Инспектор уголовного розыска опоздал.
– Еле нашёл вашу квартиру, – сказал он и сел рядом с моей мамой.
– Потерпевшая – она, – указала мама на тетю вилкой.
Инспектор покосился на тетю, которая рядом с ним выглядела, как старший инспектор, и, вздохнув, пересел к ней.
– Ну, приступим! – сказал он.
И открыл бутылку коньяку.
Выпив рюмку, инспектор сказал:
– И где же ваш песик?
Тётя сказала, что песика сейчас нет, но он оставил после себя фотокарточку, которую, правда, бывший муж тети сжег из ревности.
Тогда инспектор спросил, нет ли у кого авторучки, потому что его авторучку украли в трамвае.
Я подал инспектору свой карандаш, мама подала ему свой блокнот, а тётя на всякий случай – свои очки.
Инспектор высморкался в свой платок и спросил, есть ли у собаки приметы.
– Приметы есть, – сказала тётя. – Но они украдены вместе с собакой.
Тогда инспектор попросил тетю описать вора. Но тётя стала описывать его такими словами, что инспектор покраснел и сказал:
– Ваше описание, конечно, яркое, но абсолютно непригодно для розыска.
Тем не менее он все это занес в блокнот и даже нарисовал морду вора, которая, правда, смахивала на лицо тети.
Результаты поисков превзошли все ожидания: каждый день инспектор приводил тёте свору собак. Причем тут были не только фокстерьеры, но и бульдоги, болонки, дворняжки и даже затесалась одна кошка.
– Вы бы ещё крысу привели! – сказала тётя.
Но закончилась эта история хорошо: тётя вышла за инспектора замуж. И судя по её разговорам с мамой, новый муж вполне заменил ей Тобика.
Он, по словам тети, так же приносил ей тапки, рычал на нее, когда она не пускала его гулять, таскал с кухни котлеты и бегал за каждой юбкой.
В общем, был настоящий кобель!

Примерный дед
«Над вымыслом слезами обольюсь»
А. Пушкин

На все случаи жизни у моего деда были примеры.
Когда я не хотел есть, дед говорил:
– Что значит – «не хочу»? Нет такого слова – «не хочу»! Есть слово «надо». Вот, например, командир тебе говорит: «Костик, надо выполнить задание. Съесть тарелку каши». И все. Удавись – но съешь! А тебя, понимаешь ли, упрашивают: «Ну, ложечку за маму… Ложечку за папу…» А вот я в армии, знаешь, как ел? ещё до того, как обед протрубят! И за себя съем. И за товарища. И за командира.
Когда я не хотел спать, дед рассказывал другую поучительную историю: как он заснул на посту.
– Просыпаюсь, а кругом – уже враг. Ну, я опять заснул. А если б я не спал как убитый, враг подумал бы, что я живой. И не было б у тебя деда!
Как-то я разбил себе губу, упав со шкафа, и стал орать благим матом.
– Тоже мне – ранение! – сказал дед. – Вот у нас один солдат подорвался на мине. Так он даже не ойкнул!
Иногда дед меня хвалил:
– Знаешь, почему я старше тебя выгляжу? Потому что я курю, а ты – нет.
Эта похвала так крепко во мне засела, что когда меня потом спрашивали, что я умею делать, я отвечал: «Умею не курить».
– И ещё ты в чем молодчага, – говорил дед, – что ты – не наркоман.
– Это уж да, – говорил я. – Этого у меня не отнять. Только объясни, кто такой – наркоман. Народный командир, что ли?
– Зачем – командир? – говорил дед и подробно объяснял, кто такой наркоман, что такое наркотики, как их сеют, как собирают, как готовят и с чем едят.
– Или, допустим, ты опрокинул рюмку портвейна, – говорил дед. – Но неудачно. Промахнулся – и попал на штаны. Как поступит хороший мальчик? Хороший мальчик тут же возьмет свои штаны в руки, снимет их, пойдет в ванную и там замочит. В том же портвейне. И пятно не будет заметно. Единственное – могут заметить: куда делся портвейн!
Однажды наша учительница пригласила моего деда в школу – рассказать о своём славном прошлом.
Войдя в класс, дед сразу сказал:
– Пенсионер – всем ребятам пример!
И начал рассказывать, как он воевал.
– Значит, сплю я. И вдруг вваливаются в хату три немца. «Малшик, – говорят, – млеко есть?» «Нэма, – говорю, – товарищи немцы!» Смело так им в глаза говорю. «Но есть, – говорю, – самогонка». Ну, они назюзюкались до самых бобиков – и под стол. Так я трех немцев уложил! Причем – одной бутылкой с горючей смесью.
Дед расстегнул ворот рубахи и обратился к нашей учительнице:
– У вас выпить ничего нет?
– К сожалению, только – вода, – пролепетала учительница.
– С паршивой овцы – хоть файв о'клок! – сказал дед. – Волоки.
Учительница побежала за водой, а дед сказал:
– Пока училка за водой бегает, я вам расскажу, как я с одной итальяночкой познакомился.
– С итальяночкой?! – ахнула учительница, застыв в дверях. – Это что ж за война такая была?
– Первая мирная война, – сказал дед.
– Может, мировая? – уточнила учительница.
– Точно, мировая! – хлопнул её по лбу дед. – Эх, мировая была война!
– А можно – что-нибудь не про войну? – сказала учительница.
– Можно – и не про войну, – сказал дед. – Значит, попала в наш самолет ракета…
– А как же вы жив остались?! – удивилась учительница.
– А я тогда в отпуске был, – сказал дед.
Когда прозвенел звонок, учительница радостно вскочила и сказала деду:
– Большое спасибо, что вы к нам пришли! И большое спасибо, что вы от нас уходите!
– Никто никуда не уходит, – сказал дед. – Успокойтесь!..
Из школы мы с дедом шли через парк. Дед молчал, опустив голову, а я говорил:
– Зачем же ты врешь, дед?! Какой ты пример детям показываешь? И меня на всю школу обосрамил!
– Я как лучше хотел, – оправдывался дед. – Народ повеселить. А пример я показываю, как не надо себя вести.
Позже я узнал, что инвалидом дед стал не на войне, а ещё в детстве. Никаких трагических событий в его автобиографии не было, кроме разве потери ноги да женитьбы. Только одно ему оставалось – фантазия.
И вообще, как скучно было бы жить, если бы все говорили только правду!

Сорока – воровка
«Вынес достаточно русский народ, Вынес и эту дорогу железную – Вынесет все, что господь ни пошлет!»
Н. Некрасов. Железная дорога
«Ей богу, Софья Ивановна, телятина совершенно лишнее… а вот, по-моему, купи лучше икорки, свежей, хорошей икорки… Это будет лучше да и дешевле».
Д. Григорович. Лотерейный бал

Моя тётя работала в ресторане. Иногда она звонила нам по телефону и сообщала, что у нее есть язык, печень, почки, вымя и свинячьи ножки.
Иногда она говорила, что у нее будет селедка под шубой.
После таких разговоров я представлял себе, как тётя на своих свинячьих ножках выносит под шубой селедку.
Кроме того, тётя откладывала яйца. Причем нам – самые крупные.
Иногда я слышал фразу: «Сосиски в тесте». И тогда представлял себе тестя, который съел все сосиски.
Когда дома никого не было, тётя просила меня передать родителям информацию. Запомнить все точно я не мог и передавал примерно следующее: «Судак, пойманный в заливе. Военно-морской окунь. Спинка минта».
Когда меня спрашивали: «Где водятся кильки?» – я отвечал: «В томате». А на вопрос: «Каких животных ты любишь?» – говорил: «Баранину».
Иногда тётя жаловалась, какая невыносимая у нее работа.
– Как же – невыносимая, – говорил я, – если вы с нее столько выносите?
– Я-то выношу, – говорила тётя, – а директор вывозит.
– А кто ж тогда ворует? – спрашивал я.
Но вопрос повисал в воздухе, как летающая тарелка.
Я был ещё маленьким и не знал, что в России вором считается только тот, кто ворует не со своей работы.
Во время войны мой отец уцелел потому, что был на фронте. Мать уцелела потому, что работала в ленинградском военном госпитале. А почему уцелела тётя, я не знал. С одной стороны, она была толстой, но с другой – ведь крупной мишенью.
Все остальные мои родственники, которые жили в блокадном Ленинграде, умерли от голода. Неудивительно, что после войны мама все ещё хотела есть.
Удивительно, что есть хотела и тётя. Все-таки она была довольно толстой и вдобавок после войны устроилась в ресторан. Вероятно – с испугу. Прошла славный путь от посудомойки до калькулятора. И обратно.
Как-то я спросил маму:
– Толстые много едят, потому что у них большой желудок, или у них большой желудок, потому что они много едят?
– Хорошо, что тётя нас не слышит! – сказала мама. – Толстые не любят, когда их называют толстыми. Они любят, когда их называют полными.
Когда тётя в очередной раз пришла к нам на обед, я ей сказал:
– Вы – совсем не толстая. И не жирная. И не полужирная. И не на три процента жирная. А вы – полная. До краев.
Тётя, наверно, подумала, что я так сказал для того, чтобы она поменьше ела. Это было для нее тем более неприятно, что на обед она к нам приходила всегда со своей едой.
Раз в месяц тётя ходила на танцевальные вечера под названием «Аэробика». От обычных танцев аэробика отличалась тем, что там надо было танцевать не с партнером, а с ленточкой на лбу.
Женщины в нашей стране всегда были заняты двумя проблемами: как достать еду и как похудеть.
С едой хорошо тем, кто работает в ресторане или гастрономе. А каково тому, кто работает, к примеру, на мясокомбинате? Там охрана – как на военном заводе.
Вот, пожалуйста, на одном мясокомбинате работал не то таджик, не то туркмен. Так он решил колбасу в штанах вынести. Вдруг охранница его в проходной останавливает и – хвать за колбасу!
А это – не колбаса.
Охранница дико извинилась. А об этом таджикском туркмене легенды стали слагать. Дескать – мясной гигант.
А он уже совсем распоясался. По несколько штук стал навешивать. Но охранницы и это ему с рук спускали. Все-таки, думают, восточный человек. Может, у него несколько жен?
Колбаса в России всегда считалась символом благосостояния. Колбасой можно было награждать: вешать её на грудь, надевать через плечо, возлагать на голову, делать из нее нимб. И это в то время, как сама колбаса оставляла жевать лучшего. Закусочная колбаса – это колбаса, после которой надо сразу закусывать. Столичная колбаса – это колбаса, которую надо сразу запивать «столичной». Докторская колбаса – это колбаса, после которой надо сразу вызывать доктора. Любительская колбаса – это колбаса, на которую трудно найти любителя. Молодежная колбаса – это колбаса, которая по зубам только молодежи. Отдельная колбаса – это колбаса, съев которую, чувствуешь, как в тебе что-то отделяется. Останкинская колбаса
– это колбаса, сделанная из останков. Охотничья колбаса – это колбаса, сделанная из охотничьей собаки. И уж страшно подумать – из кого сделана крестьянская колбаса!
Когда я спросил тетю, как пишется – КОЛбаса или КАЛбаса? – тётя ответила:
– Смотря – из чего она сделана.
Воруют у нас, конечно, не только еду и колбасу. Но и вообще – все, что можно. И что нельзя. И тем не менее воровство у нас имеет границы. Это – границы нашей родины. И может быть, воруя так друг у друга, мы постепенно станем богатыми.

Тундра
Сверху тундра похожа на десантника: пятнистая и цвета хаки. Хаки – это трава. Пятна – это лужи. Дороги – только для самолетов и вертолетов. В тундре видишь себя богатырем. Деревья выше лба не растут. Если береза
– то обязательно карликовая. Багульник – обязательно приземистый. Зато ягода – с яблоко. Глазное, конечно. Из растений ещё почему-то врезалась в память пушица влагалищная. Из животных врезались туда же полевка-экономка, рогатый жаворонок и углозуб.
Гор в тундре нет. Суслик, когда скачет по тундре, встаёт на задние лапки: посмотреть, туда ли он скачет. И что интересно – видит!
Самая твердая валюта в тундре – водка. Батон колбасы – бутылка. Шкурка песца – полбутылки. Литр спирта – две бутылки.
Там же за бутылку я узнал, как отучить мужика от пьянства.
Берешь водку, тарелку и идешь в лес. Кладешь тарелку на муравейник и наливаешь в нее водки. Тех муравьев, которые её пьют, не бери. А бери тех, которые бегут от нее. Вот этих-то трезвенников засуши и незаметно подсыпь в стакан своёму мужику.
Одна баба так и сделала. Не знаю, бросил ли тот мужик пить, но бабу свою бросил. А лицо у нее разнесло, как будто она головой на муравейнике спала.
Эту историю мне один тундрюк рассказал. Толстый такой старик. Правда, потом выяснилось, что толстая у него только физиономия. Физиономия его тоже похожа на тундру. Растительность слабая. Жалуется:
– У моей старухи на роже волос больше!
Завидует ей.
Как-то сказал:
– Я – снайпер! Белку в глаз попадаю. Хотя не с первого раза. Иногда весь шкурка продырявишь, пока метко в глаз попадешь.
Однажды спросил у меня:
– Грибы кушать будешь?
– Не откажусь, – говорю.
– Тогда, – говорит, – в лес идти надо.
Дал мне ведро. А себе кулечек из газеты свернул. Пошли в лес. А лес по колено. Старик вперёди идёт, а я сзади. Вдруг остановился. Задрал вверх подбородок. Понюхал небо.
– Снег будет с дождем.
– А как вы определили?
– Радио сказала.
Идем дальше. Я чуть отстал. Вдруг ручей вперёди. Старик разбежался и прыгнул. Но не долетел. На том же берегу оказался. Второй раз прыгнул – и прямо в воду приземлился! Вылез, отряхивает с себя ручей:
– Эх, молодой был – орел был! А старый стал – дерьмо стал!
Потом, видя, что я не слышу, тихо добавил:
– Да и молодой был – дерьмо был!
Вернувшись из леса, развели костер около дома. Старик нанизывал грибы, не чистя, на прут.
– А чего не пожарить? – спросил я.
– Масла жрут много, – объяснил старик.
Я достал водку. Тут же возникла седая женщина.
– От стерва! – беззлобно сказал старик. – Учуяла. Не даст нам теперь нормально выпить. Тоже сейчас захочет. Пьянь!
– Жена? – спросил я.
– Хуже, – ответил он. – Дочь.
– А почему хуже-то?
– Жену убить можно. А дочь – жалко. Она мне сапоги чинит.
Дочь села рядом с костром. Раскурила трубку. Выпили.
– А ты холостой? – спросил он меня вдруг.
– Женат.
– О! Возьми её тогда замуж. Эту бля!
– Зачем?
– А я тебе в гости буду ездить. Водки у тебя попьем. В телевизор посмотрим.
– У вас что, нет телевизора?
– Есть. Но плохой. Ерунду всякую показывает. Сколько угля наковыряли. Зачем, спрашивается, цветной телевизор? Я по нему стрелял. Но промазал.
К нам подходит ещё одна женщина.
– Тоже дочь?
– Обижаешь, – сказал старик. – Жена.
– Так она, вроде, моложе дочери!
– Так жена – вторая. А дочь – первая.
Когда поел, вынул у себя изо рта единственный зуб, почистил его об рукав пиджака и назад вставил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40