Нет, все-таки он дурак. Даже для адептов время всегда оставалось самым дорогим товаром. Скалатею следовало бы это знать. Элеазар вздохнул, потом произнес первое слово. Его глаза и рот вспыхнули фосфоресцирующим светом.– Нет! – завопил Скалатей. – Пожалуйста! Я скажу! Не надо…Элеазар остановился, но недосказанное заклинание продолжало эхом отдаваться в шатре. Тишина, когда она все-таки наступила, показалась абсолютной.– Н-нак-кануне т-того дня, к-когда Священное воинство выступило из Момемна, – начал мисунсай, – меня вызвали в Катакомбы, чтобы я пронаблюдал за допросом шпиона – так они сказали. По-видимому, первый советник императора…– Скеаос?! – воскликнул Элеазар. – Скеаос – шпион?! Мисунсай заколебался, облизал губы.– Не Скеаос… Некто, прикидывающийся им. Или нечто… Элеазар кивнул.– Тебе удалось заинтересовать меня, Скалатей.– При допросе присутствовал сам император. Он громогласно потребовал, чтобы я опроверг выводы Сайка, чтобы я сказал, будто тут замешано колдовство… Первый советник, как вам известно, человек старый, однако же, когда его арестовывали, он убил или покалечил несколько человек из эотской гвардии – как мне сказали, голыми руками. Император… э-э… Разнервничался.– Ну и что же ты увидел, аудитор? Была ли на нем Метка?– Нет. На нем не было ни малейшего отпечатка колдовства. Но когда я сказал об этом императору, тот обвинил меня в сговоре с Сайком. Затем появился адепт Завета. Его привел Икурей Конфас…– Адепт Завета? – перебил Элеазар. – Ты имеешь в виду Друза Ахкеймиона?Скалатей сглотнул.– Вы его знаете? Мы, мисунсаи, давно уже не интересуемся Заветом. Так ваше преосвященство утве…– Ты хотел продать сведения, Скалатей, или купить их?Мисунсаи нервно улыбнулся. – Продать, конечно же.– Тогда рассказывай, что произошло дальше.– Адепт Завета подтвердил мои выводы. Император обвинил его во лжи. Как я уже сказал, император… э… э…– Разнервничался.– Да. Но этот адепт Завета, Ахкеймион, тоже разволновался. Они заспорили…– Заспорили?Это почему-то не удивило Элеазара.– О чем?Мисунсаи покачал головой.– Не помню. Кажется, речь шла о страхе. А потом первый советник заговорил с Ахкеймионом – на языке, которого я никогда прежде не слышал. Он узнал его.– Узнал? Ты уверен?– Абсолютно. Скеаос, чем бы он ни был, узнал Друза Ахкеймиона. А потом он – оно – затряслось. Мы смотрели на него в полном изумлении, а оно вырвало цепи из стены… Освободилось!– Друз Ахкеймион ему помогал?– Нет. Он перепугался точно так же, как и все остальные, если не больше. Началась суматоха, и это существо успело убить не то двоих, не то троих, прежде чем вмешался адепт Сайка и сжег его. Теперь я припоминаю, что он его сжег, невзирая на возражения Ахкеймиона. Вышел из себя.– Ахкеймион хотел вступиться за это существо?– Он даже пытался закрыть первого советника своим телом.– Ты уверен?– Абсолютно. Я никогда этого не забуду, потому что именно тогда лицо первого советника… его лицо… оно… отчистилось.– Отчистилось?– Или развернулось… Оно просто… просто раскрылось, как кулак, но… Я не знаю, как это еще можно описать.– Как кулак?«Этого не может быть! Он лжет!»– Вы мне не верите. Пожалуйста, поверьте, ваше преосвященство! Шпион был копией советника, двойником – без Метки! А это значит, что он – артефакт Псухе. Кишаурим. Это значит, что у них есть шпионы, которых невозможно распознать.По телу Элеазара разлилось оцепенение.«Я подверг мою школу риску».– Но их Искусство слишком грубое…Скалатей как-то странно воодушевился.– И тем не менее другого объяснения я не вижу. Они отыскали способ создавать идеальных шпионов… Подумайте только! Как долго они могли нашептывать все, что захотят, на ухо императору? Императору! Кто знает, сколько…Он умолк – очевидно, осознал, что слишком близко подобрался к сути дела.– Вот почему я прискакал сюда в великой спешке. Чтобы предупредить вас.У Элеазара пересохло во рту. Он попытался сглотнуть.– Ты должен остаться с нами, чтобы мы могли… расспросить тебя поподробнее.Лицо мисунсаи превратилось в маску ужаса.– Б-боюсь, это н-невозможно, ваше преосвященство. Меня ждут при дворе.Элеазар сцепил руки, чтобы скрыть дрожь.– Отныне, Скалатей, ты работаешь на Багряных Шпилей. Твой контракт с Домом Икуреев расторгнут.– Э-э, в-ваше преосвященство, я – прах перед вашей славой и могуществом – ваш раб! – но боюсь, что контракт мисунсаи нельзя расторгнуть по приказанию. Д-даже по вашему. Т-так что если я м-могу получить м-мою, м-мою…– Ах да. Твоя плата.Элеазар строго посмотрел на мисунсаи и улыбнулся с обманчивой снисходительностью. Несчастный глупец. Думает, что недооценил свою информацию. Это стоит куда больше золота. Намного больше.Лицо мисунсаи сделалось непроницаемым.– Полагаю, что не могу более медлить с отъездом.– Ты пола…И тут Элеазар едва не стал покойником. Скалатей начал свой Напев одновременно с репликой Элеазара, выиграв по времени один удар сердца – и этого почти хватило.Молния прорезала воздух, с грохотом ударилась об оберег-зеркало великого магистра и отскочила. На миг ослепший Элеазар откинулся назад вместе с креслом и грохнулся на ковер. Он запел, даже не успев подняться на четвереньки.Воздух наполнился всполохами пламени. Пляска огненных птиц…Наемник завопил и в спешке принялся читать заклинание, чтобы усилить свои обереги. Но для Хануману Элеазара, великого магистра Багряных Шпилей, он был детской загадкой, решить которую не стоило труда. На Скалатея посыпались пылающие птицы, одна за другой. Поочередно они раскололи все его обереги. Затем из воздуха появились цепи; они пронзили руки и плечи мисунсаи, пересеклись, словно ниточки в детской игре паутинка, и Скалатей повис в воздухе.Мисунсаи закричал.Джавреги влетели в покои с оружием наголо и сразу же остановились в ужасе, завидев, что случилось с мисунсаи. Элеазар гневно рыкнул на них, велев убираться прочь.Тут он заметил своего главного шпиона, Ийока; тот работал локтями, прокладывая себе дорогу среди отступающих воинов-рабов. Заядлый приверженец чанва спотыкался о ковры; его покрасневшие глаза были широко распахнуты, распухшие губы приоткрыты от возбуждения. Элеазар не припоминал, чтобы ему доводилось видеть на лице Ийока настолько сильные эмоции – во всяком случае, после того рокового нападения кишаурим, десять лет назад, перед… Перед объявлением войны.– Эли! – воскликнул Ийок, глядя на пронзенную, корчащуюся фигуру Скалатея. – Это что такое?Великий магистр рассеянно затоптал небольшой костерок на ковре.– Подарок для тебя, старина. Еще одна загадка, которой следует найти решение. Еще одна угроза…– Угроза? – возмутился Ийок. – Эли, что это значит? Что произошло?Элеазар рассматривал вопящего мисунсаи с видом человека, которого отвлекают от работы. «Что мне делать?»– Тот адепт Завета, – отрывисто спросил Элеазар, поворачиваясь к Ийоку. – Где он сейчас?– Движется вместе с Пройасом. Во всяком случае, так я полагаю… Эли! Скажи…– Друза Ахкеймиона необходимо доставить ко мне, – продолжал Элеазар. – Доставить ко мне или убить.Лицо Ийока потемнело.– Такие вещи требуют времени… планирования… Он же адепт Завета, Эли! Не говоря уже о том, что могут последовать ответные действия… Мы что, воюем с кишаурим и с Заветом одновременно? Ну нет, ничего подобного не будет, пока я не пойму, что происходит! Это мое право!Элеазар поднял глаза на Ийока, и во взгляде его было такое же беспокойство. Его, наверное, впервые не пробрал озноб при виде полупрозрачного черепа друга. Напротив, это зрелище успокоило его. «Ийок! Это ты, ведь правда?»– Это покажется неразумным… – начал Элеазар.– Скорее откровенным бредом.– Поверь, старый друг. Это не так. Необходимость делает разумным все.– Да что за увертки?! – вскричал Ийок.– Терпение… – отозвался Элеазар.К нему постепенно возвращалось достоинство, приличествующее великому магистру.– Для начала смирись с моим безумием, Ийок… А потом послушай, почему на самом деле я не сошел с ума. Но сперва позволь ощупать твое лицо.– А зачем? – изумился Ийок. Скалатей взвыл.– Мне нужно знать, что под ним есть кости… Такие, как полагается.Впервые с тех пор, как они ушли из Момемна, Ахкеймион остался у вечернего костра один. Пройас устраивал пиршество для Великих Имен, и туда были приглашены все, кроме колдуна и рабов. Потому Ахкеймион праздновал сам с собой. Он пил с солнцем, прилегшим на склоны гор, с Асгилиохом и его разрушенными башнями, с лагерем Священного воинства, чьи бесчисленные костры мерцали в сумерках. Он пил до тех пор, пока голова не поникла, а мысли не превратились в мешанину доводов, возражений и сожалений.Рассказывать Келлхусу о стоящей перед ним дилемме было безрассудством – теперь он это понимал.Со времен той исповеди минуло две недели. За это время конрийское войско распрощалось с брусчаткой Согианского тракта и свернуло на рыжие, поросшие кустарником склоны нагорья Инунара. Ахкеймион шагал рядом с Келлхусом, как и прежде, отвечая на его вопросы, размышляя над его замечаниями – и поражаясь, постоянно поражаясь интеллекту молодого человека. На первый взгляд все казалось точно таким же, не считая исчезнувшей дороги, по обочине которой они шли раньше. Но в действительности изменилось все.Ахкеймион думал, что разговор с Келлхусом облегчит его ношу, что честность избавит его от стыда. Глупец! Как он мог вообразить, будто его мучает тайность дилеммы, а не сама ее суть? Тайность была скорее целебна. Теперь же всякий раз, когда они с Келлхусом обменивались взглядами, Ахкеймион видел в его глазах отражение своей боли – и иногда ему начинало казаться, будто он задыхается. Он не только не уменьшил свою ношу – он удвоил ее.– А что, – внезапно спросил Келлхус, – сделает Завет, если ты им расскажешь?– Заберет тебя в Атьерс. Заточит. Станет задавать вопросы… Теперь, когда известно, что Консулы пошел вразнос, они пойдут на все, чтобы восстановить хотя бы видимость контроля. Они никогда не позволят тебе ускользнуть.– Тогда ты не должен ничего им говорить, Акка!Его слова полны были гнева и тревоги; его безрассудство напомнило Ахкеймиону об Инрау.– А Второй Армагеддон? Как быть с ним?– А ты уверен? Достаточно уверен, чтобы рисковать чужой жизнью?Жизнь за мир. Или мир за жизнь.– Ты не понимаешь! Ставки, Келлхус! Подумай о том, что поставлено на кон!– Как я могу думать о чем-то другом? – парировал Келлхус.Ахкеймион слышал, будто жрицы Ятвера всегда тащат к алтарю две жертвы – обычно молодых барашков; одного – чтобы положить под нож, а второго – как свидетеля священного пути. Таким образом, каждое животное, брошенное на алтарь, смутно понимало, что происходит. Для ятверианцев недостаточно было ритуала как такового: им требовалось осознание. Один барашек стоит десяти быков, – так когда-то сказала ему жрица, словно у нее была возможность судить о подобных вещах.Один барашек стоит десяти быков. Тогда Ахкеймион рассмеялся. Теперь он понял.Прежде эта дилемма бросала его в мучительную дрожь, словно он совершал тайный грех. Но теперь, когда Келлхус знал, она стала подавлять Ахкеймиона. Прежде ему удавалось хотя бы время от времени отдыхать в обществе этого незаурядного человека. Он мог притворяться обычным наставником. Но теперь, когда дилемма встала между ними, ощущение мучительного выбора неотвязно преследовало его, вне зависимости от того, отводил Ахкеймион взгляд или нет. Не было больше никакого притворства, никакой «забывчивости». Только острый нож бездействия.И вино. Сладкое неразбавленное вино.Когда они прибыли в полуразрушенный Асгилиох, Ахкеймион, наверное, от безысходности, начал учить Келлхуса алгебре, геометрии и логике. Есть ли лучший способ отвлечь душу от терзаний, заменить уверенностью мучительные сомнения? Пока другие наблюдали за ними со стороны, смеялись и чесали в затылках, Ахкеймион с Келлхусом часами напролет царапали доказательства прямо на земле. Через несколько дней князь Атритау вывел новые аксиомы и принялся сочинять теоремы и формулы, которые никогда не приходили Ахкеймиону в голову и уж подавно не встречались в классических текстах. Келлхус даже доказал ему – доказал! – что логике, положенной Айенсисом в основу «Силлогистики», предшествует некая более глубинная логика, та, что опирается на связи между целыми предложениями, а не только между подлежащим и сказуемым. Две тысячи лет постижения и проникновения в суть вещей оказались перечеркнуты пыльной палочкой в руке Келлхуса!– Но как?! – воскликнул Ахкеймион. – Как!Келлхус пожал плечами.– Просто я это вижу.«Он здесь, – пришла Ахкеймиону в голову абсурдная мысль, – но он одновременно и не со мной…» Если все люди смотрят на мир с того места, на котором стоят, значит, Келлхус стоит где-то в отдалении от прочих. Но не находится ли это место вообще за пределами понимания Друза Ахкеймиона?Все тот же вопрос. Надо выпить еще.Ахкеймион покопался в сумке и вытащил схему, которую набросал по дороге из Сумны в Момемн. Он поднес схему к огню и поморгал, пытаясь сфокусироваться на пергаменте. Все надписи были соединены между собою, не считая одной-единственной. «АНАСУРИМБОР КЕЛЛХУС»
Взаимосвязи. Все сводилось к взаимосвязям, точно так же, как в арифметике или логике. Ахкеймион нарисовал то, в чем не сомневался, – например, связь между императором и Консультом, и то, о чем мог только догадываться, – связь между Майтанетом и Инрау. Тонкие линии: одна – проникновение Консульта к императорскому двору, вторая – убийство Инрау, третья – война Багряных Шпилей против кишаурим, четвертая – поход Священного воинства, и так далее. Чернильные штрихи, обозначающие взаимосвязи. Тонкий черный скелет.Но куда вписать Келлхуса? Где его место?Ахкеймион нервно рассмеялся, борясь с желанием швырнуть пергамент в огонь. Дым. Быть может, все эти связи – не более чем дым. Дым, а не чернила. Трудно разглядеть и невозможно ухватить. Не в том ли проблема? Глобальная проблема, касающаяся всего на свете?Мысль о дыме заставила Ахкеймиона подняться на ноги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14