— Антонина.
— Да, Джовани, я здесь,
— Оставь ее, уходи отсюда.
Он знал, что она улыбается, чувствуя страх, выворачивающий ему внутренности, страх за Сару.
— Я отомщу, Джанни, Но ее страдания будут исчислены днями и годами, а твои продлятся вечность.
— Нина!
— Слишком поздно, Джовапни. Ты не должен был отказывать мне. Я лишь хотела подарить тебе одну ночь наслаждения, а теперь подарю бесконечное множество ночей, наполненных болью. И ты, чувствуя ее мучения, Джанни, будешь страдать вдвойне. Это будет моя месть.
— Нина, подожди…
Но она уже ушла.
Проклиная себя и Нину, он отправился в спальню Сары, чувствуя необходимость убедиться, что с ней все в порядке.
Он вошел и долго смотрел на нее, лежащую в длинной белой рубашке, завязанной лентами под горлом, с золотыми волосами, разметавшимися по подушке. Она была похожа на ангела, спустившегося с небес. Ее кротость и чистота заставляли его страдать по собственной загубленной невинной душе.
Бесконечно нуждаясь в ней, изнемогая от страшных предчувстьий, он скользнул под покрывало, прижимая ее к себе.
— Габриель? — тут же пробудилась она.
— Спи, дорогая, — прошептал он.
— Что-то случилось?
— Нет, любовь моя, я лишь хотел побыть с тобой.
Вздохнув, она прижалась к нему, обнимая, переплетаясь с ним ногами.
Он закрыл глаза, наслаждаясь ее близостью, вдыхая ее запах. Ее тепло прогоняло одиночество из его души, спасая ее от мрака. Прикоснуться к ней было для него так же необходимо, как утолить свой голод.
Но он не хотел сейчас обладать ею, в ее объятиях он искал лишь покоя и мира.
Сара… Он знает ее так недавно, меньше четверти века. Двадцать один год — такая малость по сравнению с веками, которые он бродил по земле. Но эта малость была для него дороже пустых одиноких странствий в веках. Впервые он был счастлив.
Он почувствовал ее взгляд на своем лице и руки под своей рубашкой.
Открыв глаза, он сразу увидел ее лицо, обращенное к нему, открытое и взволнованное.
— Люби меня, — прошептала она. — Умоляю, Габриель, люби меня, ты нужен мне. Мне так страшно…
«Так же, как и мне», — подумал он.
Габриель боялся теперь сильнее, чем когда-либо. Что будет с ним, если Нина отнимет у него это слабое, хрупкое создание? Он не вынесет груза вины, который придавит его.
С низким стоном он зарылся лицом в волосы Сары, а затем, освободившись, закрыл ее рот своим. Их языки встретились, и это ощущение было подобно огню, мгновенно воспламенившему каждый дюйм его тела, распространяя в нем свет. Он стиснул ее, бесконечно желая, забывая о том, что надо быть нежным. Она принадлежала ему. Хорошо это или нет, но она будет принадлежать ему всегда. Чтобы защитить ее, он готов сразиться с кем угодно и под жарким солнцем, и в пекле ада.
С низким урчанием, почти рыданием, он проник в нее, утонув в ней, наслаждаясь ее атласной мягкостью, желая, чтобы и ей было так же хорошо, как ему. И все же он был уверен, что она никогда не поймет, что значит для него ее любовь, прикосновения к ней. Она была такой живой, такой возбудимой, порывисто откликавшейся на его ласку, мгновенно устремляясь к нему. И ее доверчивость и устремленность значили для него больше, чем плотское удовлетворение.
Позже, когда на просветлевших небесах уже поблекла луна, Джованни Онибене неотрывно смотрел на женщину, спящую на его руках, чувствуя себя, скорее, человеком, чем монстром.
ГЛАВА XXIV
Сара пробуждалась медленно, чувствуя свое тело, еще подрагивающее от наслаждения. Габриель любил ее всю ночь, так долго…
Габриель! Она повернула голову и увидела его, лежащего рядом с закрытыми глазами. Она перевела взгляд к окну и заметила, что еще не рассвело, а значит, дневная летаргия не могла уже овладеть им.
Очень нежно она провела кончиками пальцев по его губам, испытывая взрыв наслаждения, когда он коснулся их языком.
Веки его поднялись, и она увидела свое отражение в глубине его прекрасных серых глаз, обрамленных густыми черными ресницами.
— Доброе утро, — проговорила она.
— Доброе утро, дорогая.
Взгляд его пробежал по ее лицу. Как же прекрасна она была: губы, слегка распухшие от его поцелуев, золотые волосы, в беспорядке разбросанные по плечам, а ее глаза… Он готов был пожертвовать следующими ста годами своей жизни, лишь бы, просыпаясь, видеть каждое утро Сару, смотрящую на него, как сейчас, голубыми глазами, полными любви.
Он поцеловал ее очень нежно, проводя руками по атласной коже, лаская вновь тело, которым обладал всего лишь час назад, изгибы которого уже так хорошо знал.
Поцелуй вызвал новый прилив желания. С низким стоном он приподнялся над ней, мешая свою плоть с ее. Тело Сары отвечало ему, руки ее обвились вокруг его шеи, не отпуская.
Они долго не размыкали объятий, не желая нарушить близость тел. Он не хотел смотреть в окно, зная, что уже рассвело и им пора расстаться. А как было бы прекрасно погрузиться в забвение, прижимая к себе Сару. Как-то Габриель сказал ей, что этот, похожий на смерть сон при вступлении в новую бытность пугал его сильней всего остального. Но он не сказал ей, что со временем его страх почти не уменьшился, он лишь заставил себя примириться с ним. Это так чудовищно — чувствовать себя затянутым в бездну, еще ниже адова пекла, быть беспомощным и словно выставленным для надругания. Возможно, в объятиях Сары погружение в небытие покажется ему менее страшным?
— Сара? — он медлил, не зная, как просить ее о том, чего так хотел, не зная, имеет ли право на это.
— Что?
— Держи меня.
Она нахмурилась, озадаченная нотками страха в его голосе.
— Я уже держу тебя, — сказала она.
— Можешь ли ты остаться со мной…
— Конечно.
Он проклинал себя за то, что посмел просить ее об этом.
— Что с тобой, Габриель? — спросила она, заметно обеспокоенная. — Что-нибудь не так?
— Можешь ли ты держать меня до тех пор, пока…
Сара поняла, чего он хочет.
— Да, — прошептала она, не веря, что он просит ее об этом.
Каким ранимым он казался теперь! Инстинкт побуждал ее защитить его, успокоить…
— Я буду держать тебя, пока ты не… заснешь.
Она тесней притянула его к себе, баюкая у себя на груди.
Вздохнув, Габриель закрыл глаза, слыша прямо под своим ухом ровное биение ее сердца, чувствуя тепло ее руки, поглаживающей ему спину и плечи.
— Будь осторожна сегодня, — сказал он, чувствуя надвигающуюся черноту. — Оставайся дома и держись Мориса.
— Почему? Разве…
Он поборол летаргию, сковывавшую его.
— Нина. Она… здесь. Не выходи из дома. Обещай… мне.
— Обещаю.
— Проверь двери… — Веки его сомкнулись. — Окна… осторожно… будь осторожна…
— Буду.
— Мой плащ, — прошептал он совсем угасшим голосом. — Его нужно…
— Мне взять его, Габриель? Сара ощутила ужас, когда он вдруг резко обмяк в ее объятиях. Он выглядел не как спящий. Тело его стало тяжелым, застывшим, безжизненным.
Успокаивая себя, говоря, что беспокоиться не о чем, Сара встала с постели, но ее пронизала дрожь, когда она посмотрела на него сверху вниз.
«А что, если он больше не проснется?»
Она потянулась за своей одеждой и тут увидела его плащ. Сняв его со стула, она подержала плащ в руках, а затем расстелила над Габриелем. Это было невыносимо — видеть, как он распластан, недвижим, бездыханен. Взяв свою одежду, Сара поспешила уйти.
Морис уже поднялся, и вид у него был такой, словно он дремал лишь несколько минут: темная щетина выступила на скулах, одежда была в беспорядке, как будто он спал в ней, без конца ворочаясь с боку на бок.
— Ты спала с ним. — Это было обвинение, а не вопрос.
Щеки ее заполыхали румянцем, говоря все яснее слов.
— Я пойму, если ты не захочешь остаться, — сказала Сара, не глядя ему в глаза. — Я плохо обошлась с тобой и прошу простить меня.
— Я останусь, — лаконично ответил Морис, а затем криво усмехнулся. — Боюсь, у меня просто нет выбора.
— О чем ты?
Морис ткнул пальцем в сторону ее спальни.
— Он приказал мне присматривать за тобой, но я бы все равно остался. Я люблю тебя, Сара-Джейн, и с этим уже ничего не поделаешь.
— Морис, прости меня…
Он сделал небрежный жест рукой:
— Найдется здесь что-нибудь поесть?
Сара кивнула, радуясь возможности покинуть комнату. Насколько легче сложилась бы ее судьба, полюби она Мориса. Их совместная жизнь была бы идеальной. Свою любовь они разделяли бы с любовью к балету, музыке, искусству. У них были бы прекрасная семья, дети, дом посреди парка, все, что она захотела бы, но у нее не было бы Габриеля, А без него она не хочет ни танцевать, ни жить. Она не желает детей от другого, не желает дома, который должна будет разделить с другим.
Она хотела Габриеля и готова была пожертвовать всем, лишь бы провести с ним оставшиеся ей годы и дни.
Было воскресенье, и день тянулся медленно. Она имела обыкновение ходить к обедне в церковь, но помнила, что обещала Габриелю не покидать квартиры.
Морис сидел перед камином, уткнувшись в книгу.
Сара успокоилась на кухне, готовя большой обед, хотя у нее и не было аппетита. Какая может быть еда с Морисом, надувшимся в гостиной, и Габриелем, лежавшим, подобно мертвецу, в ее спальне? Кроме того, в памяти ее постоянно присутствовала Нина с ее угрозами.
Голова у нее раскалывалась от жара плиты и беспокойных мыслей. Открыв заднюю дверь кухни, она выглянула наружу. Осенний воздух так приятно освежал разгоряченное лицо. Она уставилась на солнце, которого Габриель не видел уже три с половиной сотни лет.
Габриель.
Затаив дыхание, она закрыла глаза, предвкушая ночь и его объятия, и вдруг чуть не задохнулась, ощутив на своем плече чужую руку. Мысленно отругав себя за излишнюю мнительность, она обернулась, надеясь увидеть Мориса.
Но это был не Морис. Страх пронзил ее. Она открыла было рот, чтобы закричать, но огромная рука взяла ее за горло, задушив крик.
Запах горелой пищи разбудил Мориса. Он встал и, не заметив, как книжка соскользнула с его коленей, отправился на кухню.
— Сара-Джейн, что это за…
Слова замерли у него в горле. Кухня была полна чада, задняя дверь оказалась распахнутой. Подхватив полотенце, он открыл плиту и вытащил горшок, полный обугленного мяса.
— Сара-Джейн?
С дурными предчувствиями он пошел к раскрытой двери и выглянул наружу.
— Сара?
Спустившись по лестнице, Морис вышел в небольшой садик, разбитый позади дома, но и здесь не было никаких признаков Сары.
Вернувшись в дом, он проверил спальню для гостей, надеясь, что она могла заснуть там, но комната была пуста.
Помедлив, он открыл дверь ее спальни и заглянул внутрь. Габриель лежал на постели, накрытый черным плащом, словно покойник.
Закрыв дверь, Морис вернулся в прихожую и проверил входную дверь, которая оказалась прочно закрытой изнутри.
«Так где же она?» С безнадежным стоном он опустился на диван, уронив голову на руки. «Где она?»
И что сделает Габриель, проснувшись и увидев, что ее нет?
Он пробудился в сумерках и сразу вспомнил о Саре. Странно, но у него было такое чувство, будто ее нет в доме.
— Морис! — Это был крик гнева и примитивного страха.
Голос его завибрировал в стенах, заставив задрожать стекла на окнах, и Морис почувствовал себя обреченным.
На дрожащих ногах он двинулся к спальне и, задержав дыхание, открыл дверь.
Габриель сидел, опираясь на спинку кровати.
— Где она? — проревел он. Морис встряхнул головой:
— Я не знаю.
— Дьявол тебя побери, я ведь велел тебе смотреть за ней!
— Я… Она была на кухне, готовила… Я заснул… когда очнулся, ее нигде не было.
Габриель уставился на Делакруа. Уже несколько дней он не пробовал крови и теперь ощутил в ней настоятельную потребность.
— Иди ко мне.
Морис благоразумно отступил назад:
— Нет.
— Если мне придется просить во второй раз, ты будешь очень жалеть.
Онемевшими ногами Морис приблизился к постели, стараясь не смотреть на Габриеля, но взгляд вампира прожигал его насквозь. Это был жадный, голодный взгляд.
Очень медленно Габриель свесил ноги с постели, не отрывая глаз от Мориса.
— Сядь здесь, рядом со мной.
Морис пытался сопротивляться, но уже не чувствовал своей воли. Словно загипнотизированный он присел рядом с вампиром. Сердце его билось так сильно и гулко, как будто перед лицом смерти. И тут он увидел кроваво-красный блеск в глазах Габриеля, услышал злобный смех, срывавшийся с его губ. Да, так и есть, это его смерть.
«Думал ли ты когда-либо, что можешь пригодиться кому-нибудь на ужин?»
Мориса чуть не вывернуло при воспоминании об этих словах, произнесенных однажды Габриелем.
— Ты хочешь убить меня? — в голосе Мориса не было страха, только спокойное предчувствие неотвратимого.
— Нет, но мне нужна кровь, Делакруа. Я не ел уже несколько дней, и у меня нет теперь времени рыскать по улицам, высматривая ужин.
— И я стану… — Морис проглотил комок в горле при чудовищной мысли, что он может сделаться вампиром, казавшейся ему намного страшнее смерти.
— Нет.
Морис вздрогнул, когда руки Габриеля вцепились в его плечи, удерживая на месте. Глаза вампира, казалось, смотрели ему в душу. Страх, неведомый прежде, заполнил его, и в этот момент острый клык вонзился ему в шею. Он ощущал, как вытягивается кровь из его вены, и слышал сглатывания Габриеля. Отвращение охватило его, он чувствовал себя больным.
Когда Габриель отпустил его, Морис соскользнул на пол, испытывая странное просветление и пустоту внутри себя. Он уже не осознавал, когда его рвало, и едва заметил, как Габриель вышел из комнаты.
Вытерев рот рукавом, Морис поднял глаза и увидел Габриеля, стоявшего в дверях и набрасывающего плащ. Черная ткань, легшая фалдами вокруг его тела, делала его еще более зловещим.
— Молись, чтобы я нашел ее, пока не стало слишком поздно, — спокойно сказал Габриель. — Тебе не удастся спрятаться от меня, если она умерла.
Держась за кровать, Морис поднялся на ноги, краем глаза захватывая свое изображение в зеркале. Кожа казалась серо-восковой. Холод пробежал по его телу, когда он понял, что Габриель не оставляет в зеркале следа.
«Итак, — вяло подумал он, — истории о вампирах говорят правду. Они не имеют ни тени, ни отражения». Он пробежал ладонью по волосам, стараясь успокоить дыхание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41