомого. А тот шел молча, невозмутимо, и, казалось, точно знал, куда
идет. Но когда позади остался последний поворот и дальше, кроме как за
город, идти было некуда, Поэт остановился:
- Слушай, а куда ты идешь?
- С тобою, - Верен оставался невозмутим.
- А ты меня спросил - может, ты мне не нужен?
- Не спросил, - прошибить его было невозможно.
- Ну вот и катись! - Поэта уже не на шутку злил вчерашний брат.
- Не покачусь, - ответил тот, глядя куда-то вдаль.
- Ну и Смут с тобой, тогда я домой пошел, - Поэт решительно
развернулся и зашагал в обратном направлении. Верен спокойно направился
следом.
Пройдя немного, Поэт вновь остановился и прошипел:
- Ну да, молодец, умный, правильно догадался, туда я иду - к
родничку. Только тебя не возьму! Понял?
- Понял, - Верен был терпелив, но неуступчив. - А зачем меня брать? Я
и сам дойду, не маленький.
- А Смута в дых - не хочешь? - Поэт совсем освирепел, однако ярость
его была бессильна против невозмутимости Верена:
- Не хочу.
Тогда Поэт засмеялся:
- Вот дурак! Я ж тебе рассказывал вчера - нехорошая это травка!
Втянешься - сдохнешь потом без нее. Неужели не понял?
- Понял, - Верен решил умолчать о том, с какой целью идет.
- Так чего ж?
- А интересно.
Поэт хмыкнул еще, покрутил головой и махнул рукой:
- А-а... Смут с тобой. Пошли.
Больше они не разговаривали, так и дошагали до крохотного родничка,
вокруг которого росла травка с резными листьями, очерченными лиловым.
- Значит, это она и есть? - Верен вырвал один стебелек с корнем и
стал разглядывать.
- Э, э! Целиком-то не рви, трех листочков достаточно, - недовольно
сказал Поэт.
- А я их пробовать не собираюсь.
- А что же ты собираешься? Поглядеть в такую даль перся?
- Нет. Я их все вырву. Не веришь? Гляди.
Верен нагнулся и вытащил из мягкой земли сразу несколько стебельков.
А разгибаясь, чтоб показать их Поэту, почувствовал страшный удар в лицо.
Поэт ударил его ногой, и когда Верен упал, скорчившись, - успел пнуть еще
два или три раза. Потом Верен поймал его за ногу, опрокинул, навалился и
несколько раз жестоко боднул головой в лицо. Поэт под ним затих. Верен
встал, сморкнулся кровью и хмуро посмотрел на соперника. Тот лежал,
всхлипывая и размазывая кровь на губах:
- Дурак... Навязался на мою шею...
- Сам дурак, - Верен подошел к родничку, зачерпнул воды, умылся.
Поэт продолжал поскуливать:
- Как будто его звали...
- Хватит сопли жевать, умойся.
Поэт послушался, на коленях подполз к роднику, плеснул в лицо
холодной воды. Сели, не глядя друг на друга. Помолчали. Потом Верен стал
говорить:
- Кто из нас дурак - так это ты. Посмотри, до чего дошел. Не белый
уже - зеленый, как покойник. Мешки под глазами. Смотреть противно.
- Не смотри, - огрызнулся Поэт.
- И ради чего! - Верен укоризненно покачал головой. - Какая-то травка
паршивая!
- А ты попробуй, - сказал Поэт неожиданно.
- Нет уж. Не для того сюда шел, - и хотел повторить, что вырвет эту
заразу с корнем, но Поэт его перебил:
- Ладно, ладно. Изничтожай. Но только попробуй сначала. Капельку свою
хочешь увидеть?
Верен будто споткнулся внутри.
- А что... можно?
- Три листочка. Сполосни и пожуй, - Поэт сделал приглашающий жест. -
Да не бойся, один раз не страшно.
Верен колебался. Но, впрочем, недолго: очень велик был соблазн. И,
решившись, стукнул кулаком по земле:
- А, давай. Но потом...
- Конечно, конечно. Все оборвем, дочиста. Я тебе сам помогу.
Верен сорвал три обведенных лиловым листочка, сполоснул в родничке,
положил на язык. Почувствовав вкус, стал жевать. Скоро закружилась голова,
но глаз он не закрыл, и успел разобрать перед тем, как уйти, что Поэт тоже
срывает резные листочки.
Мир немного померк, а когда зрение и слух, обострившись, вернулись,
услыхал он знакомый мерцающий шум и увидел Большую Соль, вечно бьющуюся в
песчаный берег и скалы, и увидел себя на мостках, над Живой Паводью, с
тяжелыми ведрами в руках. Он пошел по тропинке вверх, стараясь не
расплескивать воду, но вдруг послышались легкие шаги, и Верен поднял
голову: навстречу ему бежала она, Капелька. Увидев ее, как всегда, услышал
он тут же шум в голове - будто раковину к уху приложили, будто внутри
ударила кровь прибоем в неведомый берег любви.
Капелька подбежала, взялась за ручку ведра, как бы желая помочь (да
куда ей! тоненькая, как былинка!), пожалела его:
- У-у, какое тяжелое! Бедный Верен...
Он поставил ведра, взял ее лицо в руки - она смотрела вопросительно и
доверчиво - и, глотнув комок, глухо спросил:
- Где же ты пропадала так долго?
Она опустила на мгновенье глаза, но тут же подняла снова:
- Я не пропадала. Пропадают только те, кого никто не помнит. А ты же
меня помнил, правда? Вон в какую даль пошел за колечком.
Верен кивнул и спросил испуганно:
- А ты больше не пропадешь?
Капелька засмеялась, словно зазвенели тихие колокольчики:
- Глупый Верен! Куда же я пропаду? Пойдем скорее, цветы поливать надо
- мама заждалась!
Они пошли вверх по тропинке, и Капелька держалась за его руку, а
Верен чувствовал, как у него начинает сладко кружиться голова и сердце
заходится в недоверчивом трепете от совершившегося чуда. "Дождался", -
бухало в голову, и хотелось заорать так, чтоб услышали на другом берегу
Большой Соли: "Дождался!!!"
Это был неправдоподобный день. Таких не бывает, даже если кому-то
очень везет в жизни. Этот день был наградой за все: за годы ожидания, за
одинокие ночи в нежилом его доме, за похмельные пробуждения, когда
кажется, что жить дальше зря. Они полили цветы и пошли за ягодами в
Овражек, и по дороге Верен рассказал ей страшный сон, который ему
приснился: будто она пропала насовсем, а он, совсем уже старый, жил один,
и ничего ему не оставалось, кроме как плести сети и ждать смерти. Капелька
испуганно съежилась, прикрыла его рот рукою и прошептала:
- Не говори так. Мне страшно...
Они собирали ягоды, и он кормил ее земляникой прямо с ладони, а потом
смеялся, глядя, как выпачкала она лицо в земляничном соке. А она вдруг
потянулась к нему перемазанными губами, и мир в глазах Верена потемнел,
потому что это был их первый поцелуй...
Капелька исчезла по дороге домой. Он отвлекся всего на момент,
заглядевшись на чайку несущую в клюве рыбешку, а когда хотел показать ее
Капельке - той рядом не оказалось. Он не звал ее, не кричал - знал, что
бесполезно, вспомнив разом рассказ Поэта. Вместо этого он заторопился
вернуться в тот мир, к родничку, за тремя резными листочками. Это долго
ему не удавалось - крепко держала обман-трава. Но наконец удалось.
Поэт пришел в себя первым. Он обвел глазами серый, пасмурный лес и
задержал взгляд на Верене. Как там, во сне - Поэт знал хорошо. А как это
выглядит со стороны - не видел ни разу. И оказалось - отвратительно. Верен
лежал, откинувшись на спину, судорожно подергивая ногами и царапая землю
скрюченными пальцами, закатив глаза так, что видны были только белки. "А
я-то понять не мог, почему пальцы всегда в земле после этого", - подумал
Поэт и отвернулся. Он немного завидовал Верену. Хорошо, когда в первый
раз. Дальше-то все будет точно так же. Но сейчас... Он еще раз посмотрел
на Верена, вздохнул. А Верен в травяном, в обманном сне вдруг заговорил,
забормотал что-то неразборчивое, застонал - и тут же тихо засмеялся. Поэт
поежился: страшная все-таки это травка. Что с человеком делает...
Неприятно было думать, что совсем недавно он лежал точно так же, закатив
глаза и дрыгая ногами. Нет, прав Верен: извести ее надо. Ясное дело,
трудно придется. Но нечего, перетерпим. И лучше прямо сейчас, пока
настроение есть...
Поэт встал, кряхтя, хлебнул из родника водички и стал
последовательно, один за другим, дергать из мягкой почвы тонкие стебельки.
И если сначала в руки его вдруг ударила дрожь, то скоро он вошел во вкус и
рвал с удовольствием, стараясь не оставить ни одного корешка, будто в
каждом стебле скрывался сын богатого торговца из Захребетья.
Вокруг родничка уже почти ничего не оставалось, когда Верен
зашевелился. Поэт мельком взглянул на него и продолжал сосредоточенно
дергать обман-траву. А Верен, вернувшись, увидел затуманенными глазами,
что волшебная трава уничтожена, что еще чуть-чуть - и не останется даже
трех листочков, чтобы вернуться к Капельке. Поняв это, он бросился на
Поэта с криком:
- Что ж ты делаешь, вонюк противный?
Видно, травка сделала его вялым, потому что он промахнулся (или Поэт
успел увернуться?) и ухватил неприятеля за ногу. Тот, отступая, волочил
Верена по земле, по прошлогодним листьям, а Верен колотил его свободной
рукой по чему доставал. Так дотащил его Поэт до узловатого сухого
корневища, примеченного неподалеку, схватил и крепко трахнул Верена по
голове. Тот обмяк. Поэт, тяжело дыша, отбросил корягу и, оглянувшись пару
раз на поверженного врага, снова принялся за прежнее - благо, стебельков
оставалось всего несколько. Потом он собрал всю траву в кучу, отнес ее
подальше и бросил в подходящее дупло.
Вернувшись, Поэт увидел, что Верен уже очухался и сидит, держась
рукою за голову.
- Ну как ты, живой? - спросил Поэт, соблюдая, однако, опаску.
- Живой... - Верен понемногу приходил в себя.
- Что ж ты? - сказал Поэт с обидой. - Сам говорил - вырву, вырву... А
теперь?
Верен тяжело помотал головой и, ощупав ее, сообщил:
- Шишка - с кулак.
- Так тебе и надо. Сам же мне говорил: какая-то травка паршивая...
Или понравилась? - Поэт, по всему, издевался.
- Да нет, просто хотелось еще разок поглядеть, - Верен чувствовал
себя теперь очень неловко.
- А мне, думаешь не хотелось? - буркнул Поэт. - Еще как хотелось. Но
теперь поздно. Теперь хочешь, не хочешь - придется без травки обходиться.
Может, до настоящей весны доживу...
Верен вздохнул.
- Какая весна? - сказал он. - Лето кончается. Осень скоро...

С разбитой рожей и шишкой на голове Верен вернулся на постоялый двор,
поужинал - с утра ничего не ел, - и завалился спать.
Утром встал поздно, день провел кое-как, а вечером в дверь
загрохотали. Он открыл и увидел Сметлива с Цыганочкой. Они стояли
счастливые-счастливые, с улыбками до ушей, словно приглашали Верена
разделить их счастье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36