Так повторялось изо дня в день.— Вам лучше, господин Полти? — спрашивала она.— Маленько лучше, — неизменно отвечал Полти. — Спасибо, Винда. (Хозяйка сама упросила Полти называть ее по имени. Когда так ее пробовал называть собственный сын, она драла его за уши.)— Господин Полти! — притворно возмущалась вдова. — Вы меня в краску вгоните.Но она не краснела. Она печально обводила взглядом комнату, заставленную темной полированной мебелью, стены, увешанные множеством картин, выцветших и потрескавшихся. А ведь как старательно, как любовно она выбирала и покупала эти картины в первые годы замужества! А какие люди останавливались в этой комнате в былые деньки! Она называлась «комнатой Нова-Риэля» и была святая святых «Ленивого тигра» в те дни, когда это заведение не было таким, как теперь, — забегаловкой для отпетых пьянчужек. Сама кровать — ну просто загляденье! С четырьмя столбиками, с бархатным балдахином — для парня она была великовата, даже для здоровенного. Но если на то пошло, Полти был благородных кровей. Самый благородный постоялец в «Ленивом тигре» со времен Осады! Да и сын досточтимой Трош тоже спал теперь здесь — она это знала. Правда, спал он большей частью на стуле у окна, а то и на сеновал уходил — после перебранок с господином Полти. О, как бы Винде хотелось, чтобы ее сына уважали побольше!От коврика поднимался запах мочи.— Винда, я тут подумал, — проговорил Полти, прихлебывая эль. — А Вел в последнее время в «Тигра» наведывается?— Сынишка кузнеца? Ой, он тут много раз бывал, господин Полти. И все время с этой девчонкой-толстушкой. — Досточтимая Трош осуждающе поджала губы. — Только вот не припомню, звать-то ее как.— Лени, — напомнил ей Полти — пожалуй, немного поспешно.— Лени, точно. Развязная маленькая дрянь. Вот чего не выношу — так это распущенных девушек. Ну а вы, господин Полти, себе уж точно попорядочней девушку найдете. — И Винда любовно окинула взглядом внушительную фигуру Полти.За те несколько сезонов, что Полти провел в «Тигре», он еще больше разжирел — ну ни дать ни взять еще одна бело-розовая подушка на кровати!Полти бросило в краску.— Да ладно вам, Винда!— И никаких «ладно вам, Винда» — чтоб я не слышала. Вы благородный, и это я уж точно знаю — в один распрекрасный день вы прославитесь. Просто вам надо поправиться да на ноги встать. Вот и все. Ну, это само собой, когда вам полегче станет. — Винда стеснительно взъерошила рыжие кудри Полти. — А ведь я почти закончила вам жилетку вышивать.— Винда? — окликнул ее Полти, когда она уже стояла на пороге. Залитая румянцем досточтимая Трош обернулась. — Когда сын кузнеца снова придет, скажете мне, ладно?Досточтимая Трош пообещала сказать. В последнее время уход за Полти стал для нее чуть ли не смыслом жизни. Полти ни в чем не знал отказа. Порой, когда он спал после обеда, она потихоньку входила, садилась на кровать и нежно гладила его, виновато отдергивая руку, если слышала на лестнице шаги Арона. Она ничего не могла с собой поделать. Господин Полти внушал ей благоговейное преклонение. Она знала: этот парень послан ей в награду за пережитое горе — смерть мужа и за то, что с тех пор в ее душе расцвела обновленная непоколебимая вера.Бедняга Эбби теперь покоился в глухом углу кладбища, в простой могиле без надгробия. Винда собиралась заказать красивое резное надгробие. Она думала о том, как, постарев, будет приходить к могиле мужа, садиться рядом и разговаривать с ним. Она будет заботливо спрашивать своего Эбби, вдоволь ли он пьет эля в Царстве Небытия и как он там ходит на одной ноге. «Эбби! — будет тихонько шептать она. — Это Винда. Твоя Винда с золотистыми кудряшками». Ну а пока — пока она будет дарить свою доброту, свое милосердие здесь — тем, кто в этом нуждается. Таков ее долг. Некоторые считали ее дурной женщиной. Говорили, что «Ленивый тигр» — чуть ли не бордель. Поглядывали на Винду и шептались: «Зеленая подвязка!»Вот уж ерунда! Наглая ложь! Чего-чего, а подвязок Винда сроду не носила!
Уйдя в тот день от господина Полти, Винда задержалась на лестнице. Дрожащей рукой нащупала в кармане фартука то, что носила там уже много дней. Да, на месте. Ей нравилось всякий раз убеждаться, что драгоценность на месте. Она собиралась отдать ее господину Полти сегодня, но так приятно было оттянуть блаженный миг.Еще немного оттянуть.Винда поднесла поближе к глазам перстень с аметистом и залюбовалась им. Вот ведь какой гадкий мальчишка ее Арон — прятал перстень! И от кого — от родной матери! Найдя перстень, досточтимая Трош была возмущена до глубины души. Как это он только посмел что-то украсть у слабого, больного товарища! Впрочем… нет, воришка бы из Арона не получился — уж слишком он был глуп. Его вина у него на физиономии была написана. Досточтимая Трош старалась, как могла, но, увы, она не любила собственного сына. Он казался ей каким-то бесцветным, жалким. Конечно, Эбби был пьяницей, но все-таки в нем был огонь! Жизнь в нем была! А в Ароне что? Ровным счетом ничего.Аметистовый перстень сверкал гранями и переливался в лучах закатного солнца, проникавших сквозь роковое окно. Винда Трош поднесла перстень к губам и забыла о своем никудышном сынке. Арон! Да при чем он вообще? С того самого мгновения, когда досточтимая Трош увидела перстень, она поняла, кто для нее должен стать предметом обожания. Она вспомнила времена Осады. Золотые были деньки. Она тогда вертелась как волчок, стараясь угодить солдатам-синемундирникам. Винда загадочно улыбнулась.Видела, видела она перстень, похожий на этот…
— Боб, а Боб, — заплетающимся языком проговорил Полти. — Я тут, знаешь, чего подумал?— М-м-м? — уставший после дневных забот долговязый Арон поудобнее улегся на подушке. Он давно привык к пьяному бормотанию дружка. Голос Полти для Боба в это время, когда они вместе лежали на широкой кровати, был всего лишь звуком, нарушавшим тишину, — звуком, пожалуй, поприятнее тех воплей, что раздавались в кабачке, но противнее шелеста листвы за окном и унылого уханья совы. Боб поплотнее закутался в одеяло. Тем самым он безмолвно намекнул другу на то, что в комнате холодновато. Полти сегодня смилостивился настолько, что позволил Бобу открыть окно. Кисловатый запах мочи и пота постепенно улетучивался.Полти ударил по кровати кулаком:— Боб!— Ну, чего, чего?— Да Лени.— Что — Лени?Про Лени Боб теперь редко вспоминал. Все они уже выросли. Мир детства, мир Пятерки остался где-то далеко позади.— Ну… ты же знаешь… я сильно болел, Боб.— Ну, знаю, — отозвался Боб. Полти действительно был очень болен — несколько сезонов назад. А потом просто валялся в кровати пьяный, а мать Боба бегала к нему по первому зову и всячески ему угождала.— Боб? А теперь я, пожалуй, поправился.— Чего?Если так, то это было удивительно. Боб приподнялся и сел.Полти перекатился поближе к другу. Пружины матраса скрипнули. Пухлая ручища сжала худенькое плечо Боба.— А ты про Лени вообще-то думал хоть раз? Боб, как следует ты про нее думал, а? — Боб не совсем понимал, к чему клонит Полти. — А ведь она хорошенькая девочка, Лени-то, а?— Ну, наверно. Только ты сказал, что она шлюха.— И шлюха тоже, не без этого. Только я вижу, ты про нее как следует все-таки не думал, Боб. Ну да ладно. Ты не переживай. Чего тебе-то думать? Думать — это мое дело. Только она сама во всем виновата, Лени-то. Сама виновата во всем.Жирный Полти чуть-чуть приподнялся и оглушительно рыгнул.Той ночью, после того как Полти, наконец, уснул, Боб еще долго лежал, вновь напуганный происходящими переменами. Эти перемены он в последнее время сам для себя стал называть «сдвигом смысла». Когда умер его отец, Боб познал жуткий, внезапный ужас. То было совсем иное чувство — нынешнее было каким-то ползучим, медленным, но от этого не менее пугающим. А чувствовал Боб вот что: ему казалось, что вещи, которые должны бы, по идее, прочно стоять на своих местах, начали двигаться, они уходили у Боба из-под ног. И это Бобу очень не нравилось.«Когда, — задумался Боб, — Полти в последний раз говорил о Лени и Веле, о том, как распалась Пятерка? Сегодня он заговорил об этом впервые за долгое время».И явно не в последний раз.Полти винил Лени в том, что рухнуло их маленькое королевство. Это она своей похотью соблазнила Вела и увела его от товарищей. Ну а будь они все вместе, разве Полти завел бы ту дурацкую болтовню про «Зеленую подвязку»? Разве тогда Полти полез бы в собственный дом, чтобы украсть серебро? Разве тогда досточтимый Воксвелл рассвирепел бы настолько, что превратился в жуткое, беспощадное чудовище? Если бы не это, разве он стал бы отрезать ногу старому Эбенезеру?Во всем была виновата Лени. Только она.Выстроив такую цепочку событий в уме, Боб был вынужден признать, что все выглядит очень убедительно. В подобной связи событий была правда, хотя можно было посмотреть на вещи и иначе — например, приписать гибель королевства Полти всего лишь течению времени и взрослению ребят… Но Боб понимал, что такая версия Полти никак не устроит.Ему непременно нужен был кто-то, кого можно было обвинить в случившемся.Обвинить — и отомстить.
Несколько дней спустя, вечером, Боб, снующий между столиками с кружками, до краев наполненными пивом, заметил в уголке зала Полти. Боб чуть кружки не выронил от удивления.— Эй!Пиво пролилось на чей-то воротник.— Простите, простите!Боб брякнул кружками и ретировался, сопровождаемый обычными ругательствами. Его мать, нацепившая рыжий парик и сильно напудренная, порхала по кабачку, с удовольствием выслушивая сальные шуточки жирного торговца лошадьми из соседней деревни. Боб осторожно поддел мать локтем:— Мам, а Полти почему здесь? Мам?— Парень, еще пива тащи! — прорвался чей-то окрик через клубы табачного дыма.— В чем дело, Арон? — возмутилась досточтимая Трош. — Ты что, не слышишь, тебя зовут? Давай поторапливайся!Боб от отчаяния прикусил костяшки пальцев. Сам он только что пришел — задавал корм лошадям на ночь и чистил их. Сколько же времени Полти сидит в углу? Да и Полти ли это? А с ним кто сидит? Долговязый Боб прищурился и попытался разглядеть сквозь густой дым, кто это сидит за столиком в углу. Знакомые ярко-рыжие кудри, жирная шея, запрокинутая голова — все, в общем-то, привычное, но вот только его друг уже несколько лун кряду не спускался вниз по лестнице. И вот тут до Боба дошло: «Началось!»
— Полти! Ты спустился!Это было сказано немного погодя. Боб взмахнул скатертью и накрыл ею столик, за которым сидел Полти в новой вышитой жилетке, а рядом с ним, как теперь имел возможность убедиться Боб, — Вел и Лени.— Спустился? — как бы непонимающе уточнил Полти, улыбаясь.— Он что, пьяный?Сын кузнеца точно был пьян. Боб посмотрел на него. Вела он не видел очень давно. У Вела давно пробивались усики, а теперь выросли просто-таки роскошные взрослые усы. Вел и подрос, и возмужал, мышцы так и дыбились у него под рубахой. А руки-то, руки, кулачищи какие здоровенные… Он схватил Боба за руку, тощую, как лапка богомола, и вывернул.— Где там наше пиво, парень? Мы же велели — еще пива!— Ой, Вел, ты что! — хихикнула Лени. — Это же Боб, помнишь? Боб!Лени жутко потолстела. Груди у нее выросли до невероятных размеров. Светлые волосы лежали круто завитыми локонами. Лени перегнулась через столик, доверительно глянула на Боба, прикрыв стакан со спиртным.— Мы с Велом собираемся пожениться, Боб. Разве не здорово? Полти, наш старый дружок, узнал об этом первым.— Пожениться? — совершенно по-дурацки переспросил Боб. Больше он не в силах был произнести ни слова. Ему почему-то не давала покоя темная ложбинка между грудями Лени и такая сердечная, поздравляющая улыбка Полти.Полти пьян, что ли, все-таки?Боб так и не понял. Только позднее, когда Полти отправился спать, Боб заметил, что по лестнице его дружок ступает уверенно.— Честное слово, — брезгливо проговорил Полти, войдя в комнату, — вонь тут просто ужасная. — И Полти распахнул окно, как только Боб прикрыл дверь. — Просто диву даюсь, как это ты не замечал такой вони, Боб. Ну да чего удивляться-то? Особым чистюлей ты ведь сроду не бывал.— Пожалуй, — пожал плечами Боб и зажег свечу. Полти повернулся к окну спиной, и Боб впервые увидел во всей красе тот жилет, то вышила для Полти его мать. Нити всех цветов играли красками на темном фоне, отчего жилет становился похожим на сад в цвету. — Потрясающе… — проговорил восхищенный Боб.И даже не позавидовал другу. А ведь у Боба никогда не было вышитого жилета. Штаны у него оборвались, пестрели наспех пришитыми заплатками, из рубашки и камзола он вырос уже много лун назад, руки торчали из рукавов чуть ли не по локоть. Ну да он к этому привык. Привык и к тому, что его мать по утрам только тем и занималась, что шила одежки для Полти, в то время как ее собственный сын ходил оборвышем. Это казалось Бобу в порядке вещей. В Полти было что-то особенное, это Боб знал всегда. Что-то важное. Не зря же его друг был таким рослым и крупным, широкоплечим. И теперь, в вышитом жилете Полти выглядел еще более представительно.На миг Боб обрадовался, а потом снова встревожился. Двумя пальцами — большим и указательным — Полти сжимал волосок, снятый с жилета. Вьющийся соломенный желтый волосок. Но вовсе не волосок так встревожил Боба. Нет, не волосок, а серебряный перстень, сверкнувший на пальце у Полти, когда тот поднял руку. Серебряный перстень с фиолетовым камнем.— Откуда у тебя этот перстень?— Твоя мать дала, дружище. Винда сказала, что берегла его для меня. Чего она только для меня не сделает, а? — Полти снял жилет и аккуратно повесил его на спинку стула. — Отличный вечерок нынче выдался. А денек завтра и того хлеще будет! — ухмыльнулся он. — Да ладно тебе, стручок бобовый! Чего ты такой кислый?Боб опять задумался — не пьян ли Полти.Жирная физиономия Полти лучилась довольством и гордостью.
А когда они задули свечу и улеглись на кровать, Боб решил внести ясность:— Но оно твое было!Полти, ворочаясь под одеялом, довольно зевнул и сказал только:— Гм? А?Тихо позванивали стекла в оконной раме. Зловонный запах исчезал.— Оно твое было — кольцо это. Ты его в руке сжимал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64