— Да, — кивнул Стивен. Он осмотрел сооружение. Оно было примерно прямоугольным, и наружные стены были высотой метра в три. Максимум четыре. При необходимости придётся как-то взбираться.Верёвка. Им надо было догадаться прихватить с собой верёвку.— Может, мы просто пришли в неурочный час? — сказал Иешуа. — Ну, какая-нибудь молитва, когда они все как раз…— Тогда бы хоть табличку вывесили, когда у них приёмные часы, — прорычал Стивен, взял камень и подошёл с ним к чёрной двери, чтобы в третий раз обратить на себя внимание.Но когда он уже замахнулся камнем, изнутри кто-то отпер задвижку смотрового окошка. Окошко откинулось, наружу выглянула пара старых, усталых глаз, оглядела их недоверчиво, и человек, которому принадлежали глаза, произнёс:— Уходите!Только одно это слово, и смотровое окошко снова захлопнулось, и задвижка со скрежетом вошла в своё гнездо.— Вот так дела, — растерянно пробормотал Стивен. — Эй! — крикнул он через стену. — Мы пришли, чтобы взглянуть на зеркало, которое хранит образ Иисуса!Мрачная стена высилась перед ними, как неприступный бастион средневековой крепости, и оставалась немой и непостижимой.— Может быть, он нас не понял, — сказал Иешуа.— Как это? — удивился Стивен. — Он же говорил по-английски.— Ну да, — возразила Юдифь. — Он сказал только «leave!». He так много английского.— Ну хорошо. Тогда повтори это ещё раз на иврите.В этот момент за дверью снова послышался скрежет, на сей раз другой, более серьёзный. В своём пазу шевельнулся другой, больший засов, что-то загремело — чугунное кольцо, может быть, — потом дверь изнутри потянули. Она не поддавалась, просмолённый брус, из которого лет двести назад была сколочена эта дверь, отчаянно скрипел — и потом наконец раскрылась.За дверью стояли двое стариков — истощённых, немытых отшельников — босые, в прозрачном от ветхости тряпьё, которое когда-то было чёрным. На первый взгляд они походили на узников, изнурённых десятилетиями концлагеря. Однако глаза их светились мирным, живым огнём, какого Стивену ещё не приходилось видеть, а осанка излучала какую-то особую силу, которая находилась в загадочном противоречии с их убогим общим обликом.Видимо, они отвыкли много говорить. Один из них попытался что-то сказать, но потом поперхнулся, будто должен был сперва вспомнить слова, которые уже очень давно не употреблял.— Тридцать лет эта дверь не открывалась, — наконец произнёс он. — Последним в неё стучался я. Входите. *** Основная группа преследования отставала от первой машины примерно на час. После того, как Стивен Фокс и его «хвост» миновали Беэр-Шева, выехал и Райан, чтобы примкнуть к своим людям.Затем пришло сообщение, что джип покинул дорогу на Эйлат. Сперва, как оказалось, покинул не там, где надо, и преследователи чуть было не выдали себя, потому что тоже собирались свернуть следом за джипом, но вовремя заметили через полевой бинокль, что джип возвращается.Если бы они не держались на такой большой дистанции, то столкнулись бы с ним на узкой дороге, а так они смогли проехать вперёд и спустя несколько километров переждать в надёжном месте, пока джип с молодыми людьми снова их не обгонит.Через двенадцать километров джип окончательно свернул в пустыню. К счастью, он оставил на пыльной дороге след такой же заметный, как после стада слонов, — будь они на лёгкой машине, преследователям пришлось бы туго.— Должно быть, эта поездка была задумана с самого начала, — сказал Райан Кауну по телефону, мчась на повышенной скорости мимо Хеврона. — Поэтому он и взял напрокат джип.Позднее, углубившись далеко в пустыню, они обнаружили джип, оставленный на склоне, покрытом осыпью камней, а наверху — мрачное строение среди расщелин, построенное как орлиное гнездо. Поставив свою пропылённую, перетруженную машину в укрытии за большим выступом скалы, они издали в бинокль наблюдали за тяжёлым восхождением трёх молодых людей.— Ничего не предпринимать, — приказал по телефону Райан. — Соберёмся все под горой и решим, что делать. *** Дорога в сторону Тель-Авива была забита машинами. Петер Эйзенхардт сидел на заднем сиденье, поставив рядом с собой дорожную сумку, и смотрел на ландшафт, который казался ему таким чужим и в то же время ставшим уже привычным за эти несколько дней. Солнце здесь было ярче и белее, чем у него на родине, а скудная зелень — бледнее и истощённее. Он вспомнил фильмы Карла Мэя и один библейский телефильм, который он лет в четырнадцать видел однажды на Пасху, лёжа с температурой на диване в гостиной. Картина, как в запястья Иисуса вгоняли толстые плотницкие гвозди, ещё долго терзала его в горячечном бреду.Вернётся ли он в эту страну когда-нибудь ещё? Шансы не просматривались: он был недостаточно охоч до путешествий, чтобы приехать сюда ещё раз.— Мы не опоздаем? — спросил он двух молчаливых горилл, сидящих впереди.— Не беспокойтесь, — сказал тот, что на пассажирском сиденье, растягивая слова, как жевательную резинку. — Всё рассчитано.— Вы не знаете, когда я буду во Франкфурте?Ему передали назад конверт с его билетом:— Вот ваши документы.Эйзенхардт изучил билет. Хоть он и уговаривал себя, что это не его проблемы, пот волнения всё-таки проступил у него на лбу. Дорожные указатели подсказывали, что до Тель-Авива ещё тридцать два километра, при этом сейчас, наверное, уже началась регистрация на его рейс. И что это был за рейс — сначала самолёт летел в Афины, оттуда в Милан, там стоял несколько часов и только в 11 часов вечера приземлялся во Франкфурте.— Скажите, — вдруг пришла ему в голову одна мысль, — ведь у вас наверняка есть с собой телефон? Мне обязательно надо позвонить жене. Она не знает, что я прилетаю сегодня, а ведь она должна приехать за мной в аэропорт.Оба сотрудника службы безопасности вопросительно переглянулись. Водитель — решения принимал наверняка он — протяжно вздохнул и после этого кивнул. Тогда другой достал из кармана мобильный телефон, включил его и протянул писателю. *** Первое впечатление, когда они ступили за дверь, было такое, будто они попали в оазис. Наружная стена монастыря огораживала прямоугольную территорию и походила на ограду тюрьмы, в которой держали взаперти всю зелень этой местности. У Стивена даже промелькнула сумасшедшая мысль, что, может быть, именно поэтому в пустыне вокруг так голо и безжизненно.Пахло пряностями, влажной землёй, перегноем. В каждом углу монастырского огорода к стене прижималось какое-нибудь утлое низенькое строение, а каждая пядь земли была возделана и разделена на грядки, на которых монахи выращивали всё, что было им необходимо для жизни. Стивен увидел пшеницу, лук, бобы и свёклу, между ними росла всяческая зелень, которую он даже не мог идентифицировать. Каждый клочок земли явно был на вес золота, тем не менее здесь была и клумба с цветами, причём немаленькая!Монахов было человек семь, все старые, худые и хрупкие, как засушенные цветы. Они стояли, склонившись над грядками, и с любопытством смотрели в сторону вошедших, на шее у каждого качался простой деревянный крест на потёртом шнурке. И в глазах у всех горел тот же огонь, который Стивен увидел у тех двух, что встретили их у дверей: жар, который казался слишком горячим для столь измождённых и изношенных тел; искра, глядя на которую начинаешь верить, что она непременно вольётся в огонь неугасимый, как только покинет свою бренную оболочку.Но в тот момент, когда в дверь вошла Юдифь, взгляды изменились, стали жадными, голодными, почти хищными — чтобы через мгновение налиться свинцовой враждебностью, за которой страсти, казавшиеся давно побеждёнными, были снова беспощадно подавлены, оттеснены в тёмные, неведомые глубины души.Стивен бросил на Юдифь придирчивый взгляд. Если не считать того, что женственные очертания её тела всё-таки проступали через одежду, а длинные волосы были распущены, никак нельзя было сказать, что она одета вызывающе. Более того, она могла бы в таком виде спокойно прошествовать через весь Меа-Шеарим, не снискав ни одного косого взгляда ортодоксальных иудеев.Чёрт бы побрал все эти религии, — с презрением подумал Стивен. — Все они утверждают, что могут научить, как правильно жить, но пасуют перед самым простым фактом жизни и его важнейшим основополагающим принципом: полом.Лишь один монах, который невольно притянул взгляд Стивена к себе, не погасил чистое свечение глаз. Он стоял, худой, старый человек, спокойно опираясь на лопату, которой орудовал, и смотрел им навстречу приветливым, открытым взглядом, из которого исходили тепло и гостеприимство.— Вы что-то кричали, — сказал монах, который открыл им ворота, — о причинах, которые привели вас сюда…Стивен повернулся к нему. Человек, судя по произношению, был англичанин. Хотя ему было далеко за шестьдесят, у него было гладкое, круглое лицо, пышные тёмные волосы и почти отсутствовала борода, а его поступь и движения выдавали в нём начальника.— Да, в первую очередь большое спасибо, что вы были так любезны принять нас, — начал он и заметил, что непроизвольно впадает в тон, в котором принято вести деловые переговоры. — Меня зовут Стивен Фокс, я из Соединённых Штатов. Мои спутники — Юдифь и Иешуа Менец, два археолога из Израиля. Мы…— О, извините, — монах протянул ему руку. — Как невнимательно с моей стороны. У нас так редко бывают гости. Позвольте вам представить нашу братию?Они шли от одного к другому, и он называл им имена монахов, все латинские и трудно запоминающиеся. Стивен запомнил только его имя, Грегор, и имя того монаха с лопатой и незамутнённым взором — Феликс. Он, если не считать брата Грегора, был, кажется, единственным, кто говорил по-английски.По правде сказать, вблизи он производил впечатление немного не от мира сего — блаженного. Когда во время представления Стивен вежливо поклонился ему, Феликс с приветливой определённостью заявил:— Слова устаревают, а истина всегда свежа, как новорождённый младенец.— Что-что? — озадаченно переспросил Стивен.Но Феликс лишь улыбнулся, подмигнул и снова взялся за лопату. Управлялся он с ней легко — так, будто танцевал с ней, как с партнёршей. «Странная птица, — подумал Стивен. — Странная птица в странном гнезде».Грегор повёл их по узкой тропинке, проложенной между грядок, по всему монастырю.— Это наша капелла, — сказал он, указывая на изрядно покосившуюся лачугу в противоположном от входа углу, потом повернулся в сторону и указал на такую же древнюю хижину с покатой крышей: — Там наши кельи, а рядом трапезная и кухня. Но мы не применяем огонь в приготовлении пищи.— А это что? — спросил Стивен, указывая на низкое строение из камня, которое Грегор, казалось, хотел обойти молчанием.Монах помедлил, потом повёл их туда и открыл низенькую дверь.— Это хранилище костей, — сказал он.Их взорам предстало жуткое зрелище. Помещение, куда они сунули головы, напоминало подвал для продовольственных запасов или мастерскую, с той лишь разницей, что на длинных полках вдоль стен вместо инструментов или стеклянных банок с консервированными овощами лежали человеческие кости, рассортированные по виду и величине: кости конечностей — в одном ящике, тазовые кости в другом, в третьем только рёбра, в четвёртом только черепа, в отдельном ящике мелкие косточки кистей рук и ног, в отдельном — позвонки.— Когда умирает кто-то из братии, он лежит погребённым до тех пор, пока не истлеет, — говорил Грегор почти в весёлом тоне. — Потом его кости выкапывают, очищают и сохраняют здесь. Вы видите останки всех монахов, которые здесь жили с самого основания монастыря.— Ясно, — сказал Стивен и скривился. Внушительное количество. Если бы это ещё не напоминало склад запчастей!Они снова прикрыли дверь, вздохнули и сощурились на дрожащее от зноя солнце, а брат Грегор снова вернулся к своему первому вопросу: что привело их сюда.— Мы хотим взглянуть на зеркало, в котором отражается лик Иисуса, — повторил Стивен то, что кричал через стену.Брат Грегор кивнул с серьёзной миной:— Я слышал об этой легенде. Но, к сожалению, это всего лишь легенда.— Говорят, зеркало хранится в этом монастыре со времён крестовых походов.— Мне очень жаль. У нас тут, если быть точным, вообще нет ни одного зеркала.Стивен окинул взглядом заросшее лицо старого набожного человека, вдруг превратившееся в непроницаемую маску. Как такое могло быть, чтобы этот монах лжесвидетельствовал?— У нас есть, — начал он блефовать, — точные указания на то, что легенда описывает совершенно определённый, реальный предмет и что этот предмет спрятан здесь. Мы даже считаем, что монастырь и был построен для того, чтобы хранить этот предмет.— Такого я не могу себе представить. Этот монастырь был основан много веков назад людьми, которые удалились от мира и хотели посвятить себя исключительно богосозерцанию, — ответил брат Грегор. — В духовном смысле, разумеется.В этот момент в кармане Стивена раздался звонок.— Что это значит? — удивлённо спросил монах.— Это значит, что вы всё же не так далеко удалились от мира, как вам кажется, — ответил Стивен и достал мобильный телефон. И правда, удивительно, что здесь, в далёкой пустыне была зона приёма. С другой стороны, именно пустыня и была таким местом, где с большой вероятностью можно попасть в положение, в котором требуется сделать срочный звонок. — Это телефон.Глаза монаха расширились от удивления.— Телефон? — Казалось, он с трудом припоминал, что это вообще такое. — В кармане брюк?— Да. Очень практичная штука. — Стивен нажал на кнопку приёма и поднёс прибор к уху. — Алло?Голос на другом конце был тихий, окружённый посторонним шумом и нечёткий, но Стивен сразу узнал его. Прошли ровно сутки с тех пор, как этот голос впервые настиг его неожиданным звонком.Это был Петер Эйзенхардт.— Извините, это международная служба? 33 МОНАСТЫРИ. Христианское монашество возникло в 3-м в. в Египте. Во время распространения в Палестине развились две его формы — анахоретская и коинобитская. Анахореты жили в так наз. скитах, т.е. каждый монах в своём убежище — отдельной лачуге или пещере. Коинобиты, напротив, жили монастырской общиной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71