Новые идеи волновали и будоражили. Гвианийцы толпами ходили на собрания английских коммунистов, раскрыв рты слушали ораторов. А ораторы были совсем не похожи на тех англичан, которых они привыкли видеть в Гвиании. У этих не было собственных автомобилей, собственных вилл и чернокожих слуг. Они держались со студентами-африканцами как равные с равными.
И очень скоро среди гвианинцев появились свои последователи Маркса. Во время коммунистических митингов и демонстраций их всегда можно было видеть в первых рядах, они вступали в схватки с полицией и чувствовали себя героями, когда после настойчивых протестов белых английская полиция вынуждена была их выпустить, ограничившись строгим внушением.
В это время и появился в Лондоне Джеймс Аджайи. Он приехал сюда героем и сразу стал одним из лидеров землячества. Тому были свои причины. Аджайи уж имел образование — отец, племенной вождь Джон Аджайи, оплатил его учебу в университете Гвиании, что принесло молодому Джеймсу диплом инженера-строителя.
Хорошая взятка открыла молодому инженеру путь на работу в одну из местных компаний, принадлежащую, естественно, англичанам. И тут так удачно начатая карьера вдруг прервалась: молодой Джеймс набил физиономию своему коллеге-англичанину, когда тот насмешливо усомнился в том, каким способом Джеймс приобрел свой диплом.
Конечно, папе Джону пришлось в свое время раскошелиться, чтобы администрация университета закрыла глаза на кое-какие пробелы в знаниях Джеймса, но посвящать свою жизнь возне на строительных площадках молодой Аджайи не собирался. Не хотел этого и папаша Джон.
— Зачем образованному человеку работать? — искренне удивлялся он. — Ведь даже шофер не моет машину сам, а нанимает мальчика. В нашей стране, слава богу, еще хватит людей, которые ничего больше не могут, как только работать…
Джон Аджайи был богат и гордился тем, что, кроме титула и денег, оставит своему старшему сыну и наследнику образование.
…Англичанин оказался неплохим боксером и джентльменом. Расквасив Джеймсу нос, он протянул ему руку и предложил выпить в знак примирения: все-таки в те времена не каждый из гвианийцев осмелился бы поднять руку на европейца, а европейцами считались все светлокожие, кроме индусов, сирийцев и ливанцев.
Они выпили в соседнем баре и расстались друзьями. Однако кто-то донес в дирекцию об этом инциденте, и папаше Джону рекомендовали на время отправить несдержанного наследника куда-нибудь подальше от Гвиании, хотя бы в Лондон.
Папаша Джон так и поступил, а чтобы сынок не бил баклуши, обязал его изучать право и вернуться адвокатом. Эта профессия считалась в Гвиании самой почетной.
Когда Джону сообщили, что его неугомонный отпрыск увлекся идеями «красных», он нисколько не удивился и не возмутился.
— Это, — говорил папаша Джон в кругу семьи, — хорошо. Пусть перебесится там, за морем, а сюда возвращается солидным человеком. Не надд бить посуду в собственном доме.
Так оно и случилось. Джеймс довольно быстро пришел к выводу, что «красные» — чудаки или просто неудачники. А он жаждал удачи, и ему до сих пор было обидно, что после драки с англичанином не англичанину, а ему пришлось покинуть родные края и отправиться в холодный и мокрый Лондон.
…После того как Джеймс Аджайи вернулся к родным пенатам с дипломом юриста, папаша Джон прожил недолго. Он оставил Джеймсу титул вождя, три поместья, несколько доходных домов, а также солидный банковский счет и кучу надежных акций.
2
Дело шло к получению Гвианией независимости. В стране вдруг появилось превеликое множество различных партий и организаций, объявивших себя «борцами за свободу»: народ в них был самый разный — от племенных вождей, вроде папаши Джона, и преуспевающих бизнесменов — до студентов, мелких чиновников и журналистов.
Молодой Аджайи примкнул к вождю Колоколо, лидеру «Действующей партии», партии племени, населяющего Южную провинцию. Вождь отнесся к нему благосклонно: с этим лондонским юристом было о чем поговорить. А через три года Джеймс Аджайи был уже генеральным секретарем «Действующей партии», вторым лицом после вождя Колоколо, членом парламента провинции.
Все, казалось, шло хорошо. Но приближалась официально намеченная дата получения Гвианией независимости, и чем ближе был этот день, тем яснее становилось Джеймсу, что он опять — второй раз в своей жизни — поставил не на того конька.
Хитрые британские юристы состряпали для Гвиании конституцию, по которой получалось, что в любом случае феодалы Севера будут иметь в парламенте абсолютное большинство мест. Меньшинство было великодушно предоставлено другим партиям — в том числе и «Действующей партии» во главе с вождем Колоколо. Для Джеймса Аджайи это означало крах всех его надежд.
Но пока «Действующая партия» правила в «своем районе», на Юге, вождь Аджайи вкусил от власти. Например, он помог Кое-кому получить лакомый подряд от провинциального правительства на постройку новой дороги, на расширение государственных плантаций гевеи — дерева-каучуконоса, на… Словом, в его власти было такое множество доходных возможностей, что благодарности от облагодетельствованных бизнесменов поступали широкой рекой. Никто не удивился, что молодой вождь вдруг оказался владельцем нескольких фабрик. На одной из них собирали радиоприемники из деталей, поступающих из-за моря. Продукция считалась «местной» и налогами не облагалась. Компаньоном Аджайи был тот самый англичанин, с которым он повздорил несколько лет назад.
Все это здесь было в порядке вещей. У каждого, кто хоть как-нибудь соприкасался с властью, появлялись фабрички и дома, росли счета в банках и дети отправлялись учиться за границу.
И все же не одни лишь деньги влекли Джеймса Аджайи. Никто не был так щедр на праздниках, никто так ловко не наклеивал на потные лбы танцоров, приглашенных, чтобы повеселить собравшихся, новенькие пятифунтовые бумажки — целые состояния, например, для семьи бедняка северянина.
Вождь Колоколо добродушно говорил своей свите:
— Этот далеко пойдет! Вот дайте только нам получить власть…
Британский флаг уже давно был торжественно спущен на городском стадионе Луиса, уже премьер-министр с Севера поселился во дворце рядом с дворцом финансового магната, ставшего министром хозяйства, уже «Действующая партия» заняла скамьи оппозиции в парламенте.
И тут… Генеральный секретарь «Действующей партии» Джеймс Аджайи сообщил правительству, что оппозиционная «Действующая партия» готовит государственный переворот. Лидеры «Действующей партии» во главе с вождем Колоколо оказались за решеткой. Главным свидетелем обвинения на процессе, готовящемся против них, должен был выступить Джеймс Аджайи.
Возмущенные коллеги по «Действующей партии», неискушенные в политике, решили рассчитаться с ренегатом наипростейшим способом. Когда он появился в парламенте Юга, они кинулись на него с кулаками.
Вот тут-то деньги, щедро разбрасывавшиеся Аджайи где только можно, и сделали свое дело: в парламенте у него оказалась довольно внушительная группа сторонников, тоже пустивших в ход кулаки, и… парламентские кресла.
Разыгравшееся сражение удалось прекратить лишь полиции, которая с помощью слезоточивого газа разогнала почтенных «представителей народа», выпрыгивавших прямо из окон, к превеликому удовольствию собравшейся толпы.
Самому Джеймсу расквасили нос и посадили под глаз здоровенный синяк. Центральное правительство распустило провинциальный парламент, а сторонники вождя Аджайи создали новую партию, которую и нарекли «Демократической».
Потом, уже после суда, надолго упрятавшего вождя Колоколо и его сподвижников за решетку, Джеймса били еще несколько раз — просто прохожие, узнававшие его на улице. Однажды у него даже чуть не сожгли автомашину, но вмешалась полиция. Кое-кто обещал заетрелить его при первой возможности.
У Джеймса появилась привычка скрывать свое местопребывание — он не ночевал в одном и том же своем доме больше двух ночей подряд. Кроме того, он нанял телохранителей и окружил свою виллу в Луисе массивной стеной.
Его «Демократическая партия» вступила в коалицию с правящей. И хотя на последних выборах в парламент избиратели дружно проголосовали против него, Джеймс не унывал.
Премьер-министр назначил его сенатором и вручил ему для начала портфель министра информации. Для начала…
Так Джеймс и принял этот портфель. Во время присяги нового кабинета он глядел на премьер-министра и думал:
«И эта кукла правит Гвианией! Неграмотный фанатик, тупой феодал… Нет, моя страна заслуживает, чтобы ею управляли просвещенные люди…»
И в голове его родился новый план. Этот план и привел его к командующему армией Гвиании генералу Дунгасу.
3
Он сидел в небольшой комнатке, заменявшей генералу гостиную. Дом был большой, двухэтажный, с разного рода пристройками. По местному обычаю, в нем жила многочисленная родня хозяина — дяди и тети, племянники, племянники племянников. Сам генерал давно уже запутался, кто кем ему приходится, да порой и не знал, сколько же человек живет в его доме и питается от его щедрот. Об этом в Гвиании даже неприлично было спрашивать: если ты выбился в люди, ты обязан помогать родне, ты обязан выводить в люди всех этих племянников и племянниц, устраивать на работу тетушек и дядюшек, за кого замолвить словечко, кого поддержать десятком фунтов. И вполне естественно, что господин министр информации нашел, что командующий живет не слишком богато.
Мебель в гостиной была основательно потерта, стены давно следовало бы перекрасить. Да и ковер на полу тоже не мешало бы заменить… Но генерал, видимо, не придавал этому значения.
И Джеймс Аджайи вспомнил, как кто-то из его друзей смеялся над чудаком генералом, который не берет «благодарностей» от офицеров за повышение в чинах.
Джеймс с интересом рассматривал фотографии, висевшие в застекленных рамках на стенах — одинакового формата, строго по ранжиру. В них была вся история жизни генерала.
Вот он сидит малышом на коленях у отца, напряженно уставившегося в аппарат. Мать стоит рядом, прислонившись к плечу отца, и тоже смотрит прямо в объектив. Вот молодой кадет, получающий диплом за отличную учебу в английском военном колледже. Молодой офицер с товарищами по выпуску — обычная групповая фотография с преподавателями — английскими офицерами в центре… На стадионе… Свадьба: хозяин дома под руку с молодой женой выходит из церкви. Офицеры скрестили шпаги над их головами, рты широко разинуты.
Все это Джеймс уже много раз видел в семьях знакомых офицеров — примерно одни и те же события, одни и те же моменты в жизни, которые считается совершенно необходимым запечатлеть на пленку. А вот это… Это бывает не у всех: хозяин дома командует почетным караулом на встрече английской королевы. Вот он идет, чуть поотстав от королевы… Вот она прикалывает ему на грудь орден… А здесь он уже в генеральской форме.
Джеймс усмехнулся.
Что ж, генерал пользуется авторитетом в армии. Это даже хорошо.
— Добрый вечер!
Хозяин дома стоял на пороге в домашней рубахе, красиво вышитой яркими узорами, принятыми в его племени. Он был невысок и грузен, а без формы, в которой его привык видеть министр, казался еще ниже.
Легкие брюки, на йогах простые резиновые сандалии.
— Добрый вечер, ваше превосходительство!
Джеймс проворно встал, подбирая полы своего национального костюма, похожего на римскую тогу, и чуть приподнимая шапочку, походившую на ночной колпак.
— Садитесь, садитесь, — добродушно замахал руками генерал. — Прошу без формальностей, как дома… Что будете пить? Виски? Бренди? Пиво?
Джеймс выбрал пиво, и слуга, один из родственников генерала, принес на подносе две запотевшие бутылки «Стар».
— Ваше здоровье!
Генерал приподнял стакан и отпил из него.
— Ваше здоровье!
Министр последовал его примеру.
Пиво было холодное, и оба неторопливо наслаждались им.
— Шумно нынче на Юге, — наконец завел издалека речь министр.
— Да, неспокойно, — согласился генерал.
— Ни на кого нельзя положиться, — продолжал между тем министр.
— Да, да, никакого порядка.
— Полиция ненадежна. — Министр медленно, но верно шел к цели своего визита. — А как армия?
«Вот оно, начинается», — уныло подумал генерал.
Он твердо верил, что армия должна быть как можно дальше от политики, от хитроумных интриг этих болтунов-политиканов, от их бесконечных междоусобных дрязг и свар.
Иногда он думал, что армия — это единственное учреждение в его стране, где люди еще остаются честными, и старался не видеть и не слышать, что просходит вне стен казарм. И вот является этот болтун, продажная душа, и начинает разговор о…
— Так что же, ваше превосходительство, вы скажете насчет армии?
Аджайи отхлебнул пиво и вдруг, глядя прямо в глаза генералу, сказал твердо и отчетливо:
— Армия, только армия может спасти Гвианию!
Джеймс умолчал, что в таком случае он с удовольствием возьмет на себя роль гражданского советника военного правительства. Потом, когда военные докажут, что управлять страной не умеют (в этом Джеймс был абсолютно уверен), встанет вопрос о создании гражданского кабинета. Вот тогда-то, после того как нынешние соперники Аджайи будут устранены, он и скажет свое последнее слово.
Но пока он хотел лишь одного: чтобы армия вмешалась в события на Юге, чтобы оппозиция была раздавлена хотя бы на время.
— Полностью с вами согласен, — перебил он генерала, пустившегося в рассуждения о необходимости дисциплины в армии и о том, что политика, если ее допустить, разрушит армейское единство. — Но… насколько мне известно…. — Он внимательно посмотрел на генерала: — …в армии уже идут политические разговоры. Кое-кто даже строит определенные планы.
И генерал понял. Понял, что министру известно и о визите молодых офицеров. Понял он и на что министр намекает этим своим разговором: или армия поддержит «Демократическую партию», или…
Нет, недаром он не любил Аджайи, недаром ему так не хотелось соглашаться на эту встречу, о которой министр просил его два дня назад по телефону.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30