Принято решение выселить из Франции всех подозрительных славян, чем бы они ни занимались… — Комиссар сделал паузу и посмотрел на Василия: какое впечатление произведут на того эти слова?
Василий сидел спокойно, вертел в руке связку ключей от машины.
— Впрочем, это решение не касается порядочных людей, — продолжал комиссар. — Мы, французы, народ гуманный и умеем отличать белое от черного. К примеру, взять вас. Множество почтенных людей отзываются о вас весьма положительно. — Комиссар опять начал перелистывать бумаги в папке. — Вот ваш бывший компаньон, владелец авторемонтного завода мсье Франсуа Ренар, хозяин бара того же городка, начальник полиции Руле, члены правления спортивного клуба господа Маринье и де ла Граммон, ваш нынешний компаньон мсье Жубер и, наконец, ваш духовник дают о вас самые лестные отзывы как о примерном семьянине, верующем католике и трезвом, порядочном и благонадежном человеке… Следовательно, вы составляете приятное исключение и можете прожить во Франции, сколько будет вам угодно! — заключил комиссар.
— Мне остается только поблагодарить вас! — сказал Василий.
— Я побеспокоил вас с единственной целью: объявить вам об этом. Не смею больше задерживать! — комиссар протянул руку.
Василий пожал руку комиссара и вышел. И только на улице, садясь в машину, он понял, какого напряжения стоил ему этот визит в полицию. Все-таки и на этот раз пронесло!..
Василий был доволен собой: оказывается, он составляет исключение для парижской полиции! Можно ли было думать о более лестной аттестации? И все же вызов в полицию послужил толчком, — после него благонадежнейший мсье Кочек ускорил ликвидацию своих дел.
Прежде всего Василий договорился с Жубером о том, что изымет причитающиеся ему деньги постепенно, до конца декабря, чтобы фирма не испытывала никаких финансовых затруднений. Он брал ежемесячно по пятьдесят тысяч франков, превращал их в доллары по официальному курсу — одиннадцать франков семьдесят сантимов за доллар — и переводил на свой текущий счет в американском банке.
Он еще не забыл о своем вызове в полицию, когда Лиза рассказала ему о новой неприятности.
— Ты подумай только, они выследили его и хотели убить!..
— Кто кого выследил, кого хотели убить?
— Выследили профессора Николаи и вчера ночью напали на него, хотели убить.
— Откуда ты узнала об этом?
— Рассказал наш декан, он друг профессора Николаи. Он был в больнице, беседовал с ним и узнал, что поздно ночью к Николаи позвонили. На вопрос: «Кто там?» — последовал грозный окрик: «Открывайте, полиция». Профессор открыл дверь, и к нему ворвались трое здоровенных молодых парней. Он попытался оказать сопротивление, даже сбил одного с ног, но что может сделать один человек, каким бы он ни был смелым, против трех вооруженных бандитов? Несколько ударов ножом — и профессор, обливаясь кровью, упал и потерял сознание. Решив, что он мертв, убийцы ушли, забыв закрыть дверь квартиры. Соседка, жившая этажом выше, увидела открытую настежь дверь, подняла тревогу, вызвала полицию… По словам врачей, жизнь профессора Николаи вне опасности, но он в тяжелом состоянии. Мерзавцы, нашли-таки старика!.. — У Лизы задрожали губы, глаза наполнились слезами.
— Нужно отдать им справедливость, работают смело!.. Какую широкую разведывательную сеть должны иметь нацисты, чтобы так легко выследить неугодного им человека и организовать покушение на его жизнь в чужой стране!
— Как ты думаешь, не могли они выследить и меня?
— Ну что ты!.. Профессор Николаи — видная личность: он читал лекции, выступал со статьями, разоблачая махинации нацистов у себя на родине. Найти его не представляло особого труда… — Василий старался успокоить жену, но сам был встревожен не на шутку. Нацистские агенты, напавшие на след профессора Николаи, с таким же успехом могли выследить и Лизу. Тогда жизнь в Германии будет весьма сложна… Но если не ехать в Берлин Василию, снабженному такими солидными рекомендациями, то кому же ехать туда?..
За месяц до отъезда в Германию Василий написал своему новому патрону, мистеру Адамсу-младшему, что в конце года собирается ехать в Берлин и просит сообщить, нет ли дополнительных поручений, кроме тех, которые он получил в бытность свою в Нью-Йорке.
В эти дни Василий часто встречался с Джо Ковачичем. Однажды Джо встретил его с сияющим лицом:
— Ну, дружище, кажется, наше дело в шляпе! Мой старик раскошелился и обещает подбрасывать нам каждый месяц по нескольку сот мешков кофе и сотню ящиков сигарет на зафрахтованных им пароходах, — в том, разумеется, случае, если у нас дело пойдет удачно. Вы только постарайтесь наладить отношения с таможенниками, а остальное будет — о'кэй! Мы с вами такие деньги зашибем, что чертям тошно станет. Мне очень важно начать зарабатывать самому, чтобы доказать старику, что он ошибается, думая обо мне как о бездарном чиновнике госдепартамента. Кстати, в своем письме отец хвалит вас: «Твой будущий компаньон серьезный человек, он произвел на меня весьма положительное впечатление, хотя мы с ним разошлись кое в чем!..»
— Все это прекрасно. Я почти уверен, что мне удастся договориться с таможенниками. Но весь вопрос заключается в перевозке валюты. Если мы не сумеем найти пути для вывоза твердой валюты, то перед нами встанут новые трудности…
— Не беспокойтесь! Я сегодня же переговорю но телефону с нашим генеральным консулом в Берлине и выясню все возможности…
Как будто все было готово для отъезда. Из Америки пришел ответ: Адамс писал, что единственное, о чем должен позаботиться мистер Кочек, это увеличение поставок нефти, бензина и смазочных масел. Дела в рекламном бюро тоже были ликвидированы; никаких недоразумений между компаньонами не возникло, и Василий расставался с Жубером дружески. Оставалось выполнить последнее поручение «отца»: переговорить кое с кем из друзей по душам.
Прежде чем навсегда покинуть свой кабинет, Василий счел уместным вызвать к себе художников, мастеров и других работников конторы и с каждым попрощаться, сказать добрые слова. Борро он вызвал в первую очередь.
— Дорогой Анри, с вами у меня особый разговор, — начал Василий. — Прежде всего хочу поблагодарить вас за все хорошее, что вы сделали для фирмы. И еще хочу надеяться, что оставляю здесь верного друга и, в случае надобности, могу целиком положиться на него…
— Не сомневайтесь в этом! — ответил художник.
— Учтите, Анри, вы можете понадобиться мне не ради каких-то моих личных дел… Ну, как бы сказать яснее, чтобы вам было понятно?..
— Мсье Кочек, не считайте меня наивным младенцем. Я, возможно, догадываюсь, кто вы и чего добиваетесь. Можете говорить со мной совершенно откровенно!..
— Отлично, будем говорить откровенно!.. Но прежде всего скажите мне — кто я и чего добиваюсь?
— Вы — революционер-антифашист, боретесь против фашистов и, конечно, выступаете не только от своего имени…
— А от чьего же?
— Точно не знаю… И думаю, что это не так уж важно. Важно, что наши интересы совпадают, — я имею в виду французских патриотов. Скажу вам на прощанье еще одно: вы, без сомнения, очень талантливый человек, и ваша работа всегда вызывала во мне немножко доброй зависти. Я старался учиться у вас и, кажется, кое-чему научился. Всегда, при всех обстоятельствах вы можете положиться на меня!
— Наступают трудные времена, Анри!.. Не исключено, что Гитлер захочет свести счеты с Францией. Это было бы трагедией не только для вас, французов, но и для всего человечества. Может быть, настанет такое время, когда нам придется действовать сообща… Не дожидаясь этого, постарайтесь сплотить вокруг себя настоящих патриотов, научитесь конспирации, готовьтесь к боям. Я не сомневаюсь, что они не за горами. Если когда-нибудь от меня придет человек и скажет вам: «Мне хотелось бы заказать вам портрет», — доверьтесь ему!..
— Я понял вас! — Борро порывисто обнял Василия и быстро вышел.
К удивлению Василия, разговор с Маринье не получился, тот держался неприступно, отвечал односложно и кончил тем, что сказал:
— Мсье Кочек, я знаю, вы честный человек и заслуживаете всякого уважения, но я считаю невозможным сотрудничество с вами. Хочу вас заверить, что мы, французы, как-нибудь разберемся в своих делах без чужой помощи!
Совсем по-другому вел себя де ла Граммон. Он сердечно принял Василия, когда тот пришел прощаться.
— Да, вы правы, времена наступают трудные!.. Доверительно могу признаться вам, что боюсь, как бы наши тупоголовые правители, не видящие ничего дальше своего носа, не привели нас к катастрофе, — говорил он. — Они делают Гитлеру уступку за уступкой, не понимая, что ему дай только палец — он и всю руку и голову отхватит!.. Вы не обижайтесь на нашего друга Маринье, — он типичный представитель чиновничьей касты Франции. Но человек он честный и истинный патриот. В критический момент он будет стоять по эту сторону баррикад. Мне искренне жаль расставаться с вами!.. Пишите, дайте о себе знать, и, если я чем-нибудь смогу быть полезным, всегда к вашим услугам!
С Сарьяном простились, как прощаются перед долгой разлукой давние и близкие друзья.
— Дорогой друг, — говорил журналист, — после вашего отъезда я осиротею, мне не с кем будет отвести душу. Не забывайте меня и, если будет удобно, пишите чаще! — Он дал Василию берлинский адрес Ганса Вебера и еще раз повторил, что на того можно вполне положиться.
Визы на въезд в Германию получены, билеты на курьерский поезд Париж — Берлин приобретены, необходимые покупки сделаны. Даже автомобиль отправлен багажом. Накануне отъезда Василий в последний раз поужинал с Ковачичем. Они договорились обо всем. Джо передал Василию рекомендательное письмо своему другу, генеральному консулу Америки в Берлине О'Кейли. Распив последнюю бутылку вина, вышли из ресторана. На улице было сыро, большие хлопья снега кружились в воздухе.
— Ну, старина, желаю успеха! Всецело рассчитываю на вас, надеюсь, что скоро мы с вами сколотим порядочное состояние! — Джо крепко пожал руку Василию, остановил такси и уехал.
Василий шагал по улицам Парижа со смешанным чувством: ему было жаль уезжать из этого прекрасного города, но, с другой стороны, ему казалось, что настоящая работа начнется там, в Германии. «Будет трудно?» — спрашивал он сам себя и тут же отвечал: «Может быть»… И думал о том, что так или иначе начинается новая полоса в его беспокойной биографии.
14
На этот раз Василий остановился в Берлине в обыкновенной, сравнительно недорогой гостинице, — теперь ему не требовалось набивать себе цену. Отношение к американскому подданному было в Германии более чем предупредительным, — это он почувствовал еще в дороге, при переезде франко-германской границы, когда пограничники почтительно брали его и Лизин паспорта и тут же возвращали о поклоном обратно, а таможенники только делали вид, что осматривают вещи американского пассажира, — приподнимали крышки многочисленных чемоданов, не интересуясь их содержимым.
В гостинице Василию предоставили номер-люкс на третьем этаже с ванной и телефоном. Портье и другие служащие гостиницы встречали американскую чету с неизменной улыбкой на лицах, стараясь мгновенно выполнить любые ее желания. Единственное, чего они не могли сделать, это досыта накормить заокеанских гостей. В ресторанах по всей территории третьего рейха были установлены определенные дни для мясных и рыбных блюд, в остальное время подавали блюда из овощей, хлеб заменяли суррогатом, сливочное масло маргарином.
Прожив в гостинице несколько дней и показав Лизе город, Василий решил, что пора браться за дела — нанять квартиру, связаться с фирмой-покупательницей, явиться и американское консульство для регистрации. Он попросил портье подсказать ему, как и где найти в Берлине квартиру. Портье дал Василию адреса и телефоны нескольких контор по сдаче и найму квартир. На звонки Василия отвечали вежливые девицы, служащие этих контор, задавали множество различных вопросов: в каком районе, на каком этаже, из скольких комнат господин хотел бы нанять квартиру? С центральным отоплением или печным? С ванной или без? И наконец, последние и самые существенные вопросы: национальность и подданство? Тут же предупреждение, что иудеям квартиры не сдаются. Василий сообщал, что он не возражал бы против небольшого особняка, обязательно о гаражом.
Наем квартиры в Берлине оказался делом не сложным, — пустовало много квартир, даже целые дома, в особенности после высылки из Германии евреев. Уже на следующий день Василию сообщили, что могут предложить особняк из восьми комнат, обставленных новой мебелью, с большим садом и гаражом, в районе Потсдама. Василий и Лиза поехали смотреть особняк. Их сопровождал представитель конторы.
Белый двухэтажный дом с балконами посреди большого сада. За домом — гараж для трех автомашин с ямой и другими приспособлениями для ремонта. У ворот — сторожка. Водопровод, канализация, собственная котельная, угольный бункер, телефон. В цокольном этаже — кухня, холодильные камеры и помещения для прислуги. Все необходимое для райской жизни!..
Разумеется, в этих восьми комнатах, обставленных дорогой мебелью, Василию и Лизе делать было нечего. Но особняк имел целый ряд преимуществ по сравнению с городской квартирой, какой бы удобной она ни была. Высокий каменный забор отделял его от улицы. Отсутствие поблизости соседей исключало опасность подслушивания, и, наконец, тишина и чистый воздух тоже чего-то стоили.
Лиза, осмотрев все, невесело сказала:
— Здесь, конечно, хорошо, но чем я буду заниматься в этих хоромах целыми днями, когда ты уедешь в город?
— Будешь читать, займешься хозяйством… А когда тебе это надоест, поедешь со мной в город.
— А что я буду делать в городе?
— Ну, друг мой, мало ли чем можно заняться в таком большом городе, как Берлин? Музеи, картинные галереи, кино… Наконец, при желании, можно поступить на какую-нибудь работу. Ты знаешь языки, а здесь много американских учреждений.
— Ну, посмотрим, — неторопливо ответила Лиза и добавила:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58