установка душевых кабин
Дикая боль исторгла из его груди крик. Сквозь дымку убегающего сознания донесся участливый женский голос:
— Леночка, детка, видишь, дяде больно. Нужно было стукнуть по здоровой ноге, милая...
Когда он очнулся, вокруг было тихо. Более чем скромная обстановка отделанной кафелем комнаты состояла из кушетки, которую занимал Мананга, стола и двух стульев. На всем лежал отпечаток запустения и разрухи. Картину довершала огромная дыра в линолеуме, прямо посреди кабинета. Над негром склонилось плохо побритое лицо с сигаретой во рту. Обладатель вышедшей из моды щетины был облачен в белый халат. В руке он держал вату, источающую ужасный запах. Мананга окончательно пришел в себя. Боль в колене затаилась, набираясь сил.
— Бананы, апельсины принес? — Слова уже кончались, а сизый туман продолжал выходить из ноздрей и уголков губ, оседая на волосах. Между тем руки человека в белом халате совершали странные движения вокруг головы и туловища пациента.
— Чего молчишь? Ду ю спик раша? Дую, но не сильно?
Гость нашей великой страны попытался вспомнить, где он это уже слышал. Внезапно в поле зрения появилось лицо, которое сегодня он точно уже видел.
— Ты напугал меня, уругваец, — женщина приблизилась. Ее голос действовал успокаивающе. — И как это я тебя не уберегла? Здесь ушами хлопать нельзя, даже черными. Эти люди, — она посмотрела на дверь в коридор, — в один момент тебе диагноз «расширят». Я верно формулирую, эскулап?
Женщина посмотрела на отрешенно стоящую рядом фигуру в белом халате. Доктор шевелил губами, будто произнося какие-то заклинания. В ответ на вопрос его небритое лицо оживилось.
— Вы понимаете, где находитесь? — встрепенулся он, непроизвольно собрав в пучок несколько черных курчавых волосков на голове негра, словно проверяя их на прочность.
Более сложного вопроса африканец не слышал за всю свою жизнь. Десятки предположений безумным вихрем закружились в голове.
— Где вы находитесь? — щелкая пальцами перед его носом, не унимался человек в белом.
И тут в мозгу нигерийца бомбой взорвалась страшная догадка — это допрос! О чем-то подобном его предупреждали в посольстве. Мананга решил, что, сказав правду, не выдаст секретов родной страны. Стараясь произносить максимально правильно, он сознался:
— Там... пук!
В глазах мучителя проступило замешательство. С минуту он пытался найти русский аналог услышанному или хотя бы понять, сколько это в рублях. Но с задачей не справился.
— Чего это он? Обзывается? — Травматолог с обидой посмотрел на сопровождающую африканца женщину, всем видом давая понять, что это пойдет в отдельный счет.
— Почему обзывается? — Женщина отозвалась без паузы. — Отвечает на вопрос. На его языке это значит травматологический пункт.
— Ну, надо же! Почти как у нас. Вы сходите пока в регистратуру, карточку на него заведите. Если, конечно, получится. Он ведь наверняка не в нашем районе прописан? — Врач еще раз оглядел чернокожего, прикидывая, в каком вообще районе тот мог быть прописан. — Дома его лечили бы за некислые бабосы по негуманному ценнику, а у нас — на халяву! Мне кажется, это несправедливо... в смысле моей зарплаты. Согласны?
Фраза удалась. Доктор сделал многозначительную паузу и покрутил головой в поисках взаимопонимания. И тут прозрачный намек вдребезги разбился о твердый взгляд серо-стальных глаз. Женщина холодно произнесла:
— Прошу вас громко и четко пояснить мне смысл сказанного.
Ноги врачевателя предательски задрожали. Почему-то страшной показалась не столько просьба прояснить смысл, сколько необходимость сделать это громко и четко. Будто его записывали на пленку. Доктор растерялся. Ничего свежего и искрометного на ум как-то не пришло. В свои тридцать с небольшим травматолог Рыжов Игорь Николаевич стоял, покаянно опустив голову, как школьник перед строгой учительницей. А женщина монотонно продолжала, гипнотизируя взглядом:
— Сейчас я принесу бумажку из регистратуры, а вы к тому времени окажете гостю нашей страны высококвалифицированную помощь. Надеюсь, нам не будет стыдно за вашу работу во время независимой экспертизы Ассоциации травматологов при министерстве здравоохранения...
Когда женщина наконец ушла, Рыжов обессиленно опустился на кушетку рядом с негром.
— Погорел «по-черному», — выдохнул он, потом поднес ватку с нашатырем к собственному носу и шумно вдохнул. В голове непривычно прояснилось. — ...По-черному?!! — Игорь Николаевич впился взглядом в пациента и плотоядно прошептал:
— Черный человек!..
Он вскочил, пробормотал короткую фразу на старославянском и достал ножницы. Медсестра круглыми от удивления глазами проследила, как молниеносно отрезанные волосы исчезли в кармане халата. Рыжов совершил круговые пассы и энергично сдвинул кулаки над сердцем пациента. Закончив странный ритуал, счастливый целитель достал сигарету и закурил. Вожделенный компонент лежал у него в кармане.
— Аз есмь волхв! — торжественно объявил Рыжов потрясенной медсестре.
Та в ответ нервно хихикнула...
После убытия странного пациента Игорь Николаевич долго приходил в себя. Сидящая напротив сестра опасливо наблюдала за телодвижениями доктора. Тот, закрыв на защелку дверь, задумчиво пересек кабинет по диагонали, наступая исключительно на светлые квадраты линолеума. Замерев у окна, он скрещенными руками нарисовал круг и, резко разведя их в стороны, медленно свел к животу. Потом, что-то оттолкнув от себя открытыми ладонями, травматолог метнулся к выходу. Споткнувшись на ходу о стул, Рыжов потерял растоптанный тапок, но не остановился. Поводив руками вдоль косяка, он повторил движения, совершенные перед оконным проемом. Бедная девушка с суеверным ужасом следила, как, вторя энергичным взмахам рук, шевелится в дырявом носке большой палец правой ноги. Закончив шаманить, Рыжов успокоился, натянул тапок и как ни в чем не бывало возобновил прием больных. Но, вероятно, магический контур так и не был закрыт. Неприятности неотвратимо надвигались...
* * *
А в это время на скользких ступеньках травмпункта стоял чернокожий молодой человек в двубортном драповом пальто, шапке «пирожком», белых брюках и в одном черном ботинке. Второй был примотан к гипсовой подошве. По черным щекам текли слезы. Нога в хлопчатобумажном носке и гипсовых колодках быстро замерзала. Перед ним стояла его новая знакомая и сочувственно улыбалась.
— Не реви, мой маленький никарагуанский друг. Местный Франкенштейн, — она ехидно ухмыльнулась, — обещал мне, что через три недели ты поправишься. В крайнем случае, через месяц. Я с тобой и про себя-то забыла. Пойду поищу, где можно полечиться с меньшим ущербом для здоровья. Счастливо тебе, амиго...
У каждого человека есть причина, по которой он либо успешен и счастлив, либо, наоборот, находится в глубоком и вонючем месте. И если покопаться, окажется, что это не какой-нибудь героический подвиг или банальное предательство друга, а всего-навсего неверно завязанные шнурки или неэстетично выполненный зевок. С этой точки зрения, оглянуться — поступок чрезвычайно значимый и очень ответственный... Виктория Борисовна оглянулась. И, посмотрев назад, она все изменила впереди. Крутые повороты в жизни часто начинаются с необъяснимых движений.
Первая же попытка нигерийца двинуться с места оказалась и последней. Перевернутая шапка-пирожок отлетела далеко в сторону: Подчиняясь законам физики, отяжелевшая нога стянула Манангу вниз по скользкой лестнице. Лед кончился на четвертой ступеньке, и движение прекратилось. Покорно ожидая продолжения кошмара, Мананга лежал, закрыв глаза и прислушиваясь к себе. Падающий с неба снег густо облепил черные курчавые волосы, таял на щеках и стекал за воротник, смешиваясь со слезами.
— Мне кажется, Тампук, как честный человек, ты должен познакомить меня со своими родителями, — произнес у самого уха голос, ставший уже почти родным. — Похоже, мы так никогда не расстанемся.
Глава 4
ТОЧКА ПРОСЧЕТА
— "Жучки" есть?
— Только тараканы.
Два неприятных молодых человека в замешательстве уставились на ползущее по стене жирное насекомое.
— Мочим?
— Нечем.
Они зачехлили сканирующую аппаратуру и вышли в коридор. Журналы отыскались на подоконнике. Крепкие руки привычно потянулись к «Криминалу».
— Кто?
Повисла непростая пауза. Ответ прозвучал чуть слышно, как выстрел из водяного пистолета:
— Ты!
— Спасибо.
Оба снова скрылись за дверью. Через несколько секунд оттуда раздался хлопок и чавкающий хруст.
Два неприятных молодых человека вернулись в коридор. Негромко пискнули рации.
— Чисто, — коротко доложил один.
— Конкретно! — припечатал второй. — Можно завозить.
Они молча кивнули друг другу и сели на стулья у двери.
На этом спокойная больничная жизнь закончилась. Через полчаса открылись двери лифта, и оттуда выехала каталка. На ней билось тело, с ног до головы расписанное татуировками. Оно принадлежало Пауку. Одному из самых влиятельных криминальных авторитетов города выпало умирать от рака в хирургическом отделении заурядной больницы.
— Кантуй тише, быки долбаные! Рак у меня, а не мастырка дешевая! — орал он санитарам на непонятном языке со своего предсмертного одра-самоката.
* * *
Два неприятных молодых человека поднялись со стульев. Шеф явно был не в настроении. Они поспешно открыли перед ним дверь проверенной палаты, отводя взгляды в сторону.
— Караси потворные! Кинули, чушки! Законный бокс! Смайнали кончаться в крытку с ящиком и гужбанят на мои бабки! Суки рваные-е!!! (В переводе с фени на русский литературный это звучит примерно так: «Негодяи, осужденные за изнасилование! Ввели в заблуждение, опустившиеся, презираемые в тюрьме, люди. Отличная палата! Поместили умирать в тюрьму с телевизором и развлекаются на мои деньги. Предатели!») — Донеслось теперь уже изнутри.
Почти сразу в кабинете заведующего отделением появились заинтересованные лица. Двое вошли без стука и разошлись по углам, как боксеры в ринге.
— Когда умрет пациент Теньков? — по-доброму поинтересовались посетители фальшивым дуэтом.
— Сделаем все, что в наших силах, — уклончиво ответил доктор.
— Вот именно, — двусмысленно подмигнул один, кутаясь в меховой воротник кожаного пальто.
— Только попробуй! — грозно рыкнул второй, дергая молнию своего спортивного костюма.
Заведующий ничего не понял, послушно кивнул и в очередной раз написал заявление об уходе.
* * *
«На кой нужен журавль в небе, если нет утки под кроватью?» — навязчивая фраза долбила мозг и провоцировала позывы к мочеиспусканию. Пациент Теньков осторожно повернулся на бок, шлепая по полу рукой в поисках «железной птицы». За три дня, проведенных в больнице, он так и не научился находить утку с первого раза. Кровать жалобно скрипнула, матрас наполовину сполз.
— Зашхерили парашу, гниды, — прошипел Паук, и в этот момент ладонь погрузилась в полужидкое содержимое судна, заклейменного красными буквами «ХО».(X. О. — хирургическое отделение. (Здесь и далее — примечания авторов.))
— Сестра! — заорал Владимир Сергеевич что было сил, но никто не отозвался.
В неудобной позе быстро затекала рука. Теньков продолжал лежать, предпочитая не уточнять, во что вляпался. На это не осталось сил. Жизнь по частям уходила из него. Паук медленно умирал. Врачи говорили — от рака. Само это слово вызывало не лучшие ассоциации. А рак в прямой кишке мог и вовсе подорвать авторитет, заработанный потом и кровью. Причем чужой и немалой.
— Сестра! — снова завопил Владимир Сергеевич, но и в этот раз на крик никто не откликнулся.
Он закрыл глаза. В ушах зашумело. То ли от мыслей в голове, то ли от потери крови из... больного места. Паук задумался. Всю жизнь он шел по этапу, и нынешний, похоже, был последним.. Умирать не хотелось. Он представил сотни голодных кладбищенских червяков, которые не признают никаких авторитетов... По спине пробежал холодок. Страшно, ох, как страшно! А вдруг там все-таки что-то есть? Вдруг нынешние мучения — только начало, и «ответку держать» придется. Да еще одному за всех? А загробный сходняк, судя по слухам, не здешние «терки». Там «прессуют» по полной программе.
И тут пахан понял, что может купить для всех билеты на небесный экспресс! Не зря же он держал общак. И отдавать не собирался. Потому что некому. Воров в ближайшем окружении не осталось. Он был последним. Его преемники принадлежали чужому миру. Завещать деньги братвы «спортсмену», а тем более «бухгалтеру» было «в падлу». Неуемная бодрость и здоровая агрессивность Бая вызывала ту же ненависть, что и холеная самодостаточность Мозга.
— Подогнал петухов к орлу (Допустил пассивных гомосексуалистов к сердцу.), — простонал Паук. — Только кони двину, они бухнут в кайф и дернут хип хамрить, суки! (Не успею я умереть, как они напьются алкоголя и сразу поедут совершать половые акты с молодыми девушками легкого поведения. Изменники!)
Он пошевелился, и боль в посадочном месте снова напомнила о себе. Сразу вспомнилась причина всех его бед: негр из аэропорта со своим поганым амулетом. Его шаманский вопль и внезапно открывшееся кровотечение... Теньков тряхнул головой, отгоняя наваждение. «По понятиям» он просто обязан был поделиться неприятностями с окружающими.
— Откинуться с гарниром в одну харю? (Умирать в испражнениях и одиночестве?) Вот вам! — Он, наконец, вытащил из судна перепачканную в дерьме руку и показал кукиш в сторону двери. Брызги испражнений полетели в направлении невидимых врагов. — Прицепом пойдете!
* * *
Решение пришло мгновенно — все встало на свои места, оформившись в простой до гениальности план уничтожения врагов.
— Сестра! — закричал он в третий раз во всю глотку.
На этот раз в коридоре раздался стук каблучков и топот охранников. Когда дверь в палату открылась, Паук уже взял себя в руки.
— Еще раз оставишь парашу, заставлю вылакать прямо из миски, — тихо произнес он, холодно глядя в глаза испуганной медсестре. Затем повернул голову к охранникам:
— Бая и Мозга ко мне к семи часам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
— Леночка, детка, видишь, дяде больно. Нужно было стукнуть по здоровой ноге, милая...
Когда он очнулся, вокруг было тихо. Более чем скромная обстановка отделанной кафелем комнаты состояла из кушетки, которую занимал Мананга, стола и двух стульев. На всем лежал отпечаток запустения и разрухи. Картину довершала огромная дыра в линолеуме, прямо посреди кабинета. Над негром склонилось плохо побритое лицо с сигаретой во рту. Обладатель вышедшей из моды щетины был облачен в белый халат. В руке он держал вату, источающую ужасный запах. Мананга окончательно пришел в себя. Боль в колене затаилась, набираясь сил.
— Бананы, апельсины принес? — Слова уже кончались, а сизый туман продолжал выходить из ноздрей и уголков губ, оседая на волосах. Между тем руки человека в белом халате совершали странные движения вокруг головы и туловища пациента.
— Чего молчишь? Ду ю спик раша? Дую, но не сильно?
Гость нашей великой страны попытался вспомнить, где он это уже слышал. Внезапно в поле зрения появилось лицо, которое сегодня он точно уже видел.
— Ты напугал меня, уругваец, — женщина приблизилась. Ее голос действовал успокаивающе. — И как это я тебя не уберегла? Здесь ушами хлопать нельзя, даже черными. Эти люди, — она посмотрела на дверь в коридор, — в один момент тебе диагноз «расширят». Я верно формулирую, эскулап?
Женщина посмотрела на отрешенно стоящую рядом фигуру в белом халате. Доктор шевелил губами, будто произнося какие-то заклинания. В ответ на вопрос его небритое лицо оживилось.
— Вы понимаете, где находитесь? — встрепенулся он, непроизвольно собрав в пучок несколько черных курчавых волосков на голове негра, словно проверяя их на прочность.
Более сложного вопроса африканец не слышал за всю свою жизнь. Десятки предположений безумным вихрем закружились в голове.
— Где вы находитесь? — щелкая пальцами перед его носом, не унимался человек в белом.
И тут в мозгу нигерийца бомбой взорвалась страшная догадка — это допрос! О чем-то подобном его предупреждали в посольстве. Мананга решил, что, сказав правду, не выдаст секретов родной страны. Стараясь произносить максимально правильно, он сознался:
— Там... пук!
В глазах мучителя проступило замешательство. С минуту он пытался найти русский аналог услышанному или хотя бы понять, сколько это в рублях. Но с задачей не справился.
— Чего это он? Обзывается? — Травматолог с обидой посмотрел на сопровождающую африканца женщину, всем видом давая понять, что это пойдет в отдельный счет.
— Почему обзывается? — Женщина отозвалась без паузы. — Отвечает на вопрос. На его языке это значит травматологический пункт.
— Ну, надо же! Почти как у нас. Вы сходите пока в регистратуру, карточку на него заведите. Если, конечно, получится. Он ведь наверняка не в нашем районе прописан? — Врач еще раз оглядел чернокожего, прикидывая, в каком вообще районе тот мог быть прописан. — Дома его лечили бы за некислые бабосы по негуманному ценнику, а у нас — на халяву! Мне кажется, это несправедливо... в смысле моей зарплаты. Согласны?
Фраза удалась. Доктор сделал многозначительную паузу и покрутил головой в поисках взаимопонимания. И тут прозрачный намек вдребезги разбился о твердый взгляд серо-стальных глаз. Женщина холодно произнесла:
— Прошу вас громко и четко пояснить мне смысл сказанного.
Ноги врачевателя предательски задрожали. Почему-то страшной показалась не столько просьба прояснить смысл, сколько необходимость сделать это громко и четко. Будто его записывали на пленку. Доктор растерялся. Ничего свежего и искрометного на ум как-то не пришло. В свои тридцать с небольшим травматолог Рыжов Игорь Николаевич стоял, покаянно опустив голову, как школьник перед строгой учительницей. А женщина монотонно продолжала, гипнотизируя взглядом:
— Сейчас я принесу бумажку из регистратуры, а вы к тому времени окажете гостю нашей страны высококвалифицированную помощь. Надеюсь, нам не будет стыдно за вашу работу во время независимой экспертизы Ассоциации травматологов при министерстве здравоохранения...
Когда женщина наконец ушла, Рыжов обессиленно опустился на кушетку рядом с негром.
— Погорел «по-черному», — выдохнул он, потом поднес ватку с нашатырем к собственному носу и шумно вдохнул. В голове непривычно прояснилось. — ...По-черному?!! — Игорь Николаевич впился взглядом в пациента и плотоядно прошептал:
— Черный человек!..
Он вскочил, пробормотал короткую фразу на старославянском и достал ножницы. Медсестра круглыми от удивления глазами проследила, как молниеносно отрезанные волосы исчезли в кармане халата. Рыжов совершил круговые пассы и энергично сдвинул кулаки над сердцем пациента. Закончив странный ритуал, счастливый целитель достал сигарету и закурил. Вожделенный компонент лежал у него в кармане.
— Аз есмь волхв! — торжественно объявил Рыжов потрясенной медсестре.
Та в ответ нервно хихикнула...
После убытия странного пациента Игорь Николаевич долго приходил в себя. Сидящая напротив сестра опасливо наблюдала за телодвижениями доктора. Тот, закрыв на защелку дверь, задумчиво пересек кабинет по диагонали, наступая исключительно на светлые квадраты линолеума. Замерев у окна, он скрещенными руками нарисовал круг и, резко разведя их в стороны, медленно свел к животу. Потом, что-то оттолкнув от себя открытыми ладонями, травматолог метнулся к выходу. Споткнувшись на ходу о стул, Рыжов потерял растоптанный тапок, но не остановился. Поводив руками вдоль косяка, он повторил движения, совершенные перед оконным проемом. Бедная девушка с суеверным ужасом следила, как, вторя энергичным взмахам рук, шевелится в дырявом носке большой палец правой ноги. Закончив шаманить, Рыжов успокоился, натянул тапок и как ни в чем не бывало возобновил прием больных. Но, вероятно, магический контур так и не был закрыт. Неприятности неотвратимо надвигались...
* * *
А в это время на скользких ступеньках травмпункта стоял чернокожий молодой человек в двубортном драповом пальто, шапке «пирожком», белых брюках и в одном черном ботинке. Второй был примотан к гипсовой подошве. По черным щекам текли слезы. Нога в хлопчатобумажном носке и гипсовых колодках быстро замерзала. Перед ним стояла его новая знакомая и сочувственно улыбалась.
— Не реви, мой маленький никарагуанский друг. Местный Франкенштейн, — она ехидно ухмыльнулась, — обещал мне, что через три недели ты поправишься. В крайнем случае, через месяц. Я с тобой и про себя-то забыла. Пойду поищу, где можно полечиться с меньшим ущербом для здоровья. Счастливо тебе, амиго...
У каждого человека есть причина, по которой он либо успешен и счастлив, либо, наоборот, находится в глубоком и вонючем месте. И если покопаться, окажется, что это не какой-нибудь героический подвиг или банальное предательство друга, а всего-навсего неверно завязанные шнурки или неэстетично выполненный зевок. С этой точки зрения, оглянуться — поступок чрезвычайно значимый и очень ответственный... Виктория Борисовна оглянулась. И, посмотрев назад, она все изменила впереди. Крутые повороты в жизни часто начинаются с необъяснимых движений.
Первая же попытка нигерийца двинуться с места оказалась и последней. Перевернутая шапка-пирожок отлетела далеко в сторону: Подчиняясь законам физики, отяжелевшая нога стянула Манангу вниз по скользкой лестнице. Лед кончился на четвертой ступеньке, и движение прекратилось. Покорно ожидая продолжения кошмара, Мананга лежал, закрыв глаза и прислушиваясь к себе. Падающий с неба снег густо облепил черные курчавые волосы, таял на щеках и стекал за воротник, смешиваясь со слезами.
— Мне кажется, Тампук, как честный человек, ты должен познакомить меня со своими родителями, — произнес у самого уха голос, ставший уже почти родным. — Похоже, мы так никогда не расстанемся.
Глава 4
ТОЧКА ПРОСЧЕТА
— "Жучки" есть?
— Только тараканы.
Два неприятных молодых человека в замешательстве уставились на ползущее по стене жирное насекомое.
— Мочим?
— Нечем.
Они зачехлили сканирующую аппаратуру и вышли в коридор. Журналы отыскались на подоконнике. Крепкие руки привычно потянулись к «Криминалу».
— Кто?
Повисла непростая пауза. Ответ прозвучал чуть слышно, как выстрел из водяного пистолета:
— Ты!
— Спасибо.
Оба снова скрылись за дверью. Через несколько секунд оттуда раздался хлопок и чавкающий хруст.
Два неприятных молодых человека вернулись в коридор. Негромко пискнули рации.
— Чисто, — коротко доложил один.
— Конкретно! — припечатал второй. — Можно завозить.
Они молча кивнули друг другу и сели на стулья у двери.
На этом спокойная больничная жизнь закончилась. Через полчаса открылись двери лифта, и оттуда выехала каталка. На ней билось тело, с ног до головы расписанное татуировками. Оно принадлежало Пауку. Одному из самых влиятельных криминальных авторитетов города выпало умирать от рака в хирургическом отделении заурядной больницы.
— Кантуй тише, быки долбаные! Рак у меня, а не мастырка дешевая! — орал он санитарам на непонятном языке со своего предсмертного одра-самоката.
* * *
Два неприятных молодых человека поднялись со стульев. Шеф явно был не в настроении. Они поспешно открыли перед ним дверь проверенной палаты, отводя взгляды в сторону.
— Караси потворные! Кинули, чушки! Законный бокс! Смайнали кончаться в крытку с ящиком и гужбанят на мои бабки! Суки рваные-е!!! (В переводе с фени на русский литературный это звучит примерно так: «Негодяи, осужденные за изнасилование! Ввели в заблуждение, опустившиеся, презираемые в тюрьме, люди. Отличная палата! Поместили умирать в тюрьму с телевизором и развлекаются на мои деньги. Предатели!») — Донеслось теперь уже изнутри.
Почти сразу в кабинете заведующего отделением появились заинтересованные лица. Двое вошли без стука и разошлись по углам, как боксеры в ринге.
— Когда умрет пациент Теньков? — по-доброму поинтересовались посетители фальшивым дуэтом.
— Сделаем все, что в наших силах, — уклончиво ответил доктор.
— Вот именно, — двусмысленно подмигнул один, кутаясь в меховой воротник кожаного пальто.
— Только попробуй! — грозно рыкнул второй, дергая молнию своего спортивного костюма.
Заведующий ничего не понял, послушно кивнул и в очередной раз написал заявление об уходе.
* * *
«На кой нужен журавль в небе, если нет утки под кроватью?» — навязчивая фраза долбила мозг и провоцировала позывы к мочеиспусканию. Пациент Теньков осторожно повернулся на бок, шлепая по полу рукой в поисках «железной птицы». За три дня, проведенных в больнице, он так и не научился находить утку с первого раза. Кровать жалобно скрипнула, матрас наполовину сполз.
— Зашхерили парашу, гниды, — прошипел Паук, и в этот момент ладонь погрузилась в полужидкое содержимое судна, заклейменного красными буквами «ХО».(X. О. — хирургическое отделение. (Здесь и далее — примечания авторов.))
— Сестра! — заорал Владимир Сергеевич что было сил, но никто не отозвался.
В неудобной позе быстро затекала рука. Теньков продолжал лежать, предпочитая не уточнять, во что вляпался. На это не осталось сил. Жизнь по частям уходила из него. Паук медленно умирал. Врачи говорили — от рака. Само это слово вызывало не лучшие ассоциации. А рак в прямой кишке мог и вовсе подорвать авторитет, заработанный потом и кровью. Причем чужой и немалой.
— Сестра! — снова завопил Владимир Сергеевич, но и в этот раз на крик никто не откликнулся.
Он закрыл глаза. В ушах зашумело. То ли от мыслей в голове, то ли от потери крови из... больного места. Паук задумался. Всю жизнь он шел по этапу, и нынешний, похоже, был последним.. Умирать не хотелось. Он представил сотни голодных кладбищенских червяков, которые не признают никаких авторитетов... По спине пробежал холодок. Страшно, ох, как страшно! А вдруг там все-таки что-то есть? Вдруг нынешние мучения — только начало, и «ответку держать» придется. Да еще одному за всех? А загробный сходняк, судя по слухам, не здешние «терки». Там «прессуют» по полной программе.
И тут пахан понял, что может купить для всех билеты на небесный экспресс! Не зря же он держал общак. И отдавать не собирался. Потому что некому. Воров в ближайшем окружении не осталось. Он был последним. Его преемники принадлежали чужому миру. Завещать деньги братвы «спортсмену», а тем более «бухгалтеру» было «в падлу». Неуемная бодрость и здоровая агрессивность Бая вызывала ту же ненависть, что и холеная самодостаточность Мозга.
— Подогнал петухов к орлу (Допустил пассивных гомосексуалистов к сердцу.), — простонал Паук. — Только кони двину, они бухнут в кайф и дернут хип хамрить, суки! (Не успею я умереть, как они напьются алкоголя и сразу поедут совершать половые акты с молодыми девушками легкого поведения. Изменники!)
Он пошевелился, и боль в посадочном месте снова напомнила о себе. Сразу вспомнилась причина всех его бед: негр из аэропорта со своим поганым амулетом. Его шаманский вопль и внезапно открывшееся кровотечение... Теньков тряхнул головой, отгоняя наваждение. «По понятиям» он просто обязан был поделиться неприятностями с окружающими.
— Откинуться с гарниром в одну харю? (Умирать в испражнениях и одиночестве?) Вот вам! — Он, наконец, вытащил из судна перепачканную в дерьме руку и показал кукиш в сторону двери. Брызги испражнений полетели в направлении невидимых врагов. — Прицепом пойдете!
* * *
Решение пришло мгновенно — все встало на свои места, оформившись в простой до гениальности план уничтожения врагов.
— Сестра! — закричал он в третий раз во всю глотку.
На этот раз в коридоре раздался стук каблучков и топот охранников. Когда дверь в палату открылась, Паук уже взял себя в руки.
— Еще раз оставишь парашу, заставлю вылакать прямо из миски, — тихо произнес он, холодно глядя в глаза испуганной медсестре. Затем повернул голову к охранникам:
— Бая и Мозга ко мне к семи часам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44