Глаза Кро-Мана полезли из орбит, пока он отплевывался и откашливался, чтобы не задохнуться от заполнившей пазухи крови. Зрители заржали и завыли, отпихивая друг друга в борьбе за лучшие места под клеткой, запрокинув головы к разинув рты. Даже кое-кто из «звездников», захваченный кровавой горячкой, ржал и аплодировал. И вообще Кро-Мана никогда особенно не любили.
Кро-Ман проигрывал и знал это. Он схватился за безволосый пах Скальда. Чернокожий попытался уклониться, но места для маневра не хватало, и Скальд взревел, как бык в кастрационном станке. Толпа завопила от восторга, когда половые признаки чернокожего хлопнулись на танцпол. Произошла небольшая давка — кто-то из вампиров постарался подобрать ошметок.
Обезумев от боли, Скальд немилосердно лупил Кро-Мана в лицо, выбивая глаза, пропахивая борозды на лбу и скулах. Алым дождем хлестала кровь из подвешенной клетки, брызжа на бешено пляшущих под ней вампиров.
Ослепленный и смертельно раненный, Кро-Ман подставил Скальду горло в ритуальном жесте поражения. Смертельный удар был быстр и — если сравнивать с предыдущим побоищем — почти безболезнен. Кро-Ман упал на сетчатый пол клетки, жизнь его уходила толчками через вспоротую яремную вену, заливая танцующих. И последняя мысль у него была такая: может быть, всего лишь может быть, не дошло бы дело до такого конца, научись он только читать.
Клетку опустили на сцену, где стоял позади конферансье мужчина в белом халате и с докторским чемоданчиком. Теперь, когда жажда убийства ушла, Скальд стал ощущать последствия своего увечья. Он свалился поперек тела Кро-Мана, глаза его остекленели, руки впились в остывающую плоть противника. Вызванные наступающим шоком подергивания создавали впечатление, что он оплакивает павшего врага.
Ветеринар вошел в клетку и присел рядом с изувеченным бойцом. Глянув на конферансье, он покачал головой. Как бы то ни было, а это был последний бой Скальда.
Конферансье выступил вперед, взмахнул руками, призывая публику к тишине.
— Ну, леди и джентльмены, каков ваш выбор для нашего бравого бойца? Да — или нет?
Секундная тишина, потом публика ответила как один человек, и голоса слились в примитивном мотиве:
— Он — наш! Он — наш! Он — наш!
Конферансье кивнул, показывая, что понял, и повернулся в сторону балкона Эшера. Повелитель вампиров, вздохнув, встал и оперся на перила. Заведенная публика, что люди, что Свои, задрали головы, скандируя:
— Эшер! Эшер! Эшер!
— Итак, милорд? Что будет с ним? — спросил конферансье.
Эшер посмотрел на умирающего чемпиона, потом кивнул. Вопль радости вырвался из груди всех зрителей. Ветеринар сунул в карман стетоскоп и положил шприц с приготовленным смертельным снадобьем обратно в чемодан.
— Делай, — приказал Эшер.
Ветеринар погрузил клыки в шею Скальда, вознаграждая его призом, за который борется каждый претендент в этой клетке, — бессмертием.
Эшер отвернулся. Ему уже наскучило.
— Вряд ли Скальд будет рад вечности без своего штыря, — ухмыльнулась Децима.
— А зачем ему штырь? — ответил Эшер, небрежно пожав плечами. — Он войдет в число Своих.
— Старые привычки умирают трудно. Вы это знаете лучше других, милорд.
Эшер застыл, потом медленно повернулся к своей подручной.
— Придержи язык, отродье! Если хочешь сохранить его во рту.
Децима почтительно опустила глаза, но никаких других извинений не добавила. Эшер мысленно завязал себе узелок — проследить, чтобы ее как следует наказали, и снова переключил внимание на сцену.
«Данс макабр» призывал под его знамена бесхозных вампиров, но служил не только этой цели. Когда-то Свои пользовались бандами парий общества, цыган, например. Но после Второй мировой цыгане стали редкостью, да и слишком Заметны были. К счастью, конец двадцатого века позаботился снабдить Своих отмороженными городскими юнцами, болтающимися по улицам городов Европы и Америки. Всегда есть такие, кто готов продать свой род в надежде приобщиться к силе Своих. И они даже зачастую так рвались в вампиры, что готовы были привести еще и родственников и друзей. Вот и сейчас клуб был набит такими охочими к запретным наслаждениям козлами, ведущими на бойню баранов.
Эшер из многолетнего опыта знал, что лучший способ привязать к себе служителей из людей — потворствовать их порокам. Наркотики, алкоголь, секс, насилие — вот инструменты, которыми он чаше всего гнул людей по своей воле. И даже то, что на их глазах забили до смерти одного из них, их не отрезвило.
Снова открылся занавес, на этот раз на сцене был мягкий диван с кожаными путами и стременами, как на гинекологическом кресле. Рядом стоял большой барабан лототрона, набитый пластиковыми номерками.
— А теперь — развлечение с участием публики! — объявил конферансье, махнув в сторону кулис.
Двое «звездников» вытащили на сцену отбивающуюся женщину. Она была одета в дорогой, если не безупречный деловой костюм, а на голове у нее была наволочка. Конферансье шагнул вперед и содрал эту наволочку прочь, открыв спутанные белокурые волосы и перекошенное от ужаса лицо секретарши лет тридцати. Женщина пыталась крикнуть, но ей мешал резиновый кляп.
Ее подтащили к дивану. Когда державшие попытались ее усадить, у нее случился припадок отчаянной силы, и она одного из них смогла лягнуть так, что он ее выпустил. Второй этого не ожидал, и она сумела вывернуться из его хватки и броситься к двери.
Вдруг перед ней оказался конферансье. Схватив женщину за рукав, он тыльной стороной ладони отмахнул ее так, что она покатилась на пол и осталась лежать, оглушенная. Конвоиры бесцеремонно схватили ее за локти и подтащили к дивану, потом стали грубо сдирать с нее одежду и выдернули кляп. «Звездники» в публике стали вопить и притоптывать ногами в такт:
— Трах! Трах! Трах! Трах!
Раздев и привязав жертву, двое «звездников» подошли к барабану. Один из них дернул ручку, барабан завертелся, включилась барабанная дробь, прервавшаяся звоном цимбал. Второй открыл люк и запустил туда руку. Вытащив номерок, он подал его конферансье.
— Сегодня наш счастливец — номер 467!
Минута тишины — люди в публике смотрели на корешки своих билетов, потом раздался хриплый рев триумфа. «Звездник» с бритым черепом и вытатуированной на нем паутиной стал проталкиваться вперед к сцене, взметая в воздух кулак, а приятели на ходу хлопали его по плечам.
— Ну, везунчик, Уэбб! — взвыл кто-то одобрительно, толкнув его в плечо.
Когда Уэбб вылез на сцену к своему призу, Эшер уже потерял интерес к зрелищу. Что-то его беспокоило — но он не мог понять, что именно. В этот момент секретарша очнулась, увидела над собой Уэбба и завопила. Эшер поманил к себе Дециму.
— Ты сказала, что Кавалера получил удар ножом. Кто это сделал?
— Кро-Ман утверждал, что старик, хотя по его описанию это невозможно. Мог пырнуть ножом ребенок, но я в этом сильно сомневаюсь.
— Почему?
— Я видела тело Кавалеры. Грудь вся в синяках, и несколько ребер сломано — будто нож загоняли в него кувалдой. Может быть, он и погиб от руки человека, но я так не думаю.
— Ты считаешь, что его убил кто-то из выводка Синьджона? Но зачем? Зачем кому-то из них бросаться на помощь человеческому ребенку и старику?
Децима пожала плечами. Ее глаза не отрывались от сцены ритуального изнасилования, разыгрывавшейся внизу.
— Синьджон — ваш враг. Кавалеру убили за то, что он — «звездник», а не чтобы помочь ребенку. Наверняка птенец считал, что оказывает услугу своему сиру, убивая вашего служителя.
Эшер кивнул. В ее словах был смысл. Он откинулся назад, задумчиво поглаживая подбородок.
— Кавалера был жалким идиотом, но его смерть — оскорбление моей чести. Оставить ее неотомщенной нельзя. Кроме того, «звездники» не допускают мысли, что я оставлю безнаказанным такое нарушение границ. Завтра ночью убейте в возмещение кого-нибудь из «черных ложек».
Эшер глянул вниз на сцену. Уэбб уже кончил и теперь натягивал штаны. Лицо секретарши было избито, изо рта текла кровь, глаза опухли от слез. Уэбб подмигнул, осклабился приятелям, столпившимся у сцены, и поднял большой палец. Толпа взревела голодным зверем, и снова началось скандирование с притоптыванием.
— Трах по балде! Трах по балде!
Рядом с Уэббом возник конферансье, держа в руках поднос с различными тупыми орудиями — от разводного ключа и до обрезка бейсбольной биты. Уэбб задумчиво оглядел экспозицию и выбрал традиционную свинцовую трубу.
— Трах! По! Бал! Де! Трах! По! Бал! Де!
Секретарша увидела, что сейчас будет, но не стала отбиваться или молить о пощаде. Она поняла, что ее окружают чудовища — люди и нелюди, — и положение безнадежно. Вместо вопля она просто отвернула голову и закрыла глаза. После пятого удара от ее черепа почти ничего не осталось. Довольный своей работой Уэбб взметнул в воздух окровавленный обрезок трубы на обозрение шайке. Публика одобрительно завопила.
Уэбб спрыгнул со сцены, его приветствовали приятели, поздравляя с удачным выступлением. Команда уборщиков быстро унесла тело секретарши за кулисы. Их обязанностью было проследить, чтобы на теле не осталось ничего, позволяющего его опознать, когда оно с грузом уйдет в реку. Эшер не с каждым призом был так осторожен — только с теми, кого могут искать.
Свет померк, и оглушительный ритм электронной музыки вдруг прервался. Эшер наклонился вперед, мощными руками вцепившись в подлокотники. Теперь все его внимание было приковано к расположенной внизу темной сцене. Переминавшиеся на танцполе люди и вампиры замолкли, разговоры забылись, и тут колонки вновь ожили, на этот раз начальными нотами саундтрека «Мисихимы» Филиппа Гласса. Ярко-синее цветовое пятно возникло на сцене, высветив одинокую фигурку, свернувшуюся клубком на полу.
Это была женщина, одетая в классическую пачку белого газа. Ниже было белое атласное трико, подчеркивавшее сложение танцовщицы. На ногах — красные пуанты, и ленты тщательно завязаны ниже колен. Волосы убраны в мягкий пучок, расположившийся ниже затылка шелковым облаком. И без того бледная кожа стала еще бледнее от по-клоунски белого тонального крема, щедро присыпанного тальком.
Музыка взлетела, и танцовщица томно подняла голову, глядя на публику. Глаза ее были густо подведены, как у принцесс Древнего Египта, а губы вымазаны ярко-алой помадой.
Взгляд Никола прошел по поднятым лицам — и бледным, и людским, но все они были голодные, — и вдруг сомнение и смятение, заполнявшие голову, пропали. У нее есть зрители, и пора танцевать.
Глаза Эшера прищурились, лицо стало сосредоточенным. На его глазах будущая невеста поднялась и встала на пуанты, будто поддерживаемая невидимыми ниточками. Ее грация когда-то притянула его к ней и с тех пор не переставала поражать.
Двигаясь со спокойной легкостью дикой кошки, Никола показала публике катетеры, введенные в локтевые сгибы. Покачиваясь под музыку, она медленно открыла клапаны. Несколько вампиров возбужденно ахнули — это воздух наполнился запахом крови. Ритм учащался, движения танцовщицы ускорялись, скольжения сменялись пируэтами, арабесками и фуэте, уносившими ее вдоль сцены, как юную газель, а кровь летела алыми дугами в толпу.
«Звездникам» танцы Никола казались скучными, если вообще не противными, но они смотрели, боясь оскорбить Эшера. А вот Свои собрались у края сцены, и темные винного цвета глаза блестели в предвкушении. Для созданий, уже десятки, если не сотни лет лишенных человеческой сексуальности, этот танец был вершиной эротики. Те, кому повезло попасть под брызги крови, стонали и заходились от наслаждения, слизывая с пальцев драгоценную жидкость.
Музыка приближалась к кульминации, и Никола завертелась по сцене, как дервиш. На последнем пируэте она споткнулась и чуть не потеряла равновесие. Снежно-белую пачку и трико так залило яркой кровью, что невозможно было отличить, где кончается трико и начинаются пуанты. Она опустилась на сцену. Грудь ее тяжело вздымалась, набирая воздух. Запах свежей крови манил неодолимо, и Эшер почувствовал, что возбуждается.
Как и кое-кто из публики, если судить по доносящимся снизу звукам. Один из вампиров, анарх в клетчатой рубашке и бейсбольной кепке козырьком назад, вскочил на пандус, обнажая клыки в предвкушении утоленного вожделения.
Публика дружно ахнула, когда Эшер прыгнул на пандус с балкона. Схватив анарха за шиворот, он поднял его на вытянутой руке, как нашкодившего щенка.
— Я не убью тебя, птенец, потому что ты новичок в Городе Мертвых и еще не знаешь его правил. Но запомни раз и навсегда: эта женщина Никола — моя! Я понятно говорю?
— Д-да, милорд!
Удовлетворенный Эшер метнул юного вампира обратно в толпу. Повернувшись к публике спиной, он нагнулся поднять Никола, закрыл клапаны на ее катетерах и бережно взял на руки. Лицо ее прижималось к его груди, и была она тиха и прекрасна, как фарфоровая куколка.
Глава 3
Заслышав крики, отец Эймон поднял глаза от молитвенника. Прищурившись, он попытался определить расстояние и направление. Свет, отбрасываемый поставленными свечками, играл и дрожал, отчего шевелились и колебались окружающие тени. В церкви Сент-Эверхильд звуки имели тенденцию порождать эхо, и даже проведя в ней столько лет, он не до конца выработал умение точно определять источник шума, приходящего с улицы. Хотя это и было не важно. После заката он за дверь ни ногой.
Колени хрустнули, когда он встал с молитвенного коврика, и четки качнулись в руках, как плотничий отвес. Почти ни одна полночь не проходила без того, чтобы мессу не прервали крики или выстрелы с улицы. И опять-таки, раз двери святилища забаррикадированы, какая разница? Никакой — для епархии, которая много лет назад лишила освящения церковь Сент-Эверхильд. Точнее сказать, просто вычеркнула.
Приход исчез из всех книг, но продолжал существовать как слух — городская экклезиастическая легенда, если хотите.
Впервые он услыхал о «приходе проклятых» еще в семинарии, где о нем говорили шепотом, каким рассказывают истории о привидениях. Тогда он и помыслить не мог, что однажды будет искать этот приход и сделает его своим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29