https://wodolei.ru/catalog/vanni/roca-haiti-170x80-25059-item/ 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Он быстро оглянулся.
— Здравствуй, князь. Не ждал меня нынче? Слова эти произнес высокий седовласый и белобородый старик, обряженный в белую полотняную хламиду до пят. В правой руке он держал вырезанный из ствола молодого дуба посох, на безымянном пальце сверкал редчайший голубой аметист размером с яйцо голубки, вставленный в серебряный перстень. И тем же небесным светом сияли его очи из-под густых белесых бровей.
Князь встал и поклонился гостю в пояс:
— Здравствуй и ты, Белун. Да будет жизнь твоя вечной, а доброта неизбывной! Не ждал тебя, верно. Знаю, что и без меня забот у тебя предостаточно. Покровительство ценю твое несказанно, потому злоупотреблять им не смею…
— Не трать лишних слов, князь, не до здравиц сейчас. Беда пришла, Светозор, на земли твои. Вижу, просишь подмоги у брата?
Он подошел к столу — и пергамент сам развернулся под его взглядом.
— Когда ждешь его дружину?
— Если поторопятся, себя и коней жалеть не станут, за пять дней могут дойти, да еще дня четыре гонцу понадобится.
— Плохо считаешь, князь! Накинь-ка сюда и сами сборы, и нехоть дружинную (с краснорыбья кто на вяленку возвернуться захочет?), и страхи — сам оные поминаешь — нового воеводы!..
Не гневись, старик! — воскликнул Светозор. — Разве сделал я что непотребное? За что ратуешь, в толк не возьму?! Ну а сам-то ты, князь, — не отвечая ему, продолжил старик, — али вовсесробел? Где твой меч-удалец, где кольчуга-защитница? Где сила твоя, Светозор?!
Крик Белуна, больше на стон похожий, странно подействовал на Светозора. Он вскинул голову и твердо произнес:
— Сила моя — при мне, Белун. Как порешил, так и будет. А вот ты почему правду говорить не желаешь, али Перун не велит? Если Синегорью грозит супостат, скажи, кто он? Что я сделал противу Перуна, противу Сварога, Хорса, Ярилы?! Кого прогневил? За что же эта напасть?..
— Остынь, князь, нету времени, нету сил. Кабы знал я ответы, давно бы открыл их тебе. — Белун подошел к окну, забранному тонкой решеткой, провел пальцами по прозрачной слюде. Повторил негромко: — Кабы знать, кто за Тьмою стоит, проще бы задачка решалась… Но я не бог, я не ведаю всех путей. Брат твой — Климога — третьего дня ушел из Мозыни, оставив в крепости всех пеших своих и полусотню конных. Сказывал людям, что в Поскреб направляется, но соврал:
Дозор его на Быстрице видели, однако в горы он не поднимался… И еще: волкодлаки страшны, да упыри страшнее. Волкодлаков они направляют, а кто же тех упырей подначивает? Не знаю, князь. Беда пришла в Синегорье, но это лишь начало ее. Хуже будет, если не сумеем сдержать нечестивую скверну, если не встанет герой на пути у нее. Трудное дело, долгое дело, князь, впереди! Мужайся. И прости меня, старого, что покидаю сейчас. Синклит собрался, ждет, решать будем…
Померк свет в малой горнице, внезапно погасли свечи. Белун исчез. Светозор обессиленно опустился на скамью, ладонями сдавил раскалывающиеся от боли виски. Так всегда было, если Белун-покровитель не давал ему совета, на который надеялся. Вдруг со стуком что-то упало на столешницу, прокатилось и замерло, а из отдаления голос Белуна донесся;
— Перстень возьми от меня, Светозор, в нем свойства волшебные. В трудный час пригодится… Князь голову поднял, сказал в пустоту:
— Спасибо, старик чародей. За речи сумбурные и непочтительные прощения прошу — не от сердца они, но от боли душевной. Чую беду, да не знаю откуда. Вот и не сдержался, прости.
Вряд ли Белун мог его слышать. Князь не столько ему, сколько себе говорил-объяснял. Взял перстень с голубым самосветящимся аметистом, хотел надеть было, но остановился, заметив, что в глубине драгоценного камня белый туман возник — странный, беспокойный. Лунный отблеск, скользнув от окна, преломился на гранях, отбросил узкий луч на пергамент с посланием к брату. В этом луче лишь одно слово видимым стало, проступив кровавыми буквами: КЛИМОГА.
Восемь всадников, едва различимых в ночном мраке, подскакали к воротам Ладора.
— Эй, стражник, открывай! — приказал один из них. Однако стражник предпочел послать своего напарника за караульным десятником. Хотя властный голос всадника и показался ему знакомым, он решил не искушать судьбу: пусть десятник сам рассудит, кого пускать среди ночи за крепостную стену, а кого нет.
Долго ждать не пришлось. Десятник, держа в одной руке обнаженный меч, а в другой ярко пылающий смоляной факел, поспешил к воротам. Сквозь прочную решетку вгляделся в нежданных гостей и крикнул им:
— Кто такие? Что вам нужно в сей час в Ладоре?! В ответ один из них спешился, подошел вплотную к воротам:
— Не признал меня, Силыч?
— Гурий? Вот уж не ждали… А дружина-то где? И кто рядом с тобою?
— Много спрашиваешь, десятник» До утра препираться здесь будем?
— Время опасное, Гурий, не ведено в крепость никого по ночам допускать, — проговорил Силыч миролюбиво, но твердо. — Ступал бы до света к Безносу, на постоялый двор.
— Белены обожрался, десятник, воеводу не слушаешь?! На двор постоялый брата княжеского отсылаешь?
— И Климога здесь? — удивился десятник. — Верно ли слышу?
Еще один всадник направил коня к воротам, сказал громко: Хватит канитель разводить! Глянь-ка сюда, поганец! Силыч факел приподнял, всмотрелся. Так и есть, Климога пожаловал! Делать нечего, надо впускать… Он велел затвор скинуть, открыть ворота, а сам заторопился к дворцу княжескому — челядь о заполночных гостях предупредить да князю, коли не спит еще, доложить о Климоге.
Не успел он полусотни шагов пройти, как раздался вскрик за спиной. Силыч резко обернулся — то и спасло его от стрелы, пущенной в спину. Просвистела она, на ладонь разминувшись с десятником. Второй не дожидаясь, отбросил в сторону факел, пригнулся к земле, чтоб стать для врага неприметней. Успел разглядеть только черные тени возле распахнутых ворот и отблеск ножей, на большее времени не было.
— К оружию, братья! — закричал Силыч и стремглав помчался ко дворцу, о себе не заботясь. Он понимал, что не ждавшие подвоха стражники у ворот уже врагом перебиты. Только раз кто-то вскрикнуть успел, от подлой руки смерть принимая.
Хотя близко совсем до дворца, но всадникам ближе. Почуял десятник, что сейчас вот ударят его каленым железом промеж лопаток, не спасет и кольчуга! Отпрыгнул с дорожки, юлой развернулся — и успел-таки рубануть мечом по налетевшему скакуну, вспорол ему левый бок. Конь рухнул с седоком вместе, однако другие были уже рядом. Силыч сорвал с себя плащ, швырнул в ближнюю конскую морду, отчего мгновения важные выгадал. Снова бежать бросился.
Боковым зрением новую опасность заприметил, на бегу скосил взгляд — и похолодело сердце. Себя не помня от ужаса, завопил:
— Оборотни пришли, оборотни!..
Не успел ничего больше Силыч. Страшный удар железной палицы смял его шлем, словно перезревшее яблоко. Бездыханное тело упало возле самых ступеней, ведущих к дворцовому входу.
Воевода Гурий, опьяненный первой кровью защитников крепости, не слезая с коня, приказал подоспевшим подручным взламывать двери. Трое или четверо нападавших устремились вверх по ступеням, но встречены были калеными стрелами, выпущенными через узкое оконце над входом. Одному стрела промеж глаз угодила, другого лишь по плечу царапнула.
— Щитами прикройтесь, дурни! — рассердился Гурий. — С боков подступайте! Рубите дверь, сучье отродье!
Площадь перед дворцом быстро заполнялась вооруженными людьми, из которых лишь немногие были облачены в доспехи. Большинство этого странного воинства одето было в звериные шкуры, да и оружием не каждый владел. Его, кажется, вполне заменяла им нечеловеческая злоба, вырывавшаяся наружу волчьим воем…
Дверь, хотя и прочной была, трещала под ударами мечей и боевых топоров. Защитники княжеского дворца понимали, что обречены, поэтому в последних своих мольбах, обращенных к Перуну, не жизни просили, но смерти достойной.
Гурий не стал дожидаться, когда главные двери снесут, направил половину своих разбойников перекрыть все крепостные входы-выходы, а те ворота, через которые его дикому войску обманом пройти удалось, приказал вновь замкнуть, на башню надвратную лучников выставить.
Услышав эти распоряжения, к воеводе подскакал Климога, прежде укрывавшийся в стороне:
—Не рано ли ворота закрывать. Гурий? Наши люди не все еще в крепость вошли.
—Некогда разбираться. Нашумели мы из-за упрямого Силыча, теперь время дорого. Вот-вот ночная стража из города набежит, а сколько их там, мы не знаем. Оборотни твои да беренды, что у ворот замешкались, пусть их и встретят. Сейчас нам важнее до Светозора добраться, крепостью завладеть до рассвета. Поутру, сам знаешь, иные дела пойдут… Не до разговоров теперь.
— Ладно, ступай.
В ночном мраке не разглядел воевода, как гневно сжал губы Климога. А если бы и разглядел, не придал бы особого значения. Одной веревочкой они повязаны с того дня на морском берегу, как сговорились власть в Синегорье под себя забрать. Одному без другого не обойтись. Так что, новый князь, гневись не гневись, а к дерзким речам воеводы-сообщника привыкать придется.
С первым криком караульного десятника Светозор осознал, что ошибся в сроках: ждал врага через неделю-другую, а он уже здесь, у крепостных ворот. Но, выглянув из окна, князь еще более поразился. Как получилось, что ворота распахнуты? В темноте не многое рассмотришь, однако понятно — подлецы беспрепятственно и большим числом ворвались в крепость, сейчас будут во дворце!
Распахнулась дверь горницы, вбежал Вирька, молодой княжеский оруженосец:
— Спасайся, князь! Измена в крепости! Не удержимся…
— А коли здесь не устоим, то где стоять еще? — хмуро вопросил Светозор. И сам же ответил: — Крепость мой прадед возводил, дворец дед строил, здесь сязду я глаза закрыл. Значит, и мне здесь быть пока жив.
Вирька ничего не сказал. Молча подал князю под-кольчужную рубаху из толстой кожи, достал из сундука наручи, латные рукавицы и шлем. Облачаясь быстро и ловко, князь спросил:
— Сколько людей во дворце?
— Мужиков с дюжину наберется. Бабы из челяди, княжич с княжной. А тех-то не меньше сотни!
— У страха глаза велики… Спящими нас не порезали, и то ладно. Из города стражники набегут скоро, подсобят. Ступай собери баб в нижней зале, княжну с княжичем приведи туда же. Не медли!
Над сундуком с латами висело княжеское оружие:
крепкий лук и колчан со стрелами, булава железная, ножи метательные, кинжалы, а в самом центре — меч Светозора, многими победами славный, друзьям и врагам известный. Сам ковал его князь, когда юн еще был, в тайной кузне у Белой горы. Туда отец привел, он же и слова заговорные бормотал, пока Светозор железо в пламени горна раскалял, в льняном масле томил, а затем снова в огне, а там уж и в ледяной проточной воде. И следил отец, чтобы всякому ходу железа свой заговор был. Один —на пламя, другой — на масло, третий — на воду. Произносил слова заветные то быстро, то медленно, а Светозор под их ритм подстраивался, едва поспевая порой разворачиваться от наковальни к жаркому горну или ручью ледяному. Ох и дивный же меч получился! Броню вражескую как орехи колол, чужие мечи разрубал, а на нем самом ни зазубринки. По руке Светозора, по силе его и по разуму меч удался. Неужто теперь на последнюю битву князь из ножен его вынимает?
Опоясавшись ремнем с метательными ножами, взял в правую руку меч, в левую — малый щит для ближнего боя и поспешил из горницы. В последний миг его взгляд упал на перстень Белуна. Тот светился, будто напоминал о себе. Не думая, что в бою от такого подарка будет помощь, князь все-таки прихватил и его. А снизу уже доносились глухие удары — враг дворцовые двери ломал, рвался докончить свое подлое дело.
В нижней зале, едва освещаемой дрожащим пламенем двух-трех свечей (больше зажигать не стали, опасаясь привлечь внимание вражеских лучников), собрались женщины со всего дворца. Разбуженные криками и лязгом оружия, они еще толком ничего не понимали. Полуодетые, испуганные, но все же надеющиеся на крепость дворцовых дверей и запоров, женщины-простолюдинки сгрудились в центре просторной залы, словно десяток ранних опят посреди лесного лужка. Рядом с ними стояла княжна Любава, одетая по-мужски: в грубые кожаные штаны для верховой езды, в беличий опашень, подпоясанный наскоро льняным кушаком, но босая и простоволосая. Княжич Владий, которого она за руку держала, обуться успел, даже маленький свой ножик, только для забавы и годный, с собой прихватил. Сейчас глаза его сверкали сердито, азартно, по-княжески, но вздрагивающие ресницы выдавали детский испуг.
— Марфа, ключница! — крикнул Светозор, войдя в залу. — Отпирай подвал, всех баб туда веди! — И добавил негромко: — Может, заступится Мокошь, так и отсидитесь, покуда помощь не подоспеет…
Встрепенулись женщины, словно и впрямь богиня Мокошь уже посулила им спасение. Марфа загремела связкой ключей, отыскивая нужный. Все к ней оборотились, торопят, суетятся. Любава с Владием, на других не глядя, подбежали к отцу. Обнял их Светозор, Любаве сказал:
— Врагов много, помощь далече. Если спасетесь, идите в Ильмер, к Дометаю, просите заступничества.
— Что происходит, отец? Откуда беда, почему?
— Измена средь нас, Любавушка. А почему — сам не знаю. Видать, проглядел тварь какую-то… Возьми вот кинжал, чай, пользоваться умеешь. Брата береги, он — будущий князь Синегорья.
Сыну протянул Светозор подарок Белуна — аметистовый перстень:
— Его получил я от чародея. Не знаю тайных свойств сего перстня, верю, что ты их узнаешь. Пора, уходите.
Он быстро поцеловал детей и, легонечко оттолкнув от себя, скорым шагом вышел из залы.
Прорубив главные двери, нападающие достигли лишь малого — ворвались в сенную клеть, из которой два хода: в караульную горницу и в княжеские палаты. Караульня, ясное дело, уже пуста была, а в палаты дверь покрепче первой. Она медными листами обита, топором ее не возьмешь.
Помянул воевода Гурий недобрым словом дворцовых строителей, да и себя заодно — за недомыслие. Рассчитывал на легкое и тихое проникновение во дворец, поэтому ни стенобитных быков, ни лестниц не подготовил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52


А-П

П-Я