Вайло ухватил сына за сапог и вывернул ему ногу. Пенго привстал в седле, вытаращив глаза от боли и негодования. Вайло нажал снизу вверх, и в колене Пенго что-то хрустнуло.— Вот что, парень. Бери что хочешь: мужчин, женщин, провизию, но если вздумаешь увезти моих внуков, ты умрешь. — Вайло нажал еще раз. — Понял?Пенго, сморщившись, ухватился одной рукой за шею коня, другая тянулась к колену. Он стрельнул глазами по сторонам. Люди смотрели под ноги, на луки седел — куда угодно, только не на Пенго Бладда.— Ты понял, я спрашиваю?Пенго кивнул.— Хорошо. — Вайло не отпускал его ногу, но перестал ее выкручивать. — Сейчас Хэмми подойдет вон к той повозке и уведет ребятишек обратно в дом. Так ведь, Хэмми?— Так, вождь.— А мы с тобой постоим тут, пока он этого не сделает.Хэмми управился мигом, но Вайло успел вдоволь насмотреться на своего второго сына, и его нелюбовь к Пенго от этого только возросла. Ну что ж, он добился своего, выставил Пенго в смешном виде — теперь можно и отпустить.Пенго трясся от ярости. Он двинул бы на Вайло коня, если бы не пятеро собак, кольцом обступивших вождя. Он ограничился тем, что кивнул на круглый дом и сказал:— Надеюсь, здесь ты и умрешь.Вайло вдруг очень захотелось уйти, и он крикнул, обращаясь к своему клану:— Бладд! Да будет долгая и тяжкая жизнь нашей наградой!Громкое «ура» ответило ему, и войско двинулось. Пенго, пронзив отца взглядом, поспешно поскакал вперед, пока воины не забыли, кто ведет их.Вайло смотрел, как его кланники едут вдоль Дхунского озера на юг. Повозки перемалывали прибрежную полосу в грязь, давя желтые весенние цветы, которыми он любовался ранним утром. Прошло больше получаса, прежде чем войско Пенго полностью выехало со двора. Всех кур так и не переловили, и они, глупые, квохтали и хлопали крыльями — нет бы воспользоваться случаем и убежать. Собаки с жадностью глядели на них, но Вайло еще не знал, насколько сильно пострадали съестные припасы Дхуна, и думал, что эти куры, пожалуй, понадобятся ему самому.Убытки и без того велики. Из разбитых бочек вытекает пиво — то-то улитки ночью попируют. Из мешков сыплется зерно, треснувший горшок с маслом валяется на земле. Женщины уже наводили порядок, стараясь не подходить к нему близко и не смотреть на него. Это Нан, должно быть, послала их. Вайло, тяжело вздохнув, оставил собак слизывать масло и пошел в дом.В просторных голубых сенях его ждали те, кто остался верен ему. Хэмми и Самло Фаа, Одда Бык, Глен Карво и другие. Выстроившись полукругом, они встретили своего вождя безмолвными, выразительными кивками. Почти все они уже пережили расцвет своей воинской славы. «Как и я, — с невеселым юмором подумал Вайло. — Меня оставили командовать армией стариков».Стало быть, тем, кто помоложе, придется побегать.— Хэмми, пересчитай по головам всех, кто остался, даже зеленых юнцов и девчонок, и каждому подбери оружие. Тебя, Самло, я прошу объехать пограничные дозоры. Между домом и Быстрой должно быть не меньше двадцати воинов — приведи их всех сюда.Хэмми и его младший, но более крупный брат кивнули. На душе у обоих явно полегчало: они верили, что с Собачьим Вождем не пропадут.Когда они отправились выполнять его поручения, Вайло послал Одду Быка посмотреть, как укреплен круглый дом, и доложить ему ночью о результатах осмотра. Одда седеет, но еще крепок. Он доводится двоюродным братом Окишу и умеет играть на волынке. Хорошо, что он здесь, под рукой.— Ты, Глен, пойдешь со мной, — сказал Вайло под конец брату Строма Карво.Первым делом они отправились к Нан. В притихшем круглом доме звучало гулкое эхо. Факелы догорели, и никто не позаботился заменить их. В коридоре, ведущем на кухню, следы от сапог отпечатались в чём-то липком наподобие меда. Туда понемногу слетались мухи.Кухни Дхуна, ряд высоких сводчатых комнат, тянулись вдоль западной стены. Эти помещения служили не только для стряпни — там помещались и житницы, и маслобойни, погреба для мяса и пивоварни, загоны для птицы и рыбные садки. Здешние кухни были намного грандиознее, чем в Бладде, и Вайло не знал, где бы здесь попросить чего-нибудь вкусного. Но долго теряться в догадках ему не пришлось: Нан вышла к ним с Гленом и проводила их куда следовало.Она держалась совершенно спокойно и красиво уложила свою седую, как море, косу.— Они дождались, когда я ушла ягнят принимать, — почти не теряя спокойствия, сказала она.Вайло кивнул, хотя она могла бы ничего и не объяснять. В преданности Нан Калдайис он никогда не сомневался. Любопытнее всего то, что она любила их обоих — сначала его жену, потом его. Нан была при Ангарад в день ее смерти, ходила за ней как сестра и вспоминала о старых временах, когда обе они были девушками. В юности Нан была красавица с длинными каштановыми волосами и глазами им под цвет, но Вайло о ней никогда не думал. Только Ангарад заставляла его сердце биться сильнее. Теперь, почти сорок лет спустя, между ними все изменилось. Муж Нан погиб в набеге на Крозер через год после смерти Ангарад, и общее горе помогло им обрести утешение.В комнате, служившей собственно кухней, кипела уборка. Женщин в распоряжении Нан уже не осталось, и она приспособила для этой работы конюшонка и внуков вождя. Пыль выметалась усердно, но Вайло сомневался, что после этого здесь станет чище, поскольку конюшонок мел в одну сторону, а Кача и Эван — в другую. Вайло захотелось даже взять метлу и показать им, как это делается — ведь в юные годы он вычистил немало дворов и конюшен, — но он подозревал, что чистота здесь не главное. Нан поступала с его внуками точно так же, как он с мужчинами: занимала их делом.— Ну, Нан, много ли они нам оставили?— Кое-какую скотину, немного зерна — и угрей, всех до единого, — усмехнулась она.Вайло хохотнул, и ему впервые за весь день стало немного легче. Внуки с ним, Нан тоже, собаки обжираются во дворе. И рядом Глен Карво с лицом, будто высеченным из камня. Глен похож на своего покойного брата: такой же сильный воин, преданный и серьезный. Вайло каждый день не хватало Строма. Не хватало каждого бладдийца, умершего с тех пор, как он стал вождем.— Ты думаешь, мы протянем? — спросил Вайло у Нан.— Протянем. Я позабочусь об этом.Вайло понял то, о чем она умолчала. Хозяйство Нан брала на себя, не желая, чтобы он забивал себе голову еще и этим.— Я буду на конюшне, если понадоблюсь, — сказал он, а конюшонку добавил: — Поторопись-ка, парень, если хочешь пойти с нами.Тот, не веря своему счастью, робко взглянул на Нан. Она кивнула, отпуская его, и велела оставить метлу у стены.Втроем они зашагали по темнеющим коридорам Дхуна. Хэмми еще не закончил свой подсчет, но Вайло знал, что итог будет неутешительным. Его не оставляло чувство, что он, Глен и конюшонок пробираются по опустевшему кораблю. Но он не мог упрекать кланников, ушедших на юг, — ведь они подчинились не столько Пенго Бладду, сколько зову своих сердец. Они ушли, чтобы сражаться. Все очень просто.Он промедлил со своей местью. Он держался за Дхун вместо того, чтобы обрушить гнев богов на головы черноградцев, всех до последнего. Шумно выдохнув, Вайло заметил, что они идут через королевское крыло. Он не любил этих гулких чертогов, давно лишенных мебели и других украшений. Лишь какие-то древние занавеси из синего бархата еще висели на стене, где не было ни окон, ни дверей. Вот главная черта этого места: поблекшая, бесцельная роскошь.Тем не менее все здесь принадлежит ему, и он должен удержать это, если не хочет сделать посмешищем всю свою жизнь. Он отдал половину своей души за этот дом, и если он его потеряет, утраченная половина уже не вернется к нему.После ночного землетрясения со стен и потолков осыпалось много пыли. Она тучами вздымалась в воздух, потревоженная их шагами. Вайло тяготила еще одна дума: отчего заколебалась земля? Ему вспомнилось одно лето из его прошлой жизни, когда они с Окишем Быком строили стену. Гуллит за какую-то провинность отправил их обоих к Гамберу Хенчу, чтобы тот на месяц загрузил их работой. Гамбер, хоть и старый уже, оставался лучшим в клане каменщиком и научил их многим полезным вещам. От него Вайло узнал, что стену без раствора нельзя класть быстро: камни должны осесть. И с землей, по которой они ходят, дело обстоит точно так же, говорил Гамбер: она еще не устоялась. С тех пор Вайло при самых легких подземных толчках вспоминал Гамбера Хенча и говорил себе, что бояться нечего. Но то, что произошло прошлой ночью, напоминало не оседание, а нечто обратное ему — и Вайло был неспокоен.Но что же он мог с этим поделать? Он не Каменный Бог, а всего лишь вождь.До конюшни он дошел в омраченном настроении, и ему стоило труда скрыть это от своих людей. Впрочем, все по порядку.— Сколько лошадей осталось в стойлах?Конюшенный мастер отправился на юг, но один из конюхов, молодой парень, уже переводил оставшихся лошадей поближе к входу.— Пенго велел вывести всех, — торопливо пояснил он, — да мастер не позволил.Вайло оценил эту своего рода преданность, хотя мастер и бросил его.— И сколько же он нам оставил?— Три дюжины, не считая пони.О боги.— Собачий Конь тоже остался, — добавил конюх, увидев лицо вождя.Еще бы — кому же охота получить копытом промеж ног? Перехватив взгляд конюха, где беспокойство смешивалось с надеждой, Вайло сделал над собой усилие.— Ты молодчина. Смотри же, ухаживай за ними как следует. И оседлай для Глена его коня.Парень пошел за конем, а Вайло сказал Глену Карво:— Поскачешь к Дхунской Стене, где стоит Клафф Сухая Корка со ста восьмьюдесятью людьми. И скажешь, что они нужны нам здесь.Через четверть часа Глен уехал — единственный человек, кто в тот день отправился из Дхуна на север. Вайло знал, что до его возвращения придется ждать долгих восемь дней. 42ВЕЛИКАЯ ГЛУШЬ Промерзшая земля оттаяла на полфута под лучами маленького белого солнца. Оттиски копыт пони тут же наполнялись водой. Черные мухи тучами кружили над тундрой, и есть им, насколько видел Райф, было нечего, кроме него и его лошади.По его прикидке, он находился сейчас на пустошах к северо-востоку от Черного Града. Унылое место, все в холмах и рытвинах, с растительностью не более живой, чем высохшие кости. Вдоль лосиной тропы — пучки ползучей ивы, колючей травы и горячкина корня. Каждый камень на пути оброс лишайником или солью, а некоторые хрустят под копытами, словно мел.Ноги у лошади так и не зажили после оползня. Лошадка держалась стойко, но Райф видел, что ступает она не совсем уверенно, и догадывался, что ей больно. Ела она, что попадалось — колючки, траву, иногда щавель и полынь, за ночь прораставшие по краям проталин — и с водой тоже не привередничала. Райф понимал теперь, за что Увечные так ценят своих пони. Клановый конь к этому времени уже показал бы весь свой норов.Райф чувствовал, что они близятся к краю, к началу Великой Глуши. Ни один кланник не забирался еще так далеко на север — ведь возврата оттуда нет. Райф искал в себе этот страх, то и дело натыкаясь на омертвевшие места своей души. Он по-прежнему боялся многих вещей, но только не Глуши.Есть кое-что пострашнее, чем пропасть в великой белой пустоте, — и Райф Севранс может назвать это кое-что по имени.Он растягивал губы, но это не было улыбкой, ведь улыбка не причиняет боли. Высохшая кожа на лице покрылась зимней чешуей, костяшки, порезанные мечом Битти, саднили. Порез, тоже высыхая, заворачивался по краям и напоминал теперь дубовый лист. Он не гноился — клинок, принадлежавший Битти, был, разумеется, чистым.Битти сражался честно — а Райф?Ему очень бы хотелось ответить «да», но память изменяла ему. Что пронзило сердце Битти — магия или ловко направленный меч? Пожалуй, ему никогда не решить этой задачи. Никогда он не сможет вернуться назад и вспомнить все досконально. Да и негоже использовать память о Битти, чтобы снять часть вины с себя — не настолько низко он еще пал.«Скажи это Черному Граду», — произнес резкий голос внутри, и стыд ожег Райфа, несмотря на холод. Сколько дней уже прошло после набега — три, четыре? Вестник на быстром коне, не тратящий много времени на сон, мог уже доскакать до круглого дома, и эта мысль была для Райфа невыносима.Как это сказал Слышащий? «Наращивай себе плечи, кланник». И Райф наращивал, но, видимо, недостаточно успешно. Стоило ему представить себе лицо Дрея при словах «твой брат стал Увечным», как в сердце вонзался нож. Никаких оправданий на этот раз быть уже не может. Райф Севранс убил своих сокланников, совершив тягчайшее из всех преступлений.Райф направил пони вверх, на усеянное камнями взгорье. На ходу он почесывал лошадку за ушами. Мухи до крови искусали шею и ей, и ему. Хоть бы ветер поднялся и сдул эту нечисть — Райф желал этого не столько ради себя, сколько ради лошади.Была середина дня, и вверху простиралось бледное, но ясное небо. С вершины холма Райф увидел перед собой целое море, из которого торчала трава. Верхний слой почвы оттаял, и вода стояла поверх не пропускающей ее мерзлоты. Райф скривился и послал пони вброд.Он чуть не оставил лошадку на руднике. Расставшись с Мертворожденным и выбравшись из Черной Ямы, он думал только о том, чтобы уйти подальше. Что-то он сознавал, что-то нет. Он знал, к примеру, что вынес с собой наверх меч, лук и Искательницу Кладов. Больше он ни о чем не заботился, но в итоге взял и лошадь, и еды на дорогу — благодаря Фоме.«Мор Дракка, — окликнул тот его из темноты у озера. — Нельзя уходить во тьму вот так, без всего».Было в его голосе нечто, остановившее Райфа, полного решимости не останавливаться. Райф и сейчас покрывался гусиной кожей, вспоминая этот голос, который будто вцепился в него.Глаза чужестранца горели странным огнем, и один глаз кровоточил. Туман уже разошелся, ночь стала ясной, ветер чертил на воде змеиные следы. «Возьми лошадь, — сказал Фома и подвел к Райфу его пони. — Путь на север труден».Райф ни о чем его не расспрашивал. Могло ли его испугать той полной ужасов ночью, что Фома знает, куда лежит его путь? Только теперь Райф понял, что в этом-то и заключалось самое ужасное. Фома навьючил на пони запас воды, одеяла, огниво, жир для смазки копыт, четверть политого маслом овса и то, что он сберег из собственного провианта за последние две недели.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78