Благодаря ей был существенно облегчен поиск похищенных нацистами ценностей. В конце войны оказалась в Восточной Пруссии, работала с доктором Роде. Осуждена судом за сотрудничество с фашистами на десять лет. До последних дней жизни находилась под надзором территориальных органов КГБ.

16 апреля 1944 года
...Не нахожу себе места. Секрет оружия, способного стереть память у целого народа, оказался до обидного прост. Вот его схема: Остров Рюген, инфракрасные радары и Чаша в фокусе лучей. Технически воплотить эту идею можно хоть сегодня. Дело за главным элементом — Чашей Огня.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
БАННЫЙ ДЕНЬ
Алла блаженствовала.
Прохладная вода ласкала тело, еще хранящее жар сауны. Журчал маленький водопад, струя воды, пенясь, вырывалась из разинутой пасти какого-то морского чуда-юда. Мозаику из янтаря, декорирующую обычную трубу, сотворил какой-то ваятель-самоучка. Претензия на роскошь получилась достаточно убогой.
Алла легла так, чтобы струя била по бедрам. Выставляла из воды то один бок, до другой, подставляя их под упругие удары водопада. Лучшего массажа, чтобы убрать лишнее с талии, невозможно себе представить.
Теперь нельзя расслабляться, решила она. Нужно следить за своим телом, как спортсмену перед Олимпиадой, Чуть наберешь лишнего, чуть снизишь уровень, потеряешь форму — обойдут, вмиг обойдут на повороте молодые и жадные. Алла не хотела проиграть. Знала, до сосущего страха под ложечкой осознавала, что другого шанса просто не будет.
С Корзуном сразу же пошло как по маслу. На такой ударный старт Алла даже не рассчитывала. В клубе лишь встретились взглядами, как Алла поняла: мужик готов. Пощипал михалковский ус, маслено блеснул взглядом, наклонился к Дубанову, что-то коротко бросил. По-барски, небрежно и не ожидая возражений. Дубанов подошел к бару, поклонился и пригласил Аллу к столу.
Может, Корзун и страдал похмельем, но даже по-утренне слегка помятым выглядел сногшибательно.Особенно Аллу заводили усы. Ухоженные усы Никиты Михалкова. И еще умопомрачительный галстук. А туфли Корзуна, их он небрежно выставил из-под стола, следовало снять и отдать в местный музей. Таких шикарных туфель Алла не видела со времен похода на Питер.
Мужчины до первой рюмки вяло переговаривались, а опрокинув в себя по первой, сразу же ожили. Алла для себя отметила, что Корзун выпить не дурак, но научился делать это элегантно, без плебейской жадности. Алла где-то читала, что не пьянеют только люди с нечистой совестью. В таком случае совесть Корзуна должна быть чернее африканской ночи, потому что выпитая за столом бутылка водки «Абсолют» на его манерах абсолютно не сказалась.
Дубанов же раскраснелся так, словно его распирал гипертонический криз. То и дело размазывал по лицу пот, отчаянно сопел и долго переводил дух после каждой рюмки. За Корзуном ему было не угнаться, да и так по всем статьям он уступал холеному и манерному москвичу, как «жигуленок» шестисотому «мерседесу».
— К рыбакам не поеду, — неожиданно заявил Корзун за кофе. — Нет настроения с народом общаться. Начнут водку хлестать... И рыбой там все, наверное, провоняло. Бр-р!
— А куда? — с готовностью отозвался Дубанов.
— Не знаю. Придумай что-нибудь. — Корзун долгим взглядом уставился Алле прямо в глаза.
Она скромно потупилась, а душа просто зашлась от счастья.
— Можно в баньку, — предложил Дубанов. — У меня домик на берегу залива. Сауна хорошая. Не Сандуны, конечно, но тебе понравится.
Корзун пощипал михалковский ус и обратился к Алле:
— Как идея?
Алла сделала вид, что взвешивает все за и против. Сегодня только полная дура из детсада для олигофренов не знает, зачем приглашают в сауну.
— А почему бы и нет? — после секундного размышления ответила она.
Корзун уже по-хозяйски, но не нагло, а уверенно взял ее под локоток. Из клуба вышли втроем. Официантки от зависти вытянули лица и проводили Аллу испепеляющими взглядами.
Когда-то Евгений Корзун был разведчиком. Он окончил журфак Ленинградского университета, но имея в активе год агентурной работы в студенческой среде, в газету работать не пошел, а прямиком отправился в Минскую высшую школу КГБ. Свою роль сыграли рекомендации куратора, характеристика комсомольской организации и наличие не судимых и благонадежных родственников.
Родня у Евгения наполовину состояла из шахтеров Новокузнецка, наполовину из потомственных рабочих питерского «Арсенала». В этой среде высшее образование испокон веку считалось возможностью «выйти в люди», а Евгений шагнул дальше всех, попав в стройно-безликие ряды номенклатурных мальчиков.
Он довольно быстро сообразил, что пролетарское происхождение, с одной стороны, большой плюс, с другой — равновеликий минус. В итоге получался ноль. Ровно столько шансов у него было на настоящую успешную карьеру. Прошли сталинские времена, когда наркомами становились в тридцать лет. По Кремлю шаркали полупарализованные руководители, на местах рулили пенсионного возраста начальники и места освобождать не спешили. Оставался проверенный способ сделать карьеру через брак, но дочки генералитета морщили носик, узнав о пролетарском происхождении Корзуна. К тому же по результатам неизвестных Евгению тестов его включили в группу будущих нелегалов, и с женитьбой пришлось повременить.
Правда, по результатам тех же тестов из группы его исключили незадолго до выпуска. За кордон пришлось ехать легально, как журналисту-международнику, предварительно женившись на девушке с хорошей анкетой. На супругу Евгений с тех пор смотрел как на неизбежное зло.
Из всего курса спецдисциплин, прослушанных в Высшей школе, Евгений уяснил, что главное в разведке, как и у во всяком криминальном ремесле, — не попадаться. Войти в анналы разведки, отсидев лет двадцать за шпионаж, в его планы не входило. Если особо не раздражать своей активностью контрразведку страны пребывания, а руководителя резидентуры не доводить безумными инициативами, то весь срок командировки проведешь без особых проблем. Вернешься домой с трофеями в виде импортного барахла, с новыми впечатлениями и непередаваемым обаянием выездного человека. За возможность в ы е з ж а т ь, за счастливый жребий служить родине за ее пределами Евгений был согласен терпеть все, включая жену.
Девяносто первый год поставил точку в карьере разведчика. Евгений Корзун сначала растерялся. В стране и в мозгах людей произошел форменный переворот, превратив черное в белое, высокое в низкое. Бывший секретарь обкома КПСС назначил себя гарантом демократии, диссидентов, спавших и видевших развал собственной страны, признали совестью нации, научные сотрудники решили стать министрами, а Ясенево самопровозгласило себя духовным центром государственности и патриотизма. Евгений, осознав, что в его услугах больше не нуждаются, одним из первых дезертировал с невидимого фронта.
Очень скоро умение заводить знакомства, манипулировать людьми и информацией, не делать резких телодвижений и не брать ответственность на себя дали положительный результат. У Корзуна появились все признаки успеха: четырехкомнатная квартира, трехэтажный коттедж, две машины, сын в английском колледже, жена в соболях и любовница в норковой шубке.
Белое здание-крепость в Ясеневе он сменил на офисную высотку на Октябрьской площади, о чем не жалел. Дела в банковской группе, в которой он теперь служил, крутились не мельче, чем в бывшем Первом главке, без натяжек их можно было назвать операциями в государственных и международных масштабах. А денег за те же обязанности платили несравнимо больше. Евгений, как все, принадлежавшие к номенклатуре советских времен, не мог отделить патриотизм отличного достатка. За идею работали другие. Те, кому бросали двадцатку премии к юбилею Октября, а в новое время месяцами не платили зарплату.
* * *
Евгений Корзун поковырял вилкой рыбу, поддел кусочек, принюхался.
— Это что? — спросил он.
— Форель, Женя,-ответил Дубанов.
— Местная? — с подозрением спросил Корзун.
— Испанская. Местная вся передохла, -хохотнул Дубанов. — У моря живем, а рыбы не видим. Всю, что ловят, сразу же продают за границу.
Корзун отодвинул тарелку. Осмотрел стол, уставленный рыбными яствами.
— Знаешь, Серега, нажрешься всяких миног и лангустов в китайских кабаках — и так захочешь простой картошечки с соленым огурчиком... Аж слюной захлебнешься. Проще надо жить, проще. — Он плеснул в рюмку водки.
— Какие проблемы, только скажи — ребята быстро сообразят,-с готовностью отозвался Дубанов.
Корзун промолчал, задумчиво покусывая веточку петрушки. Откровенное угодничество Дубанова ему льстило.
Оба сидели, как патриции, завернувшись в простыни. Но Корзун не без удовольствия отметил, что Дубанов весь состоит из тугих складок жира, дебел телом, как буфетчица в рабочей столовой. А он, Корзун, по-спортивному легок в кости и благородно сухощав. И главное, в Дубанове появился налет провинциальности, что не отпарить никакой баней.
Корзун не чокаясь выпил водку, поправил усы, еще влажные после парной. Прижался затылком к теплым доскам, источающим легкий запах эвкалипта, и блаженно закрыл глаза. За стеной русалкой плескалась в бассейне Алла. Девка ему понравилась. Глупая и длинноногая. Прошли времена, когда парткомы блюли нравственность. Теперь Корзун мог открыто позволить себе то, чем так стращали все годы работы в КГБ. Пьянка, аморалка и нескромность в быту перестали считаться смертными грехами.
— Хорошо сидим,-вздохнул Корзун. Дубанов успел беззвучно опрокинуть рюмочку и закусить балычком.
— Может, по второму кругу? — предложил он, вытирая сальные губы.
— В каком смысле? — усмехнулся Корзун.
— Как прикажешь. — Дубанов подмигнул. Корзун уже усдел попариться в сауне и уединиться е, Аллой в маленькой комнате за бассейном. Поняв намек, а главное, уловив халдейские интонации в голосе банкира, Корзун благодушно расплылся в улыбке.
«Я себе цену знаю. Меня Москва не абортировала, как ни старались некоторые. Прижился, корни и связи пустил, не вырвешь. А этому толстячку цена — один звонок в Москву. Сорок центов за минуту разговора. Получается, два бакса максимум», — подумал он, сквозь опущенные веки разглядывая Дубанова.
— Покуролесить еще успеем. Сегодня рабочий день, правильно? — Корзун потянулся за сигаретой. Отмахнулся от зажигалки, поднесенной Дубановым. Прикурил сам. Движения после парилки сделались замедленными, в затылке от выпитого образовалась сосущая пустота. Он откинулся в кресле так, чтобы затылок прижимался к теплым доскам, и продолжил:— Рабочий день... Первый день последней недели.
Дубанов изобразил на раскрасневшемся лице максимум заинтересованности.
— Скоро мы все на картошку с огурцами перейдем, Серега. — Корзун сигаретой указал на стол. — Плохие вести я привез из Москвы.
Дубанов скосил глаза в сторону. С секунду размышлял, потом сказал:
— ГКО. Я угадал?
— Поясни. — Корзун пыхнул сигаретой.
— Жека, я же финансист и в пирамидах кое-что понимаю. — Дубанов углом простыни вытер вспотевшее лицо. — Объем торгов по долгосрочным выпускам резко упал. Кто-то начал отзывать капитал с рынка ГКО. Я точно знаю, что «СБС-Агро» за гроши втюхал свой пакет америкашкам. Если Минфин не накачает в пирамиду денег, она рухнет к ядрене фене, завалив всю страну фантиками обесцененных облигаций. По моим расчетам, произойдет это до октября.
— Умен, ничего не скажешь, — хмыкнул Корзун. — Биржевые спекуляции есть законный способ отъема денег у дураков. Для успеха нужна информация стопроцентной надежности. Вот я тебе ее и передаю. Ровно неделя. Ты понял? Не-де-ля! — по слогам произнес он.
Дубанов дрогнул лицом, налил стакан сока, выпил жадными глотками.
— Не успею, — выдохнул он. — Нужны контракты, нужно прикупить валюты... Нет, ребята, я не уложусь. Раньше надо было предупредить.
— Разбежались! Других за три дня предупредят. А большинство вообще обо всем только в газетах прочтет.
— В газетах? — насторожился Дубанов. — Так-так-так... Решение надо же принимать на уровне правительства. — Он прикусил губу и скосил глаза.
— Слушай, кончай скрипеть мозгами, — поморщился Корзун. — В Москве знают, что делают.
— Сомневаюсь, — покачал головой Дубанов. — Бабки вы свои вытащите, но заработаете финансовый и правительственный кризисы одновременно.
— Не твоя печаль, — махнул рукой Корзун. — Тебе поручено все свободные активы срочно бросить в этот... — Он прищелкнул пальцами. — Реальный сектор.
— Жень, у меня здесь не Силиконовая долина, вкладывать не во что. Мне что, крейсер вам прикупить?
— Авиапредприятие вместе с аэропортом. — Корзуи сел, положив локти на стол. — Оно у вас единственное в области. Монополия на авиарейсы гарантирована.
— Так мне его и продали!-хохотнул Дубанов.
— Дашь им кредит. Любой. Чем больше, тем лучше. Деньги сгорят через неделю, все встанет раком, а через месяц мы объявим предприятие банкротом и получим даром в счет погашения кредита. Через полгода заключим договор с немцами на реконструкцию аэропорта. Что не может летать, сдадим на металлолом. Что долетит до Африки, продадим черным. По лизингу получим «боинги». У вояк купим транспортные самолеты. Как перспектива?
— Сколько выделяете на операцию? — спросил Дубанов.
— Сто пятьдесят миллионов. Из них двадцать — как невозвратный кредит. Остальные — первый этап инвестиций.
Дубанов быстро просчитал в уме и подытожил:
— Суммарно получится миллиончиков пятьсот. Узнаю стиль Очкарика. Его идея?
Корзун кивнул.
— Одного вы не учли, мужики. — Дубанов поболтал в стакане остатки сока. — Никто здесь себя через колено согнуть не даст. Здешние мужики свое добро кровью и потом нажили, а не по распределению получили. Это в Москве в миллионеры назначали, а здесь миллион по копейке складывали. За свое местные сами удавятся и кого хочешь придушат.
— Надеюсь, ты не себя имеешь в виду? — прищурился Корзун.
— В смысле придушат — да. Прямо в кабинете губернатора. Или ты думаешь, мне такой фортель простят?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66