.. Думать.
Где выключатель? Он уже должен был до него дотянуться. Льюин вытянул руку как можно дальше, протянулся вдоль стены, превратившись в экспонат на витрине, если только не считать того, что никто не мог его видеть, потому что было очень...
Он еще сильнее зажмурился, напряг на лице мускулы, о существовании которых раньше и не знал, мускулы, которыми пользуются только в мгновения страшной боли или страха. В ярости замотал головой.
Думать.
И догадался: ниже. Выключатель располагался ближе к земле. Он провел рукой вниз, изогнув левую часть тела, вытянул зажатую правую руку, встал на колени и стал шарить рукой по пластику, отчаянно пытаясь нащупать контуры выключателя.
Щелк.
Сквозь закрытые веки Льюин почувствовал, что в подвал вернулся свет, но мысль о том, что он может увидеть, показалось ему еще страшнее, чем ужас не видеть ничего. Рука замерла.
Он открыл глаза.
Сэм бежал на него, держа перед собой обеими руками сажальный кол; острие, обитое металлом, тускло блестело. Сэм раскрыл рот — и издал дикий, первобытный вопль, убийственно громкий в мертвом погребе.
— И-и-и-и-и-и!
Льюину хватило времени, только чтобы успеть крикнуть:
— Сэм!
Кол воткнулся ему в подмышку. Он поднял глаза: Сэм вдавил его глубже, повернул (на четверть круга, по часовой стрелке) и отпустил. Инструмент повис в воздухе, немного опустившись под тяжестью собственного веса. Льюин посмотрел на него: его глаза помутнели, он издал булькающий звук, обмяк, и его голова свесилась.
Сэм минуту постоял, а потом, удовлетворенный, поднялся наверх и пошел к дому. Через час или два стемнеет, а у него много дел. Красная тетрадь для упражнений вывалилась из его кармана и теперь невинно лежала на полу, возле лужи темно-красной крови, расплывавшейся рядом с распятым фермером.
— Если-ты-не-поможешь-мне-я-найду-того-кто-помо-жет-тебе-отсюда-не-выбраться-им-придется-умереть-они-бесы-я-сказала-если-я-не-смогу-тебя-остановить-это-сделает-бог-он-засмеялся-я-же-делаю-божье-дело-разве-ты-не-пони-маешь-что-я-сожгу-их-сожгу-дьявола-в-них-всесожжение-богоугодное-дело —
Тогда-выпусти-меня-я-помогу-тебе-он-снова-засмеялся-ты-ничем-не-лучше-их-сказал-он-они-ведь-не-его-как-он-может-так-говорить-боже-милостивый-он-там-сейчас-я-чув-ствую-запах-дыма-бог-если-ты-есть-останови-его-если-ты-существуешь-бога-нет —
Он уже прочитал две трети второго столбца. Написанное становилось все более невнятным и поспешным, ему приходилось по нескольку раз перечитывать строки, чтобы уловить смысл. Порой между словами не было пробелов, многие буквы можно было понять, только исходя из контекста. Пунктуация полностью отсутствовала.
Зачем Сэму понадобился ключ от этой комнаты? Что он мог получить из безумной, бессвязной писанины этой сумасшедшей? Когда Джеймс представил, как Сэм стоит здесь один и усердно расшифровывает сложные каракули, им овладел ужас.
Кто это был возле ямы?
Льюин видел костер. Он чувствовал запах горелого мяса. Он видел, как кто-то поправляет костер палкой. Когда Сэм пришел в себя после падения в яму, он говорил о человеке с палкой, который пытался ему что-то сказать.
Джеймс покачал головой. Невозможно. Просто у Сэма был странный приступ, вот и все. Невозможно себе представить, что Сэм говорил с Раулем Шарпантье в яме, где
(карлика? овцы?)
лежали кости.
(или детей?)
Ме-е-е-е-е-е.
На Джеймса нахлынула уверенность, что эти строки были не фантазией сумасшедшей, не болезненной галлюцинацией.
Все это было правдой.
— Он-сказал-что-все-теперь-закончено-господь-доволен-моей-работой-они-больше-не-будут-грешить-я-очистил-их-полиция-приедет-я-сказала-они-найдут-их-но-он-сказал-я-позаботился-об-этом-скоро-ты-увидишь-о-боже-он-пугает-меня-я-прослежу-чтобы-он-не-сделал-со-мной-того-что-сде-лал-с-ними-с-моей-бриони-моей-жонкиль —
Он убил детей именно так, как рассказывал Льюин, закопал их тела, это было что-то вроде жертвоприношения.
В бездну безвозвратно канет,
Дьявола добычей станет.
Большую часть третьего столбца он прочитать не смог, если не считать одного слова, «Бог», различимого среди путаных каракулей. Он перешел к четвертому, последнему столбцу, возле самого окна.
— Обжег-мне-руку-но-сейчас-она-заживает-он-сказал-я-покончу-с-твоей-писаниной-ему-сначала-придется-меня-убить-все-сделано-сказал-он-но-овцы-тоже-должны-уме-реть-они-поражены-тем-же-бесом-что-и-те-дети-но-я-сохра-ню-их-кости-сказал-они-мне-пригодятся-зачем-спросила-я-он-засмеялся-увидишь-сказал-он-сегодня-он-не-давал-мне-еды-не-выносил-мое-ведро-я-сойду-с-ума-если-буду-сидеть-здесь-я-не-могу-здесь-дышать-здесь-нет-воздуха-сегодня-опять-не-было-еды-он-не-приходил-в-комнату-я-не-слышу-никаких-звуков-в-доме-может-он-ушел-он-не-может-оставить-меня-здесь-умирать-я-сойду-с-ума-не-сумасшедшая-не-надо-это-он-говорит-людям-они-думают-что-я-сумасшедшая-я-не-сумасшедшая-пожалуйста-господи-не-сегодня-я-слышу-звуки-внизу-он-вернулся-о-господи-я-постараюсь-чтобы-он-не-прикончил-меня.
Джеймс поднял голову. Неподходящее время кататься на моторной лодке. Почти ночь. Зачем куда-то плыть на моторной лодке, или запускать модель самолета, или включать электроинструменты? Может, стрижка овец? Нет, сезон не тот. Тут Джеймс подумал: Господи, я знаю этот звук, и резко повернул голову — как раз вовремя, чтобы успеть заметить, как стул выскальзывает и дверь с грохотом запирается. Он услышал, как задвинулся нижний засов, потом наступила пауза, что-то царапнуло по полу, скрипнуло, а потом задвинулся верхний засов.
Он замер у окна, поверив наконец в то, что он знал уже давно, но гнал от себя, отвергал, избегал.
Правда — это безумие.
Взрослые такими вещами не занимаются.
А ребенок?
17. Райский хор
— Ууу-ууу-ууу! Уууу-ууу-ууу-уууу!
Сэм с криком бежал по полю, погоняя топтавшихся, блеявших овец в сторону ворот. По его оценкам, их было примерно двадцать пять, значит, ему нужно было примерно восемь. Треть. Ему удалось отделить группу от отары и после длительных усилий подогнать их к воротам; они разбежались по полю, мгновенно успокоившись. Десять. Это, наверное, почти столько, сколько нужно.
Кормушки были расставлены вдоль края утеса, все, кроме той, что увлекла Полину в ее водную могилу. Жаль, что она умерла, от нее теперь никакой пользы. Но ему нужно срочно что-то придумать: он не рассчитывал, что появится еще один человек. Они должны быть идеальны, безупречны, то есть без повреждений, иначе не получится. А, точно.
Он поскакал вдоль утеса к дому. Ему нужен был бензин и спички и, возможно, несколько деревяшек, хотя, наверное, можно и без деревяшек. Темнело очень быстро.
В доме его встретил стук и грохот: отец пытался выбраться. Сэм не обратил на это внимания. В подвале стояла канистра с бензином — для газонокосилки. Это очень опасно, потому что если бензин попадет на тебя, ты можешь загореться, а если его выпить, то твои внутренности расплавятся или что-то такое. Эта была одна из причин, по которой ему было запрещено ходить в подвал. Надо действовать осторожно. Он схватился за ручку жестянки и потащил ее вверх по лестнице. Канистра была ужасно тяжелой, но он втаскивал ее, шаг за шагом, металлическая рукоятка впивалась ему в пальцы. Он протащил ее через кухню в гостиную. — Сэм? Это ты? Открой дверь немедленно! Я серьезно говорю, Сэм. Никаких шуток, — кричал папа из потайной комнаты. Это единственная канистра, поэтому бензин придется расходовать аккуратно.
Спички. Они, наверное, у мамы в комнате. Они ей нужны для сигарет. Он поднялся наверх и порылся в ящиках. Нашел старый коробок с этикеткой «Севен-Илевен»; она, должно быть, привезла их сюда из Лондона. Как странно! Сколько он себя помнил, она всегда делала странные вещи. Он сосчитал спички: семнадцать. Этого должно хватить.
Он подтащил канистру к большому пыльному дивану. С картины на Сэма, не мигая, смотрела овца. Зачем маме понадобилось рисовать овец? Сэму тоже нравилось рисовать, но он никогда не хотел рисовать надоедливых старых овец. Он любил рисовать дома. Дома в огне.
Он поставил канистру на подлокотник, чуть-чуть ее наклонил, чтобы вытекла тоненькая струйка, и вылил немного бензина на диван, не очень много. Потом Сэм аккуратно накрыл канистру крышкой, перетащил его к порогу и вернулся в гостиную. Зажег спичку и бросил ее на диван. Спичка погасла в воздухе. Черт! Он попытался еще раз: тот же результат. Он задумался, потом снова пошел в комнату родителей. Ему очень хотелось, чтобы папа заткнулся хотя бы на минутку, шум мешал Сэму сосредоточиться. Он еще раз порылся в ящиках; в глубине одного из них он нашел мятую пачку сигарет. Наверное, мама положила их сюда на случай, если они закончатся у нее посреди ночи. Сэм ненавидел сигареты: дым попадал в горло и вызывал кашель. Но он знал, что они могут пригодиться. В пачке осталась одна целая сигарета и половинка.
— Сэм! Я обещаю, я не буду ругаться, но ты должен немедленно открыть дверь. Это плохая игра, Сэм. Немедленно, я серьезно говорю...
Сэм вернулся к дивану, прикурил половинку сигареты, воровато глянул через плечо и быстро затянулся. У-у-у. Больше он никогда так не будет делать. Дым был отвратителен. Сэм закашлялся, на глаза навернулись слезы, он старался держать эту гадкую штуковину подальше от себя. Отец говорил, что курение — очень скверная привычка, но если мама хочет курить — это личное дело: это ее похороны. Сэм никогда не будет курить.
Сэм бросил сигарету на диван: некоторое время обивка подымила, потом что-то тихо бухнуло — и ткань загорелась. В воздух взвились языки пламени. Он постоял немного, чтобы убедиться, что огонь уже не погаснет; клубы дыма уже заполняли комнату, поднимались к потолку. Овцы спокойно, внимательно следили за происходившим.
— Сэм! У тебя будут большие неприятности, если ты не...
Он повернулся и вышел из дома, захлопнув за собой дверь, взялся за ручку канистры с бензином и отправился в долгое утомительное путешествие в сторону памятника.
* * *
Постепенно Джеймс почувствовал запах дыма. Сначала защекотало в носу и появилась сухость в глазах. Сэм пришел и ушел, бог знает зачем и куда, но одно было очевидно: он не собирался открывать ему дверь, которая была сделана очень хорошо, идеально входила в косяк, хотя не настолько идеально, чтобы помешать проникновению дыма. Джеймс закашлялся, и в голове выстрелом стартового пистолета пронеслось слово «пожар».
Он подбежал к окну, которое тоже было сделано идеально, но, что более важно, не было заперто. Джеймс открыл его — и сквозняком в комнату затянуло маленький клуб дыма из-под двери. Окно было выше обычного: подоконник располагался на уровне плеч. В центре оконного проема проходила перекладина, но с обеих сторон от нее хватало места, чтобы протиснуться; схватившись за перекладину, он подтянулся, высунул наружу голову и плечи, посмотрел вниз. Спрыгнуть можно, но трудно занять правильно позицию, потому что мешает рама. Скорее похоже на контролируемое падение, и степень контроля в основном будет зависеть от удачи. Он приземлится на битый камень бывшей бетонной дорожки, до которой у него пока не дошли руки: не та поверхность, которую он в идеале выбрал бы для приземления. В идеальном мире, где его собственный сын не стал бы запирать и поджигать его... Он покачал головой. Нет времени об этом думать. Дым превратился в постоянный раздражитель, царапал глотку; что бы он ни собирался делать, делать это надо немедленно.
Джеймс изогнулся, просунул плечо сквозь перекладину, вытянул шею вверх: в двух футах над окном проходил водосток. Эта часть здания была двухэтажной, явно более поздней пристройкой к основному, трехэтажному корпусу. Крыша круто уходила вверх. Если ему удастся удержаться, он сможет добраться до конька крыши и найти более удобное место для прыжка, а может, даже водосточную трубу. Его не радовала мысль вверить свой вес ржавым скобам водосточной трубы, но это более приятное предложение, чем самый оптимистический прыжок на битый камень и кирпичный лом. Он упорно концентрировал свое внимание на маршруте бегства, не задумываясь о его причинах. Джеймс был уверен, что стоит только начать об этом думать, и он сядет на пол в клубы дыма и заплачет. Нет, с Сэмом он справится после того, как выберется отсюда. А уже потом поплачет.
* * *
На полпути Сэм остановился отдохнуть. Уже почти совсем стемнело, зажглись огоньки Гудуика и залива Фишгард; деревья и трава становились бесцветными, пепельно-серыми.
Жалко Льюина. Если бы удалось оставить его целым, он бы вернулся, а так ничего не получится. Покой — так было написано в книге. Его рука должна отсохнуть (это значит совсем отвалится, как мама говорила). Вроде бы нужно было вырвать ему правый глаз, но на это не хватило времени. Он сделал все, что мог, выключив свет, — он не думал, что Льюин включит лампу. Все равно должно получиться. Иисус все поймет, можно не сомневаться. Но маму и папу он не испортил. Это очень важно. Теперь они будут жить вечно, хотя мама еще не умерла. Ну, об этом он еще успеет позаботиться. Со временем.
Вот Элвиса Сэму было жаль. Он пытался сохранить его целым, но глупый пес так отчаянно сопротивлялся, что пришлось его присмирить. С глазом получилось случайно — он целился в горло. А потом, когда он тащил Элвиса к утесу, он сломал ему лапу, пришлось отрезать ее ножом. Ровная культя лучше сломанной лапы, это уж точно. Элвис кричал: он не понимал, что делает Сэм. Что взять с пса. Нельзя надеяться, что он все поймет. Сэм не сомневался, что даже если Элвис не вернется, он попадет в рай и будет жить вечно. Может быть, Иисус подарит ему новую лапу. А сможет ли Иисус вставить ему новый глаз? Сэм точно не знал, но если Иисус может вернуть к жизни целого человека после того, как тот умер, вряд ли ему сложно дать собаке новый глаз. Он надеялся на это.
Овец тоже было жалко, но они оказались такими трудными: убегали и блеяли. Он даже не догадывался, какой тяжелой была взрослая овца и какими хрупкими были ее ноги. Тогда он еще не знал нерушимое правило: он считал, что если их как-то запугать, хотя бы по очереди, то все получится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34