— Если бы не господин Варент, я все еще томился бы во дворце отца, — сказал он. — Если бы не господин Варент, нас бы уже взял в плен тот военный корабль или мы просто бы потонули. Если бы не господин Варент, ты бы все еще был в Мхерут'йи.— Мы нужны ему. — Брахт был непреклонен. — Ты ему нужен, чтобы отыскать «Заветную книгу», а я — чтобы оберегать тебя. Мы полезны ему.— Дера! — воскликнул Каландрилл. — Твои подозрения не имеют под собой никаких оснований.— Я слышал биаха, — упрямо настаивал Брахт.— Который предупреждал нас об Азумандиасе. Или Тобиасе. Я уверен в этом.Брахт пожал плечами с упрямым блеском в глазах.— Ты считаешь, что он воспользуется книгой для того, чтобы пробудить Безумного бога? — Каландрилл беспомощно покачал головой. — Подобная мысль может прийти в голову только умалишенному. А господин Варент не производит такого впечатления.Брахт опять молча пожал плечами, лег на спину и глядел в темнеющее небо. Каландрилл вздохнул:— Ну, и что ты предлагаешь? После того, как мы завладеем книгой?— Я еще не знаю, — сказал Брахт. — Но до тех пор, пока Варент не убедит меня в честности своих намерений, и не подумаю передавать ему «Заветную книгу».Каландрилл сорвал травинку и бросил, наблюдая за её полетом.— Интересно, ты, наверное, думаешь, что он следит за нами при помощи этого талисмана…Брахт покачал головой, не обращая внимания на насмешку в голосе Каландрилла.— Нет, — спокойно ответил он. — Мне кажется, что камень берет силу от того, кто его носит. Мне кажется, он пользуется твоими глазами и твоими ушами.— И что же навело тебя на эту мысль? — устало спросил Каландрилл.— У тебя есть дар, — спокойно объяснил Брахт. — Помнишь, у меня с камнем ничего не получилось? Варент сказал тогда, что у меня нет таланта. А у тебя есть; камень был на тебе, когда поднялся тот страшный шторм, камень вылечил твое колено. Мне кажется, ты стал проводником его волшебства.Каландрилл был поражен.— Ты хочешь сказать, что я колдун?— Мне кажется, в тебе есть та самая способность, о которой говорил Варент…— Значит, ты не доверяешь мне, как не доверяешь всякому, кто обладает способностями к волшебству?Брахт тихо рассмеялся и покачал головой.— Тебе я доверяю, Каландрилл, и считаю, что ты честен.Но что-то он явно недоговаривал, и Каландрилл нахмурился, не спуская с него глаз.— Но?— Власть развращает.— Ты считаешь, что я развращен?— Нет. — Брахт приподнялся на локте и улыбнулся товарищу. — Но боюсь, как бы посулы Варента не соблазнили тебя.Каландрилл был готов разозлиться. Какое право имеет керниец судить его? По откровенному недоверию Брахта можно было сделать вывод, что он все взвешивает, отыскивая недостатки в Каландрилле. Но он не стал больше спорить. Его воспитание, его предыдущая жизнь сближала его с Варентом и с его образом жизни больше, чем было дано понять Брахту. Отсюда все сомнения кернийца. В конце концов, он наемник, перекати-поле, человек, изгнанный из собственной земли, едва ли не варвар. Он, скорее всего, подозрительно относится ко всем лиссеанцам. Но он его друг, в этом Каландрилл ничуть не сомневался. Реба предсказала его появление, но она же предсказала ему и появление Варента; как жаль, что они столь различны и, скорее всего, такими и останутся. Он потрогал камень, мысленно благодаря его за столь быстрое излечение, но все же решил, на всякий случай, еще раз помазать колено мазью. Он развязал повязку и втер мазь в кожу. Брахт же тем временем пошел посмотреть за лошадьми. Сумерки быстро сгущались, спускалась ночь; гахин ослаб, и воздух стал прохладнее. Едва выщербленная луна висела над самым горизонтом на востоке; на огромном небосклоне стали появляться звезды; все вокруг приобрело сказочный вид, а дорога превратилась в черную полоску, обрамленную серебристой каймой — это сияла в лунном свете трава. Передохнув, они опять вскочили на лошадей и поскакали, держа путь в Нхур-Джабаль. Брахт — впереди, ровным легким галопом, под восходящей луной копыта отбивали мерную дробь.Расстояния, которым Каландрилл, изучая карту, почти не придал значения, вдруг стали реальностью. От Мхерут'йи до Нхур-Джабаля, если они будут ехать все время по дороге, — приблизительно столько же, сколько от Секки до Альдарина; и столько же еще до Харасуля. А о расстоянии от западного побережья Кандахара до гессифских болот он даже и думать не хотел — мало кто из Секки вообще выезжал за городские стены. Следуя за молчаливым кернийцем, Каландрилл вдруг почувствовал себя очень одиноким. Местность вокруг была ровная и плоская; в темноте степь казалась бескрайней. Каландрилл вдруг подумал, что они здесь единственные живые существа — скорее привидения, путешествующие по этой затерянной земле, — и что им суждено ехать целую вечность и не достичь цели.Через некоторое время Брахт сбавил ход, давая лошадям возможность отдохнуть, а потом опять пустил их в легкий галоп и так чередовал до тех пор, пока луна не растаяла в бледных переливах приближающегося рассвета. Тогда он сделал привал. Они отъехали от дороги и устроились меж корявых — от постоянного ветра — деревьев и, стреножив лошадей, пустили их пастись. Гахин вроде бы стих — воздух был неподвижен, серая мгла не колебалась. Каландрилл завернулся в накидку и улегся на жесткой траве, подложив седло под голову.Когда он проснулся, солнце уже играло у него на лице; оно еще не успело подняться высоко, но пригревало хорошо; на ветках карликового деревца сидели пять пташек и с любопытством рассматривали его, однако стоило ему вскочить на ноги, как они тут же вспорхнули, а он даже застонал от боли в затекшем теле. Брахт тоже проснулся и сидя причесывал длинные волосы. Для Каландрилла было загадкой, как это Брахт так легко переносит голод, — сам он с тоской вспоминал завтраки матери Райми. Он потянулся, растирая затекшие конечности, и осмотрелся — они сделали привал на огромной бесцветной высохшей равнине, предвестнице безграничной пустыни, раскинувшейся к северу. Никаких следов человека. Унылый пейзаж сменялся кое-где корявыми деревцами, отдаленно напоминавшими роскошные леса Лиссе. Он глотнул из фляжки и провел влажной рукой по лицу, подбадривая себя тем, что по крайней мере хоть гахин больше не жжет им лица. Никаких преследователей не было видно, и, когда они опять взобрались на лошадей, Брахт позволил им идти медленнее.Часов около десяти они переправились через небольшой ручей, в котором обмыли лошадей, пополнили запасы воды и даже, раздевшись, смыли с себя грязь, а потом опять отправились на запад.Характер местности постепенно начал меняться — на первых порах это было почти незаметно, зато потом трава стала сочнее и зеленее. Дорога то слегка поднималась, то опять опускалась, и однообразная равнина со временем превратилась в холмистую местность с редкими перелесками; деревья, корявые от сухой земли и ветра, стали выпрямляться; кое-где мелькали яркие пятна полевых цветов. После полудня то тут, то там им стал попадаться пасущийся на некотором расстоянии от дороги скот — огромных размеров мускулистые животные с широко расставленными рогами и темными боками. С бугорка на них пристально посмотрел бык и дико заревел. Всадники пришпорили лошадей. Когда солнце стало клониться к западу, они увидели одинокое строение с покрашенными в розовый цвет стенами. Не ферма, а настоящая крепость: здание низкое, квадратное, окружено забором из крепких досок, доходивших до груди; в толстых стенах — закрытые ставнями окна.— Попросимся переночевать, — решил Брахт.Каландрилл, думая о прохладной воде и горячей пище, радостно кивнул.Они медленно подъехали к строению, не желая переполошить его владельцев, и остановились у ворот, сквозь которые были видны колодец и каменный амбар рядом с домом. Во дворе бродили куры и свиньи и яростно лаял огромный рыжий пес. В дверях появился мужчина; он что-то негромко сказал псу, и тот смолк; по обеим сторонам от хозяина появились два юноши — они настолько походили на мужчину, что можно было безошибочно сказать: это его сыновья. У каждого был короткий, круто изогнутый лук со вставленной в тетиву стрелой с красным оперением. Мужчина внимательно посмотрел на незнакомцев, поманил их пальцем и пошел навстречу. Они сошлись у колодца; собака тоже подошла и стала рядом с хозяином. Лучники стояли на крыльце.Мужчина был высокий и худой; лицо его было настолько обветренно, что казалось покрытым выдубленной кожей; темные, глубоко посаженные глаза под лохматыми бровями смотрели с любопытством и подозрением. На ремне, перепоясывавшем выцветший зеленый халат, висел в ножнах широкий нож, на рукоятке которого спокойно лежала его левая рука.— Приветствую вас, странники.Голос у него был под стать лицу — грубый, хриплый.— Приветствую, — ответил Каландрилл на языке Кандахара. — Мы долго ехали и были бы рады перекусить и поспать. Мы можем заплатить.— Вы из Мхерут'йи? — Лицо у него оставалось каменным. Каландрилл кивнул. — Не так уж много народа едет нынче из Мхерут'йи по суше.Каландрилл пожал плечами.— У нас дела в глубинке.— Лучше морем до Мхазомуля или Гхомбаларя, а затем уж по реке и в глубинку.— У нас дела… деликатного свойства. Мы не хотим следовать обычными торговыми путями.Глаза у хозяина сузились.— Вы не похожи на купцов.— Мы прибыли для обсуждения некоторых коммерческих контрактов. Меня зовут Каландрилл. А его, — он указал на своего товарища, — Брахт.— Вы из Лиссе?— Я — да. А мой товарищ — из Куан-на'Фора.— Он говорит на нашем языке?— Нет, — Каландрилл покачал головой, — но он понимает энвах.Мужчина кивнул и слегка повернул голову.— Денфат, слазь на крышу.Тот из юношей, что был помоложе, исчез внутри дома. Через несколько мгновений он появился на крыше и стал медленно продвигаться по ее периметру, внимательно вглядываясь в окрестности.— Ничего не вижу, — крикнул он.— Спешивайтесь. — Мужчина махнул рукой в сторону колодца. — Надо напоить лошадей. Давайте. Меня зовут Октофан.— Спасибо, Октофан, — улыбнулся Каландрилл.Фермер кивнул и, обойдя путников, направился к воротам. Он закрыл их и опустил засов. Денфат и второй юноша не сводили глаз с Брахта и Каландрилла. Рыжий пес с раскрытой пастью тоже смотрел на них, готовый наброситься по первому слову хозяина или при первом резком движении.— Ты осторожен, — сказал Брахт, выливая ведро воды в корыто около колодца.Октофан молча пожал плечами, дожидаясь, когда лошади напьются, и провел их к длинному низкому амбару. Рыжий пес ходил за ним по пятам. Оба сына также последовали за отцом. Октофан указал на стойла.— Ставьте лошадей там. Берите сено.Он отступил, пропуская Каландрилла и Брахта. Расседлав лошадей, они протерли их и набросали им сена в ясли. Он терпеливо ждал и, когда они закончили, сказал:— Сзади дома — умывальник. Ужин скоро будет.Они умылись под неусыпным взором сыновей Октофана, затем он поманил их на крыльцо и препроводил в дом. Здесь было прохладно; пол был вымощен тем же камнем, что и стены; из горшков на плите, около которой хлопотала седовласая женщина в поношенном синем халате, поднимался запах мяса и овощей. Она повернулась и посмотрела на вошедших, как и Октофан, без всякого выражения на лице. Каландрилл поклонился; Брахт кивнул.— За моим столом не должно быть мечей, — сказала женщина.— Моя жена, Пилар, — представил ее Октофан и кивнул на крючки около двери. — Вешайте их там. Это мои сыновья, Денфат и Иедомус.Юноши, наклонившись, вошли в комнату и положили луки на стол около стены. Брахт и Каландрилл сняли пояса и повесили мечи на крючки.— Садитесь. Иедомус, неси пиво.Они уселись за длинный стол, стоявший в центре комнаты. Октофан сел во главе, сыновья — по обеим сторонам от него, и наполнил пивом глиняные кружки. Каландрилл и Брахт выпили с благодарностью.— Они едут из Мхерут'йи, — сообщил Октофан жене, когда она ставила перед ними теплый еще хлеб. — Из Лиссе, по каким-то там делам.— А они не?.. — вопросительно подняла брови Пилар.— Они обещали заплатить.Женщина кивнула, словно этим было все сказано. Каландрилл вытащил монету.— Одного варра достаточно? Мы бы хотели купить у вас провизии в дорогу.Октофан начал резать хлеб.— Три варра будет вполне достаточно, — сказал он.Каландрилл бросил на стол монеты. Октофан взял их, внимательно осмотрел и опустил в карман. Пилар сняла с печи горшок с жарким и стала раскладывать его по тарелкам. У Каландрилла потекли слюнки. В желудке у него заурчало, и он улыбнулся с извиняющимся видом.— Вы не взяли с собой продуктов?Октофан перемешивал ложкой жаркое. Каландрилл тут же последовал за ним — он был слишком голоден, чтобы соблюдать приличия. Он не стал придумывать, как доходчиво объяснить, почему они не взяли с собой продуктов. Его выручил Брахт.— На нас напали, — сказал он, и в общем был недалек от истины, — мы все потеряли.Фермер и его жена переглянулись. Октофан сказал:— Дорога от Мхерут'йи до Кешам-Ваджа кишмя кишит бандитами.Брахт кивнул. Пилар сказала низким сердитым голосом:— Сафоман.— Сафоман — это их главарь? — спросил Брахт.— Угу, — промычал Октофан. — Сафоман эк'Хеннем, чтоб его Бураш разобрал.— Поэтому вы так осторожны?Брахт показал на луки Денфата и Иедомуса; Октофан кивнул.— Сафоман эк'Хеннем в прошлом благородный человек, а теперь бандит. А разве ликтор Мхерут'йи не предупреждал вас?Брахт покачал головой.— Нам показалось, что ликтор… не очень к нам благоволит.— Филомен, — с презрением произнесла Пилар. — Он ничем не лучше Ценофуса. Они должны охранять дороги и защищать простых людей вроде нас, а чем занимаются? Сидят себе в своих фортах и почти не вылезают оттуда, разве что для сбора податей для тирана. И когда они за этим приезжают, то готовы пустить нас по миру. И никогда не платят.Она коротко улыбнулась Каландриллу.— Ценофус — ликтор? — как бы между прочим спросил Брахт.— Ликтор Кешам-Ваджа, — пояснил Октофан. — Он утверждает, что наша земля находится под юрисдикцией Филомена. Но только не тогда, когда приходит время налогов.— А этот самый Сафоман — местный бандит? — пробормотал керниец.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71