куда он попал?
Перед глазами все плыло, и только с какой-то там попытки он сообразил, что находится в тюрьме. Кованые решетки на окнах, охапка начинающей гнить давнишней соломы, запах испражнений и немытых тел и препротивнейший лыбящийся хмырь напротив. Тюрьмы всех королевств грани были одинаковы.
— Что, братан, — открыл щербатый рот хмырь, — сегодня не самый лучший день в твоей жизни, а?
Михаэль, перевернувшись с живота, кое-как уселся, прислонившись спиной к холодной стене.
— А какой сегодня день? — еле прохрипел он.
— Эх, дружок! Да тебе совсем, видать, худо! — расхохотался толстяк. На него сразу зашикали из полумрака камеры. — Пошли в схад, уроды! — во все горло проорал тот, — я с новеньким обчаюсь. Глядишь, сегодня мне не так скучно будет. А ежели шо, то и с вами, морды, поделюсь.
Михаэль внутренне сжался — попасть в компанию к ночному жителю. Да еще к одному из тех, кто не живет по человеческим законам. И вообще не признает никаких законов, кроме своих. Только он, и только для себя и таких же, как он.
— Ты, малой, не молчи, не бойся. С тобой же по-человечески пока разговаривают, — дышащий зубным гнильем, собеседник пододвинулся ближе.
— Пока? А что, ты можешь и по-другому?
— А то как же, милый! Морда твоя мне незнакома, имя тем более. Мож, ты подсыл залетный али просто человек невинный да достойный. Кто знает? Вот скажи, че мне с тобой делать? Руку тебе пожать али свои руки тебе на горло положить? Али просто… — он хитро подмигнул, — с тебя портки спустить да волосики с задницы повыдергивать… чтоб лишнее не цепляло. — Бандюг подсел еще ближе. — Если б ты знал, мил человек, как без бабы здесь тяжко. А так и ты жив, и я доволен… — он положил руку на колено Михаэля, — так что, милая, ска…
Договорить он не успел. Бывший солдат королевской гвардии подловил его лапищу и, резко опустив себе на колено, вывернул локоть. Ночной взвыл, изворачиваясь, но меж тем стремясь воткнуть свой кулак в чужое спокойное лицо.
— А НУ ХОРОШ!!! — подошел к ним совершенно лысый поджарый низенький мужичок. Михаэль не сразу сообразил, что у узника напрочь отрезаны нос и уши, а посреди лба красуется трезубый выжженный знак — клеймо каторжника на галерах.
— Хорош тебе, Конь, не бушуй! А ты, мил человек, отпустил бы его, а? Этот паря плохо пошутил, а ты просто не понял его. Отпусти, — в мягком голосе зазвенела сталь, — не уродуй дурачка.
По тому, как ослабла чужая рука, сержант понял, что Конь согласен на мировую. По крайней мере, пока. Михаэль, ослабив захват, ногой оттолкнул от себя грузное тело.
— Так-то лучше будет, — одобрительно кивнул безносый, — Пойдем со мной, солдатик, я тебе твое место покажу. А ты, Конь, наперед думай, на кого лезешь и зачем. И зла не держи на малого.
— Как скажешь, Череп, — с нескрываемой злобой потер уцелевший локоть Конь, — как скажешь…
Череп не спеша вышагивал между сидящих на полу, ведя за собой еле дышащего сержанта. Только сейчас Михаэль увидел, сколько народа было в камере. Люди сидели, лежали, тесно прижавшись друг к другу, кто злобно, кто жалобно смотря на него. Клейменный дошел до своего угла, выстеленного потертыми шкурами, на которых с самым скучающим видом возлежала пара здоровяков.
— Кирка, — ткнул Череп в одного, — поделишься с ним. — И, усевшись, скрестив ноги, добавил: — И дай солдатику похмелиться, а то уж он совсем плохой.
Здоровяк, ухмыльнувшись, пододвинулся, указывая на место около себя. Только Михаэль уселся, как около него возник запотевший кувшинчик.
Сержант ухватил сосуд и, даже не разбирая, что, собственно, там, приложился к нему. Живительная влага, освежая пересохшее горло, бурной струей хлынула в желудок.
Оторвав от себя опустевший кувшин, Михаэль осторожно взглянул на старшего.
— Видишь, мил человек, жить и здесь можно. Если, конечно, есть немного здесь, — вожак похлопал себя по карману, — и здесь, — он провел рукой по голове. — Отхожая там… — пальцем показал он, — иди, а то еще разорвет. Мне около себя еще только вони не хватало.
Оправившись, «золотой» вернулся на место, стараясь по дороге никому ничего не отдавить. Устроившись поудобней, он взглянул на Черепа.
— Почему ты называешь меня «солдатиком»?
— А как тебя называть? Или я таки ошибся? — усмехнулся каторжник. — Не бери в голову, приятель. В былые времена я неплохо разбирался в людях. Мне все равно, как ты назовешься. Если ты умный человек, то своего настоящего имени никогда не скажешь. И это правильно. Сегодня мне понравилось, как ты вел себя, и больше ничего. Редко кто может устоять перед… обаянием нашего жеребца. Завтра мы разойдемся своими дорогами, и неизвестно, пересекутся ли наши пути снова. А сегодня ночью, как и завтра, и до тех пор, пока мы не окажемся на свободе, ты гость мой и этих уютных стен. Итак, как нам называть тебя, человек?
— Когда я начинал свою армейскую карьеру, друзья называли меня Филином, — опустил голову Михаэль. — Это из-за того, что у меня… я… спал плохо, ну и из караулов… постоянно не вылазил…
— Бывает, — усмехнулся Череп, — чего только в этой жизни не бывает.
— Слышь… Филин! — толкнул его второй приближенный безносого. — А ты часом не из «золотых» будешь, а? Ну, что под последним Гиером ходили.
— Из них… — сглотнул сержант, соображая, к чему может привести дальнейший разговор, — только это уже давно было… — Ему вдруг стало удивительно легко и спокойно. Захотелось растянуться прямо здесь, на этих проеденных мышами и молью шкурах, и… Он счастливо рассмеялся.
— Само, отстань от человека, — остепенил своего Череп и повернулся к Михаэлю вплотную: — Твое прошлое — это твое прошлое. Сейчас ты один из тех, кого завтра здесь уже может и не быть. Отдыхай.
— Кирка, дружок, позови-ка сюда нашего лошадиного друга. Да поосторожней, не тревожь народ лишний раз… — каторжник с грустью взглянул на дно опустевшего кувшина, — для кого-то из них эта ночь будет последней.
Череп старался не смотреть в глаза советника тайных дел. Редко кто мог выдержать прямой взгляд Вирбахта и тем более, глядя в эти пустые, отдающие мертвечиной глаза, солгать.
В свою очередь, Вирбахт в который раз пытался понять человека, сидящего напротив него. Ему было за пятьдесят. Двадцать лет каторги, из них пять — на галерах. Судья ночного мира. Именно его приглашают разрешать споры и раздоры среди тех, кто живет по своим законам, не подчиняясь законам людским. Руки по локоть в крови, грабеж, вымогательства, пытки. Приговорен к смерти в двух королевствах грани. Любящий отец, добрый сосед, вставший грудью на защиту людишек, когда пьяная солдатня устроила погром в квартале нищих. И он же буквально на следующий день собственноручно вырезал почти весь торговый караван, отказавшийся платить ему дань. И ни одного свидетеля! Но это был он! Он! Вирбахт в этом даже не сомневался.
И с такими… заслугами он, сам еще не ночной король, но его приближенный, соглашается быть подсадной уткой! Здесь советник просто разводил руками.
— Что скажешь? — наконец начал разговор вельможа.
— По поводу этого парня? Если мне будет позволено говорить прямо, господин…
— Можешь не стесняться, — успокоил безносого советник.
— Я бы убил его и не пожалел о содеянном. Он самый обыкновенный насильник и убийца. Лично я презираю таких, как он. Мы подсунули ему в питие щепотку фэла. Его развезло, и он начал рассказывать о своих… подвигах. — Ремесленник буквально выплюнул последнее слово. — Он был в гвардии «золотых», участвовал в рейдах по сбору дани. Я думаю, вы понимаете меня?
— Я знаю, о чем речь, — Вирбахт кивнул.
— Так вот, после смерти короля, кстати, он был свидетелем его смерти, наш Филин уехал к себе на родину — куда-то на юг страны. Но его нашел один из бывших командиров и заставил снова служить. Я так понял, что его шантажировали. Чем? Здесь он не раскололся. Может, в одном из рейдов наш герой проявил излишнее усердие, может, еще что. Его передали с рук на руки молодому дворянину, которого, между прочим, он боится как огня.
— Кто такой? Как выглядит?
— Только имя — Яра. Больше ничего.
— Яра, говоришь? — недобро усмехнулся тайник. — Если я не ошибаюсь, то это переводится как «никто» или как «безликий»?
Череп недоуменно повел плечами в ответ.
— Пусть будет так. Еще что-нибудь?
— Он должен был следить здесь за каким-то громилой. За кем именно, он не признался. И еще, когда действие фэла ослабло и Филин стал приходить в себя, то сразу же попытался выяснить, сколько он может проторчать здесь. Он очень торопится. Его ждут, и, по-моему, как раз этот «никто» ждет.
— Ну и пусть подождет еще немного. Через день, максимум два его отпустят на все четыре стороны. — Вирбахт, достав из-за пазухи свернутый в трубочку исток бумаги, передал его каторжнику: — Это тебе.
Безносый, не скрывая нетерпения, схватил письмо и, развернув, немедленно углубился в него. Когда чтение было закончено, он поднял голову на тайных дел советника.
— Спасибо… господин… — довольно улыбнулся вор, — я искренне рад за то, что вы сделали для моих друзей.
— Не за что… — пожал тот плечами, — Значит, так. Этот Филин должен выйти из камеры живым и на своих ногах. Это раз. В оставшиеся дни слушать каждое его слово, примечать каждое движение, жест. Кто он на самом деле, и зачем он здесь? От этого зависит многое. Это два. Последнее…
Вирбахт, встав из-за стола, начал неторопливо, взад-вперед, прогуливаться по камере.
— Я уполномочен сделать тебе предложение. Никакого пресса. Услышав подробности, ты можешь его принять, можешь отвергнуть. При отрицательном ответе все остается как есть. Но если ты успешно выполнишь порученное дело, то сможешь беспрепятственно отправиться к Хрустальному морю…
— Вы не оговорились, господин? — Череп вскочил со своего табурета. — Я смогу отправиться в Гольлор, чтобы забрать моего…
— Именно так. — Вирбахт, положа ладонь на плечо преступника, усадил его на место. — После этого ты сможешь либо вернуться в Уилтаван, либо уехать, куда тебе самому будет угодно. Но хватит о перспективах. Ты готов меня выслушать?
— Надеюсь, вы не предлагаете мне убить королеву?
— А что? — Советник, облокотившись на стол, взглянул Черепу в глаза. — Разве подобная мелочь сможет перевесить отцовскую привязанность и любовь?
Как только заключенного увели, в расспросную камеру буквально ворвался один из «указчиков» — ближайших помощников советника.
— Шэдаг, что случилось?
— Плохие новости, сударь. Очень плохие.
— Конкретнее, пожалуйста. — Вирбахт уже догадался, о чем пойдет речь.
— Только что вернулся отряд «зрячих», которому была поручена слежка за послами Вильсхолла.
Вирбахт с облегчением вздохнул: «Вернулся, значит, все-таки своими ногами, следовательно, живы и смогут все рассказать… или, на худой конец, написать».
— Сколько убитых? — Его голос был спокойным и ровным.
— Вы… вы знаете? — вытаращил глаза указчик.
— Кажется, я распорядился определить для этого дела самых умелых и опытных. Способных проявить выдержку и трезво оценить ситуацию. Разве нет? Ладно, об этом позже. Итак?
— Один убит, остальные тяжело ранены. Скорей всего, двое останутся калеками.
— При возможности надо будет поблагодарить послов — на их месте я бы уничтожил выживших. Каким образом тайников доставили сюда?
— Гномы. Торговцы с Голубых Гор. Сказали, что их попросил некий Дырявый Мешок из…
— … из трактира «Южный Тракт», — закончил за него Вирбахт. — Дальше все интересней и интересней. Значит, нашим разлюбезным послам понадобился Фэн-Гиау? Шэдаг, помолчи минутку, мне надо подумать.
«Им нужны наемники, — размышлял про себя главный тайник, — для чего? Вряд ли они пришли бы сюда столь малочисленным отрядом. Наверняка за Келебсиром их ждет войско охраны. Или не ждет? И им нужны люди для благополучного возвращения домой. Точно! Именно поэтому они и уговорили тролля идти с собой. Да еще и его братца-силача. Пара умелых бойцов плюс наемники. Неплохой отряд для возвращения и прикрытия! Или у них другая задача? Какая?»
— Значит, так… — поднялся из-за стола советник тайных дел, — сегодня же, немедленно разослать наших людей вдоль границы Вильсхолла. Задача: дождаться ухода послов с территории Бревтона. Ни в коем случае не препятствовать ни им самим, ни сопровождающим их лицам. Выяснить, сколько человек и кто именно, кроме известной нам семерки, переправился в Вильсхолл. В каком месте. Себя ни в коем случае не проявлять! Вас не должны даже заметить! Говорю это в первый и последний раз. Если вас заметят, просто предупреждаю: ваши семьи имеют все шансы остаться с пенсиями по утрате кормильцев! Срок операции — два дня. По истечении срока сразу же вернуться на место. К балу старейшин чтобы все были на месте. Исполнять!
На двух повозках мы подкатили к мертвой деревне. Точнее, она давно не была такой уж и мертвой, просто это я по привычке. За распахнутыми настежь воротами Фэн-Гиау слышался самый обыкновенный гвалт разухабистой пьянки, весомо подкрепленной веселым бряцаньем железа и глухими шлепками тумаков.
Гуляли все поголовно. Когда мы вкатились на главную улицу, ни одна живая душа не обратила на нас внимания. Мне даже обидно стало! У всех свои заботы, и по какому поводу нас сюда занесло, никому никакого дела! Мимо прокачались двое мордатых мужиков в обнимку. Навстречу, чуть не попав под копыта нашей лошадки, из-за угла забора, выступил не менее пьяный бородач. Взглянув лошади в глаза, он стал, мотнул головой, протер мутны очи, плюнул в сердцах и пошел дальше, задевая плечами то борт повозки, то покосившуюся от времени неухоженную ограду. У другого угла молодой парень размеренно лупил по морде своего собутыльника, придерживая того за ворот рубахи и не иначе как собираясь выбить из того все зубы и мозги.
Мы остановились у покосившегося дома, под окнами которого здоровенный детина в рванине лапал хохочущую полногрудую бабенку.
Эльф вместе с Айдо, спрыгнув на землю, подошли к влюбленной парочке, выжидающе встав над ними. Те хоть бы что! Детина, уткнувшись своими телячьими губками в ушко подруги, что-то там нашептывал, между прочим, забираясь своей клешней за вырез рубахи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38