.Гаспар. Я еще не делал выбора и вкушаю понемногу от каждого, чтобы ни в одном не остаться полным невеждою и чтобы, испробовав все, вернее определить, к которому именно я годен. Медицина в любых краях прокормит надежнее всего. Правоведение открывает путь к высоким званиям. А богословие мне особенно по душе, зато не по душе нравы иных богословов и мелочные их распри.Эразмий. Кто ступает так сторожко, оступится не скоро. В наши времена, когда сомнению подвергается всё без изъятия, очень многие избегают богословия, опасаясь пошатнуться в католической вере.Гаспар. Что я читаю в священных книгах и в Символе, который зовется Апостольским Апостольскому символу веры посвящен особый диалог — · «Исследование веры» (см. ниже).

, тому верую непоколебимо и далее не допытываюсь. Остальное пусть обсуждают и определяют богословы, ежели им угодно. Впрочем, если что принято у христиан обычаем и не расходится впрямую со Священным писанием, я подчиняюсь, чтобы никого не ожесточать.Эразмий. Какой Фалес выучил тебя этой философии?Гаспар. Еще совсем мальчишкою я бывал в доме у Иоанна Колета Иоанн Колет — Джон Колет (1466—1519), английский церковный деятель и богослов, настоятель собора св. Павла в Лондоне, ближайший друг Эразма. Он основал школу при соборе и сам ею руководил. Взгляды Колета оказали решающее воздействие на весь жизненный путь Эразма; так и в этом диалоге — педагогические принципы, которые излагает Гаспар, столько же принадлежат Эразму, сколько Колету.

, человека редкостных качеств. Ты его знаешь?Эразмий. Еще бы! Как тебя.Гаспар. Он и напитал нежный возраст подобными наставлениями.Эразмий. А что, если и я последую твоим правилам, с тобою наперерыв? Ты не будешь гневаться?Гаспар. Наоборот, полюблю тебя еще сильнее, и намного! Ты же знаешь, схожестью нравов крепнет взаимная приязнь.Эразмий. Верно, но только не меж искателями одной должности, когда они страдают сходным недугом.Гаспар. И не меж искателями одной невесты, когда все мучатся любовью одинаково.Эразмий. Но, кроме шуток, — попробую усвоить этот образ мыслей.Гаспар. Дай тебе бог удачи!Эразмий. Может, и догоню тебя.Гаспар. Обгони, сделай милость! Но имей в виду: дожидаться тебя я не стану, потому что всякий день стараюсь превзойти и одолеть самого себя. И все же попытайся вырваться вперед, если хватит сил. Охота
Павел. Фома. Винцентий. Лаврентий. Бартол Павел. «Особая каждого страсть увлекает» Вергилий, «Буколики», II, 65.

. Мне, к примеру, нравится охота.Фома. Мне тоже. Но где собаки, рогатины, сетки?Павел. Прочь, кабаны, медведи, олени и лисы! Мы обрушимся на кроликов!Винцентий. А я расставлю силки на кузнечиков. Ополчусь на сверчков.Лаврентий. Я буду ловить лягушек.Бартол. А я — бабочек.Лаврентий. За летучими тварями охотиться трудно.Бартол. Да, трудно, зато прекрасно. Или, может, по-твоему, прекраснее охотиться за червями и улитками, раз у них нет крыльев?Лаврентий. Я предпочитаю удить рыбу. У меня отменный крючок.Бартол. А наживку откуда возьмешь?Лаврентий. Червей повсюду тьма!Бартол. Конечно, да только захотят ли они выползти к тебе из земли?Лаврентий. Ну, я живо устрою так, что они тысячами будут выскакивать!Бартол. Каким образом? Колдовством?Лаврентий. Сейчас сам увидишь. Налей в этот ковш воды. Теперь насыпь зеленой скорлупы грецких орехов, только сперва истолки ее помельче. Теперь полей землю этой водою. Видишь, как полезли?Бартол. Поразительно! Так, должно быть, когда-то поднимались воины Намек на греческий миф о Кадме, который, по совету богини Афины, посеял зубы убитого им дракона, и из земли поднялись воины-исполины.

из посеянных в землю змеиных зубов! Но рыбы большею частью слишком разборчивы да привередливы, чтобы ловиться на такую грубую наживку.Лаврентий. Я знаю одну породу насекомых, на которую идут и привереды.Бартол. Ну, что ж, ты проверь, сумеешь ли надуть рыб, а я растревожу лягушачье царство.Лаврентий. Чем? Сетями?Бартол. Нет. Луком.Лаврентий. Не слыханный прежде способ!Бартол. Зато какой веселый! Вот увидишь, ты согласишься со мною.Винцентий. А что, если нам вдвоем пока сыграть в пальцы Один игрок, зажмурившись или отвернувшись, угадывает, сколько пальцев поднял другой.

?Павел. Это игра вялая и тупая. Такая забава годится, когда бездельничаешь подле очага, а не когда выйдешь за город.Винцентий. Тогда, пожалуй, сразимся в орехи?Павел. Орехи оставим малым ребятам, а мы уж подростки.Винцентий. А все ж мальчишки, и ничего больше!Павел. Ну, кому прилично играть в орехи, тому и верхом на палочке скакать прилично.Винцентий. Тогда выбирай игру ты; что ты ни предложишь — я заранее согласен.Павел. И я больше спорить с тобою не стану. Перед школою
Сильвий. ИоганнI Сильвий. Почему ты бежишь сломя голову, Иоганн?Иоганн. Шкуру свою спасаю, как говорится.Сильвий. При чем здесь шкура?Иоганн. А при том, что если я не поспею вовремя, — пока еще не прочли список, — с меня не одну а семь шкур спустят.Сильвий. Ну, тогда тебе не о чем тревожиться. Пятый час едва миновал. Взгляни на часы: стрелки еще не коснулись отметки между пятым и шестым.Иоганн. Не очень-то я верю часам — врут они постоянно.Сильвий. Хорошо, поверь мне: я слышал голос колокола.Иоганн. И что же он говорил?Сильвий. Пробил пять.Иоганн. Но есть и еще причина для страха. Надо прочитать на память вчерашний урок, очень длинный, а я едва ли сумею.Сильвий. Эта опасность не твоя, а общая. Я тоже помню по урок неважно.Иоганн. А ведь ты знаешь, какой свирепый у нас Учитель. Он бы каждую провинность карал смертью. Так отхлещет, словно бы зады наши обтянуты бычьею кожей.Сильвий. Но его не будет в школе.Иоганн. А кого он оставил вместо себя?Сильвий. Корнелия.Иоганн. Этого косоглазого? Бедные наши ягодицы! Он до того драчлив, что и самого Орбилия Орбилий — школьный учитель Горация, которого поэт вспоминает в «Посланиях» (II, I, 70—71) и называет «щедрым на удары». Его биография известна достаточно подробно по сочинению Светония «О грамматиках и риторах».

посрамит.Сильвий. Да, правда, и я часто молюсь, чтоб у него рука отнялась.Иоганн. Это нехорошо — проклинать учителя. Скорее самим надо остерегаться, чтобы не попасть в лапы к тирану.Сильвий. Давай почитаем друг другу. Один будет говорить, другой — следить по книге.Иоганн. Прекрасная мысль!Сильвий. Успокойся, соберись с духом. Страх отшибает память.Иоганн. Я бы легко стряхнул с себя робость, да ведь опасность какая! В этакой крайности кто сохранит присутствие духа?Сильвий. Конечно. Но все же рискуем мы не головою, а как раз противоположною частью. IIКорнелий. Андрей Корнелий. Водить пером ты умеешь, но у тебя бумага протекает: влажновата она, вот чернила и расплываются.Андрей. Пожалуйста, очини мне это перо.Корнелий. Ножа перочинного нет.Андрей. Вот, возьми.Корнелий. Да он совсем иступился.Андрей. На тебе точильный камушек.Корнелий. Как ты любишь писать — чтоб остриё потверже было или помягче?Андрей. Примеряй по своей руке.Корнелий. Мне нравится помягче.Андрей. Пожалуйста, напиши мне все буквы по порядку.Корнелий. Греческие или латинские?Андрей. Сперва попробую списать латинские.Корнелий. Ладно. Давай бумагу.Андрей. Бери.Корнелий. Но у меня чернила слишком жидкие, оттого что воду часто подливал.Андрей. А мой листок совсем высох.Корнелий. Ну, так высморкайся на него, а если хочешь — пописай.Андрей. Нет, нет, я сейчас у кого-нибудь попрошу.Корнелий. Лучше иметь дома свое, чем просить об одолжении.Андрей. Что такое школьник без пера и чернил?Корнелий. То же, что воин без меча и щита.Андрей. Эх, были бы у меня пальцы такие же проворные!… А то я не поспеваю за учителем, когда он диктует.Корнелий. Главное — это чтобы писать хорошо, а уж потом — чтобы скоро. Если достаточно хорошо, — значит, и достаточно быстро.Андрей. Отлично сказано. Только песенку эту — насчет «хорошо» и «скоро» — ты спой учителю за диктовкою. Благочестивое застолье
Евсевий. Тимофей. Феофил. Хризоглотт. Ураний[Софроний. Евлалий. Нефалий. Феодидакт. Слуга] Имена всех действующих лиц значимы (по-гречески), и значение их непосредственно связано с заглавием и содержанием разговора: Евсевий — благочестивый, Тимофей — почитающий бога, Феофил — любящий бога, Хризогяотт — златоязыкий, Ураний — небесный, Софроний — благоразумный, Евлалий — хорошо говорящий, Нефалий — трезвый, сдержанный, Феодидакт — наученный богом.

Евсевий. Когда все в полях радостно улыбается весне, я не могу понять людей, которым любы дымные города.Тимофей. Не каждого увлекают цветы, зеленеющие луга, ключи, реки; а кое-кого и увлекают, да не целиком: остается место для других увлечений, более сильных. Вот удовольствие и вытесняется удовольствием — словно клин клином.Евсевий. Ты, верно, толкуешь о ростовщиках или же о банкирах, которых не отличить от ростовщиков.Тимофей. Да, но не только об них, мой дорогой, а еще и о несметном множестве иных, вплоть до священников и монахов, которые ради выгод и прибытков всему предпочитают города, и вдобавок самые многолюдные. Не Пифагорову они следуют учению, и не Платонову, а какого-то слепого попрошайки, который всегда радовался толпе и толчее и приговаривал: «Где народ, там и доход».Евсевий. Бог с ними, со слепцами и с их доходами. Мы ведь философы!Тимофей. И Сократ был философ, однако ж деревне предпочитал город, оттого что постоянно жаждал учиться, а эту жажду могли утолить только города. В деревне, объяснял он, есть сады и рощи, ключи и реки, — они услаждают взор, но они безмолвны и, стало быть, ничему не учат.Евсевий. Если гулять одному — Сократ прав, но и то лишь отчасти. На мой взгляд, природа не нема. Наоборот, она многоречива и многому научает своего созерцателя, если человек попадется вдумчивый и толковый. О чем, например, возглашает столь прелестный лик весенней природы, как не о мудрости бога-творца, равной лишь его же, господа, благости? Впрочем, Сократ в сельской тиши и успешно наставляет своего Федра …Сократ… наставляет своего Федра… — в диалоге Платона «Федр», действие которого происходит на лоне природы, близ Афин.

, и сам кое-что от него узнаёт.Тимофей. Да, узнаёт. С такими собеседниками ничего не может быть приятнее деревенской жизни.Евсевий. Тогда не угодно ли испытать подобную приятность? Есть у меня загородное именьице, небольшое, но отлично ухоженное. Завтра поутру пожалуйте все к завтраку.Тимофей. Нас слишком много. Мы разорим тебя дотла.Евсевий. Что ты! Ведь угощение вам будет предложено сплошь растительное, из непокупных припасов, как говорит Флакк Квинт Гораций Флакк, «Эподы», II, 47—60.

. Вина своего вдоволь; дыни, смоквы, груши, яблоки, орехи сами так и просятся в руки — словно на Островах Блаженных, если верить Лукиану Об Острове Блаженных Лукиан повествует в «Правдивой истории» (часть вторая, главы 5—29).

. Пожалуй, и курица будет — с птичьего двора.Тимофей. В таком случае мы согласны.Евсевий. И каждый пусть приходит с «тенью», приводите кого вздумается. Вас четверо, стало быть, в числе сравняемся с Музами.Тимофей. Хорошо.Евсевий. Об одном хочу вас предупредить — чтобы приправу каждый захватил с собою свою. Я подаю только еду.Тимофей. Какую приправу? Перец или сахар?Евсевий. Голод. Нынче вы запасетесь им через скудный обед, а утром навострите прогулкою: моя деревушка одолжит вас и этой услугою. Но в котором часу угодно вам завтракать?Тимофей. Около десяти, пока еще не слишком знойно.Евсевий. Все будет готово.
Слуга. Хозяин, гости у дверей.Евсевий. Вы сдержали слово, и это очень приятно. Но вдвойне приятнее, что вы вовремя и что с вами ваши «тени» — добро пожаловать! Бывают такие вежливые невежи, которые изводят хозяина своим запозданием.Тимофей. Мы явились пораньше, чтобы на досуге все осмотреть и полюбоваться твоим дворцом, который, как слышно, изобилует дивными красотами и на каждом шагу свидетельствует о нраве своего владельца.Евсевий. Вы убедитесь, что каков государь, таков и дворец. Укромное гнездышко мне милее царских хором. Но если жить свободно и по своему вкусу означает царствовать, я здесь и в самом деле царь. Однако ж пока на кухне готовят овощи и солнце еще не палит, взглянем, пожалуй, на мои сады.Тимофей. Разве есть еще один, кроме этого? Не знаю, как дальше, но этот пышный убор удивительно ласково и гостеприимно приветствует всякого входящего.Евсевий. Нарвите себе здесь цветов и листьев, чтобы в доме не страдать от духоты. Кому какой запах нравится, тот и выбирайте. Рвите больше. Все, что здесь родится, я отдаю в общее пользование: калитка в этот дворик всегда открыта, запирается только на ночь.Тимофей. Эге, да у тебя на калитке Петр-апостол!Евсевий. Да, этот привратник мне больше по сердцу, чем всякие Меркурии, центавры и прочие чудища, которых иные изображают у себя на дверях.Тимофей. Оно и достойнее христианина.Евсевий. И привратник у меня не безгласный: он обращается ко входящему на трех языках.Тимофей. Что же он говорит?Евсевий. Прочти сам.Тимофей. Чересчур далеко, глаз не достает.Евсевий. Вот, возьми подзорное стекло и ста сущим Линцеем Линцей (Линкей) — в греческой мифологии герой, отличавшийся поразительной остротою зренья.

.Тимофей. Латынь вижу хорошо: «Если хочешь войти в жизнь вечную, соблюдай заповеди». — «От Матфея», глава девятнадцатая.Евсевий. Теперь читай по-гречески.Тимофей. Греческие слова я тоже вижу, но они меня не видят. А потому передаю факел Феофилу, — он по-гречески так и заливается.Феофил. Μετανοήσατε χαι επιστρέψατε. Πράξεων τω τριτω Покайтесь и обратитесь. — «Деяния», глава третья.

.Хризоглотт. Еврейский я возьму на себя: Вецаддик бээмунато йехйе Праведный верою своею жив будет. «Книга пророка Аввакума», II, 4.

.Евсевий. Ну, как по-вашему, разве он не доброжелателен, этот привратник, который разом и отвращает нас от грехов, и обращает к трудам благочестия? Напоминает, что истинно христианской жизни мы сопричастны не чрез Моисеевы «дела», но евангельскою верою?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82