Гребень протянулся на триста ярдов, затем резко погружался в пучину. Харден проплыл над провалом и повернул на север.
Воздух насыщался влагой, ветер и волны продолжали стихать. Тучи рассеивались и редели, позволяя отчетливее видеть рифы. Закатный свет пробивался сквозь дымку на западе. Быстро темнело.
В четырех футах под поверхностью воды появился зубец разбитого коралла. Харден заметил его слишком поздно. Повернув штурвал, он задержал дыхание. «Лебедь» двигался прямо на риф. Кончик киля коснулся коралла. Харден схватился за штурвал, ожидая, что яхта напорется на риф и пробьет днище. Но она задрожала и освободилась.
Минут десять он не замечал новых кораллов. Неужели он вышел из района рифов? Или движется над ними, ничего не видя в сгустившейся тьме? Харден напряженно всматривался в воду. Внезапно горизонт распахнулся, как занавес, и море открылось на много миль вперед.
* * *
На севере, ниже слоя облаков и дыма от горящих газовых факелов, мерцали огни на нефтяных вышках, буровых установках и танкерах. Верхний край бледного, угасающего солнца утонул в заливе, и горящие газы отбрасывали на темнеющее небо красное сияние.
Пораженный цепочкой электрических огней, протянувшейся с запада на восток насколько хватало глаз, Харден направил яхту по ветру и достал из кокпита бинокль. Его руки дрожали от усталости, и огни расплывались в окулярах. Он прижал бинокль к штагу и поставил резкость на бесконечность.
Он находился на окраине Большой Жемчужной банки. Рифы остались позади. Халул был где-то слева. Впереди пролегал путь танкеров, проходящий через освещенные нефтяные поля.
На краю судоходных линий выделялось необычно яркое скопление золотистых огней. Судя по всему, это была гигантская нефтяная платформа, высоко поднятая над водой и окруженная большим количеством буровых установок и вышек. В бинокль Харден увидел большой корабль на воздушной подушке, качающийся на волнах рядом с платформой. В небе над ним кружились вертолеты.
Когда багровая тьма сгустилась, электрические огни и языки пламени засверкали ярче. Затихающий ветер наполнял влажный воздух запахом горящего газа. Вода отражала красные сполохи на небе. Повсюду раздавались еле слышные звуки двигателей.
Харден оглядывал адскую сцену в поисках места, где можно спрятать яхту. Перед ним лежали поля, где добывалась нефть, — логово чудовища, смысл существования «Левиафана». Харден был здесь врагом. Его суденышко слишком мало, слишком белоснежно, чтобы находиться в этом месте красной воды и черной стали. Позади него, на Большой Жемчужной банке, в соблазнительной близости виднелись темные очертания островка.
Глава 27
Шестеро обеспокоенных людей собрались в конференц-зале на вершине «Уэллхед-Один», нефтяной платформы в тринадцати милях к северу от Большой Жемчужной банки, в середине Персидского залива. Помещение было роскошным. Огромные панорамные окна с тяжелыми шторами образовывали внешние стены между низким потолком и полом, покрытым толстым ковром. В одном углу находился бар, заставленный бутылками, в другом — сложная коммуникационная панель. Большие окна излучали золотой свет в красное небо залива, увенчивая платформу ярким нимбом, который Харден видел с расстояния в двадцать миль.
Платформа принадлежала консорциуму кувейтских, иранских, саудовских и швейцарских пайщиков и была, по сути, единственной нейтральной территорией в Персидском заливе. Братство нефтедобытчиков рассматривало Хардена как всеобщую угрозу, и управляющие платформы с готовностью предоставили помещение людям, охотившимся за ним.
Иранский офицер, который утром приземлялся на «Левиафане», охотился за Харденом уже двадцать часов, и усталость, от которой бледная кожа вокруг его глаз покрылась морщинами, делала его старше, чем он был на самом деле.
Его партнер из Саудовской Аравии тоже был в форме, но не в морской, а военно-воздушных сил. Араб был хрупким, жилистым человеком с блестящими глазами и каждый раз, упоминая Хардена, произносил его имя, как название опасной гадюки.
В зале было еще два человека, очень непохожих друг на друга. Один из них — высокий, смуглый человек с ястребиным носом в свободных белых одеждах и бурнусе катарского принца. Он потягивал из стакана апельсиновый сок. Рядом с ним сидел низкорослый, бледный, пухлолицый американец в белой рубашке с узким черным галстуком. Он пил скотч со льдом и обильно потел, хотя работали кондиционеры и в зале было очень прохладно. Их глаза одновременно обращались к тому, кто в данный момент говорил, и они настороженно следили за спором, как будто при первом признаке опасности готовы были прижаться спиной к спине, как легионеры на вражеской территории.
Американец был управляющим нефтяным терминалом на острове Халул; катарец — его боссом, исполнительным директором катарской нефтяной компании, которой принадлежал терминал. Время от времени они прерывали дискуссию, чтобы напомнить, что нефтехранилища и заправочные рукава Халула не менее важны, чем «Левиафан»; под конец американец заявил, что иранцы и саудовцы больше беспокоятся о своей чести, чем о защите Халула.
Джеймс Брюс бросил в его сторону предупреждающий взгляд. У них и так уже слишком много неприятностей, и не стоит восстанавливать против себя военных. Брюс только что прилетел из Лондона в Бахрейн на «Конкорде»; нефтяная компания, зафрахтовавшая «Левиафан», предоставила ему вертолет, чтобы переправить на платформу. Устав от долгого пути и обалдев от шума вертолета, он с трудом мог уследить за перепалкой между иранцем и саудовцем и в конце концов обратился за помощью к шестому человеку в комнате — слава Богу, англичанину.
Майлс Доннер проявлял чрезвычайную услужливость. Пока не прибыли остальные участники совещания, он предложил Брюсу отдохнуть полчаса в соседней комнате. Доннер разбудил его не через полчаса, а через час, сказав, что ничего важного пока не произошло, и дал ему чашку крепкого черного кофе с виски, после которого Брюс проснулся окончательно. Он по-прежнему не мог сосредоточиться на происходящем, но чувствовал, что Доннер позаботится о его интересах.
Он не до конца понимал, какова роль Доннера в происходящих событиях. Очевидно, он был представителем Израиля. Именно секретная служба этого государства обнаружила, что Харден снова принялся за свое. Доннеру удалось взять в свои руки проведение совещания. Видимо, он знал о Хардене очень много и использовал свои сведения, чтобы не дать разгореться конфликту между арабами и иранцами.
Брюс глядел в широкое панорамное окно на тускло-желтую дорожку на воде от заходящего солнца. Каждую ночь на нефтяных полях в Персидском заливе факелы горящего газа отбрасывали на небо багровые отблески более яркие, чем закатное сияние. Рядом с платформой качалось на высоких волнах огромное судно на воздушной подушке.
Оно было построено в Англии, на верфях Саутгемптона, и вооружено ракетами класса «земля — земля» и «земля — воздух», пушкой и пулеметами. Но явные недостатки корабля не могли укрыться от глаз опытного моряка: он был чертовски неустойчив на высоких волнах. Несколько минут назад на корабле прибыл иранец. Боже, помоги иранцам, если им придется сражаться в шторм.
Саудовский офицер прибыл на совещание на вертолете. На трех вертолетах, если быть точным. Его машина приземлилась, а два вертолета сопровождения, ощетинившись стволами, непрестанно кружили вокруг платформы. Каждые пятнадцать минут они сменялись новой парой боевых машин и улетали к лежащей за двести миль Саудовской Аравии на дозаправку.
Майлс Доннер сделал паузу в своем разговоре с иранцем, посадил саудовского офицера рядом и заставил их говорить. Затем он медленно отступил, как человек, сделавший свое дело, и повел Брюса к бару, беззаботно заметив, что обитатели противоположных берегов Персидского залива так же неохотно соприкасаются друг с другом, как масло и вода, и налил соотечественнику новую порцию спиртного.
В какой-то момент Брюс подумал, что может опьянеть, но решил, что еще одна рюмка не повредит. Он был удивлен отношением арабов к Доннеру. Никакого презрения к еврею, как можно было бы ожидать. Похоже, Доннер разгадал его мысли.
— Жители стран Персидского залива более здраво мыслят, чем некоторые израильские соседи, — сказал он с улыбкой. — У нас с ними есть нечто общее.
— Что именно? — спросил Брюс.
— И нам и им есть что защищать.
— О чем они разговаривают?
— Судя по всему, — объяснил Доннер, — они ведут дискуссию о своих правах на Персидский залив. В действительности они спорят о том, кто главнее — арабы или иранцы, и этот спор продолжается еще с тех пор, как динозавры протянули ноги и превратились в нефть. — Его улыбка исчезла. — Послушать их было бы забавно, если бы где-то рядом не прятался Харден. Они теряют последний час дневного света на обсуждение территориальных претензий. — Доннер кивнул в сторону темно-красного моря. — Теперь все корабли на воздушной подушке и вертолеты в мире не найдут Хардена до рассвета, если только случайно на него не наткнутся — что вполне может случиться, учитывая, сколько их тут собралось. Извините меня, капитан. Я должен снова разнимать наших друзей.
Он поспешил через зал, встал между арабом и иранцем, улыбнулся и предложил изучить втроем карты района и совместно выработать план поисков. Офицеры ответили, что должны поговорить со своими помощниками, ожидающими вызова на борту транспортных средств. Они взяли телефонные трубки на противоположных концах коммуникационной панели и быстро заговорили на своих языках. Тем временем Брюс следил за кружившимися в небе вертолетами, а Доннер расстелил на столе карты нефтяных полей Халула.
Саудовец сообщил, что пилоту вертолета, который заметил яхту Хардена в Персидском заливе, показали фотографии, полученные по радиофаксимильной связи с финской верфи в Пиетарсаари. Пилот был уверен, что видел именно «Морского лебедя-38».
Иранцы были не столь уверены. Хотя они бросили огромные силы на ночное патрулирование нефтяных полей Халула, они продолжали обшаривать берега Мусандумского полуострова в Оманском заливе. Однако обе стороны согласились в одном: завтра погода будет благоприятствовать поискам, день обещает быть ясным.
— Это значит, что Хардену придется прятаться, — сказал Майлс Доннер, подводя офицеров к столу. — Где он может найти укрытие?
Карты южной части Персидского залива сияли яркими красками в отличие от большинства сухих и бесстрастных адмиралтейских карт. Большая Жемчужная банка была усеяна мелями, островками и рифами, а также словами, напоминающими, что этот район не полностью нанесен на карты; за рифами, в радиусе двадцати пяти миль вокруг Халула, карта превратилась в безумный лабиринт, похожий на электрическую схему; она предупреждала моряков о морских буровых установках, нефтяных вышках, якорных стоянках, подводных и плавучих трубопроводах и местах загрузки танкеров. Все это представляло опасность для навигации.
— Здесь, — заявил полковник военно-воздушных сил Саудовской Аравии и указал на скопление буровых установок. — Он спрячется среди катеров и баржей, чтобы его было трудно увидеть с воздуха.
— Нет, — возразил иранец. — Он должен прятаться и от катеров.
— Тогда где же?
— Вот тут. — Иранец своим щегольским стеком указал на Большую Жемчужную банку. — В пределах банки, не далее чем в тридцати милях от судоходной линии на Халул.
— Почему? — спросил Доннер.
— По двум причинам. Здесь очень много маленьких островков, все они необитаемы и защищены рифами от патрульных катеров с глубокой осадкой. Я на месте Хардена встал бы в бухте рядом с песчаным пляжем и укрыл бы яхту белым парусом. Вам придется подойти вплотную, чтобы заметить яхту на фоне белого песка. — Он улыбнулся саудовскому офицеру. — И вы никогда не увидите меня с воздуха.
— А ваш парус защитит вас от инфракрасных сенсоров? — презрительно спросил араб.
— Парус будет отражать столько же тепла, сколько песок, — слишком поспешно парировал иранец.
Доннер задумался над словами офицеров. Вопрос о тепловых сенсорах был вполне разумным, и иранец не знал точного ответа. Но знать ответ было необходимо.
— А вторая причина, командир?
— Я лично разговаривал сегодня с капитаном «Левиафана». Он хорошо знает этого Хардена. Он предсказал, что тот окажется в Персидском заливе еще до того, как мы получили сообщение пилота вертолета. Огилви знает образ мыслей этого человека.
— Огилви сказал, где спрячется Харден? — спросил Доннер.
— Да. Он сказал, что тот спрячется на банке и его надо искать среди рифов.
— Рифы не спрячут его от вертолетов, — заметил араб.
— Но острова спрячут. И даже рифы могут спрятать. Сколько времени вам понадобилось, чтобы найти ваш «Белый Хью», который месяц назад упал в море? Четыре дня? Пять дней?
Араб вспыхнул.
— Он частично затонул, — произнес он сквозь зубы.
— Персидский залив велик, — дипломатично заметил Доннер. — Очень велик. Вот почему, друзья мои, имеет смысл объединить наши усилия в воздушных и морских поисках.
— Да, залив велик, — согласился араб. — Огромен, как пустыня.
— Но Хардена ограничивает скорость, — возразил иранец. Расставив пальцы как циркуль, он приложил руку к Халулу и выделил на востоке шестидесятимильную полосу вдоль судоходной линии. — Под парусом он развивает в лучшем случае восемь узлов. С мотором — шесть. Максимум тридцать миль за четыре часа. Он не может себе позволить слишком далеко удалиться от пути «Левиафана». Он не может спрятаться, например, у Катарского полуострова или зайти в глубь Жемчужной банки более чем на тридцать миль.
— Вы согласны? — спросил Доннер у саудовца.
Полковник неохотно кивнул, затем ответил, давая понять, что он уже думал об этом:
— Наши вертолеты уже патрулируют судоходную линию.
— Возможно, — подчеркнуто небрежно заметил Доннер, — возможно, нам следует вести поиски по одну сторону линии.
— Может быть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51