Из носика серебряного чайника вился легкий султан пара. На тарелочках лежали поджаренные хлебцы, варенье и фруктовый пирог.
Гвиннет уставилась на чайные приборы.
— Не понимаю. Как вы могли ожидать меня?
Тетушка указала на стул справа от стола. Гвиннет послушно села.
— Вы как пьете чай, моя милая? Молоко и сахар? — Тетушка передала Гвиннет хлебцы. — Кирсти испекла их сегодня утром. У нее золотые руки. Попробуйте хотя бы один;
Не беспокойтесь сегодня о своей фигуре.
Ошеломленная Гвиннет намазала хлебец джемом, откусила и кивнула:
— Действительно, очень вкусно.
— Гвиннет Джонс, — мягко сказала тетушка Камерон, — чисто валлийское имя. Из кельтов, как и я. Я рада, что вы приехали, и нисколько не удивлена, что приехали именно вы.
— Но откуда вы знаете мое имя?
— Ах, милочка моя, — тетушка издала довольный смешок, — долгими зимними вечерами чем мы еще здесь занимались, как не сплетнями? Я все о вас знаю. О вас и о Джессике, и о Катрионе тоже, бедные вы мои.
— Знаете? — Гвиннет испытывала двойственное чувство: с одной стороны, ей было приятно, что ее относят к настоящим друзьям, с другой же — то, что ее обсуждали здесь, явно смущало. Ведь Танкреди мог делиться интимными секретами о ней с тетушкой Камерон и Викторией!
— Но конечно, я уже очень давно не видела детишек. — Тетушка Камерон отхлебнула из своей чашки. Кожа на руках старушки была гладкой, без морщин, и выглядела на удивление молодой. — Они все еще наезжают временами, но никогда вместе. Они избрали совершенно разные пути. Вот сейчас девочка находится в самом центре войны, а мальчик развлекается в свое удовольствие в компании богатых бездельников где-то на пляжах Карибского моря… Думаю, вы об этом знали, прежде чем приехали сюда. И теперь вы здесь, — тетушка задумчиво взглянула на Гвиннет, — чтобы получить ответы, не так ли? Прежде всего, милая моя, скажите мне, какие у вас вопросы?
— Иногда я чувствую, что моя жизнь мне не принадлежит. Что Виктория и, возможно, Танкреди тоже знают, что со мной случится, лучше, чем я сама. Это выглядит так, словно они имеют некую власть надо мной. Они ведь не такие, как все, не так ли? — тихо прибавила Гвин. — Почему? Откуда они так много знают? Это правда, что Виктория обладает даром предвидения?
1 Тетушка Камерон ласково улыбнулась Гвиннет:
— Ты права. Они необычные люди. Их привезли ко мне совсем еще маленькими. Мальчику было шесть лет, девочке — три годика. Похоже, мальчик сызмальства вел себя слишком вызывающе по отношению к Скарсдейлу. И Скарсдейл вынужден был подавлять строптивого сына…
Гвиннет сдержала готовый вырваться возглас ужаса.
— Но мальчик обладал сильной натурой. — Тетушка печально задумалась. — Он никогда не сдавался и в конце концов нашел способ защиты, который не мог предвидеть даже Скарсдейл. И потому, когда умерла его жена, граф отослал детей ко мне. Скарсдейл стремился избавиться от мальчика любой ценой. — Старушка слабо усмехнулась. — Дети были совершенными дикарями, когда приехали в замок. Все, что я могла сделать, — так это предоставить им полную свободу.
Но конечно же, было уже слишком поздно. Мальчик отлично усвоил преподанные ему уроки. Он глазом не моргнув покидает и разрушает жизнь того, кто его любит. Он гораздо опаснее самого Скарсдейла. Ты должна расстаться с ним, милая моя. Он не для тебя. Он вообще ни для кого.
— Танкреди все вам рассказал! — выпалила Гвиннет.
Тетушка Камерон покачала головой:
— Нет, милая моя. Ему и не надо было.
— Тогда… — Гвиннет беспокойно заерзала на стуле. Ну разумеется, тетушка Камерон сама была ясновидящей. Ей и не надо было ничего рассказывать.
— Теперь о девочке, — заговорила тетушка Камерон после недолгого молчания. — Вот она любить умеет. Только сверх меры.
— Умеет? — с сомнением переспросила Гвиннет.
— В самом деле умеет. Вы трое очень много для нее значите, — мягко подтвердила тетушка.
— Для Виктории? — вытаращила глаза пораженная Гвин. — Тетушка Камерон, пожалуйста, скажите мне: Виктория действительно способна видеть будущее?
— Вот это настоящий вопрос. Ну кто знает? Кто может с точностью сказать, когда одно чувство идет на смену другому? Какова в предсказании доля предположения и какова доля приложения простой психологии? — Тетушка ласково улыбнулась Гвиннет. — Знаешь, когда человек вынужден довольствоваться жизнью, полностью уединенной от людей, без каких-либо развлечений, в нем развивается привычка думать. Он становится настоящим прозорливцем. — Тетушка слегка пожала плечами, укрытыми шалью. — Замечательная тренировка как для газетного репортера, так и для того, кто стремится привязать к себе людей, раскрывать их душу и использовать их слабости. Может быть, это и есть то, что ты называешь ясновидением?
После чая Гвиннет в сопровождении тетушки Камерон совершила экскурсию по Данлевену.
— Как ты знаешь, библиотека Скарсдейла достаточно известна. Мальчик забрал некоторые книги в Лондон, но большинство все же осталось в замке. Скарсдейл так и не закончил составление каталога. Книги всегда были его друзьями, — заметила тетушка. — Он всегда находил в них свое убежище. И до сих пор находит. Он — настоящий грамотей, как и его отец. Бедный мальчик, — уверенно добавила старушка. — И бедный Скарсдейл. Такой злой. Такой жестокий. Но их обоих нельзя представить без книг.
Гвиннет и тетушка Камерон поднялись по узкой лестнице на следующий этаж и пошли по коридору, стены которого, если к ним прикоснуться, были влажными.
— Моя комната. — Тетушка открыла одну из дверей.
Гвин увидела на стенах множество акварелей и светлых картин, написанных маслом. Но ее взгляд привлекла фотография в серебряной рамке, стоявшая на прикроватном столике: крепкий мальчик с взъерошенными черными вьющимися волосами и маленькая девочка со светлыми глазами, крепко вцепившаяся пальчиками в нижний край курточки мальчика.
— Здесь ему восемь, — тетушка Камерон проследила за взглядом Гвиннет, — а ей пять. Она ходила за ним как привязанная и делала все точно так же, как он. Первое время, когда они приехали, она закатывала истерики, стоило ему только оставить ее на секунду. А вот это была их комната.
Гвиннет увидела длинную камеру с единственным высоким арочным окном, одной кроватью, заправленной синим одеялом, подвернутым в ногах, дубовый стул, платяной шкаф с мраморной крышкой и зеркалом, светлый квадратный ковер на полу, обшитом широкими досками. В комнате не было ни картин, ни личных вещей, но она странным образом говорила о Танкреди гораздо убедительнее, чем его пышные апартаменты в Лондоне.
— Он все еще спит здесь, — сообщила тетушка Камерон, — хотя она, разумеется, давно переехала.
Новая комната Виктории, выходящая окном на запад, такая же светлая и ухоженная, как и комната тетушки, ничего не говорила о своей хозяйке. Комната для транзитных пассажиров — не более. Гвиннет сразу же поняла, что в этой комнате не случалось ничего интересного, никаких сильных эмоций, никакой жизни.
— Я распорядилась, чтобы Кирсти приготовила тебе постель в этой комнате. Ты, конечно же, останешься на ночь.
Здесь тебе будет гораздо удобнее, чем в гостинице в Обане.
Кирсти накрыла стол для ужина в той же комнате, где проходило чаепитие.
Затем тетушка Камерон налила себе и Гвиннет великолепного мозельского вина, заметив, что винные погреба Скарсдейла вполне могли бы посоперничать с его библиотекой по количеству единиц хранения, несмотря на то что мальчик отправил в Лондон довольно значительную партию бутылок.
Когда поздним вечером они поднялись наверх, Гвиннет не смогла удержаться от вопроса:
— Тетушка Камерон, вы так и не сказали мне, откуда узнали, что надо приготовить чай на две персоны?
Старушка смотрела на Гвин из полумрака коридора.
— Откуда узнала? Ну, милая моя, тут нет никакой загадки. Телефонная связь в наших местах очень ненадежна; друзья-соседи могут явиться к вам на чай без предупреждения в любой день, как, например, доктор Макнаб, который имеет обыкновение заглядывать в Данлевен не меньше двух раз в неделю. — Увидев выражение лица Гвиннет, тетушка Камерон совсем по-детски рассмеялась. — Кирсти всегда ставит на поднос вторую чашку, тем самым избавляя себя от необходимости лишний раз покидать кухню.
Глава 5
— А ты не можешь развестись с ним? — спросил герцог Малмсбери, сосредоточенно вытянув вперед деревянный молоток с оранжевыми полосками, после чего он сильным, хорошо отработанным ударом послал оранжевый мячик вниз по лужайке.
Катриона вздохнула.
— Арчи! Ты поступаешь жестоко.
— Разумеется. Всем известно, что крокет — самая жестокая из игр. Крокет более жесток, чем даже любовь.
Арчибальд Хейли, превратившийся после смерти отца из маркиза в герцога Малмсбери, был одет во фланелевую пару, темно-красный свитер с надписью на груди «ГАРВАРД» и тапочки без носков. Пока Катриона искала свой мячик в густо посаженных на клумбе георгинах, он, напустив на себя грозный вид, вновь вернулся к интересующей его теме:
— Так как же?
— Разумеется, я не собираюсь разводиться с Джонатаном.
— Но это же глупо, — начал раздражаться герцог. — Ты немедленно должна развестись с ним и выйти замуж за меня.
Я многие годы мечтаю жениться на тебе. И ты прекрасно об этом знаешь. Твои дети уже ходят в школу. Переделка дома закончена. Чем ты дальше займешься? Ты же с ума сойдешь от скуки. Мне кажется, теперь тебе самое время заняться и моими владениями.
— Нет.
— Если ты не выйдешь за меня замуж, — мрачно продолжал Малмсбери, — я женюсь на Салли Поттер-Смит.
Должен же я на ком-нибудь жениться. Мне нужен наследник, и все такое.
Уехав в Гарвард зеленым юнцом, всего и всех боящимся, и в особенности своей громогласной матери, Арчибальд вернулся весьма уверенным в себе, приосанившимся молодым человеком, знающим себе цену и по-новому понимающим цели собственной жизни. После смерти отца Малмсбери, не теряя времени, развернул бурную деятельность по переделке дома и участка в предместье Лондона в рискованное, но доходное предприятие. Теперь по комнатам его большого дома, превращенного в музей, бродили толпы туристов, совершавших автобусные экскурсии по городу. Приезжие с удовольствием уплетали пирожные в винном погребе, превращенном в кафе, а их дети наслаждались катанием на карусели и качелями, установленными во дворе, и без устали шастали по живому лабиринту.
— У Салли Поттер-Смит есть деньги, но она напрочь лишена чутья.
— А у меня есть и то и другое? Благодарю, — грустно вздохнула Катриона. — Но я не, хотела бы, чтобы на мне женились из-за этого.
— Да, Боже ты мой, Кэт, неужели ты не понимаешь, что я шучу? Я люблю тебя. И ты это знаешь. Что же тебе еще нужно? Что я должен сделать? Что еще должен говорить?
Послушай, мы будем великолепной парой. Только представь себе, сколько всего мы могли бы сделать вместе.
— До чего же великодушно с твоей стороны! Но прости, Арчи. — Голос Катрионы смягчился. — Ты прав, говоря, что нам было бы хорошо. Но… я не люблю тебя.
Катриона смиренно стояла на краю площадки и наблюдала, как ее дочь, скорее по везению, нежели по умению, пропихнула свой мячик через очередные воротца и оказалась очень близко от герцога, который, повернувшись лицом к Кэролайн, нарочно злодейским голосом пригрозил ей:
— Чуть ближе, детка, и я разнесу тебя в щепки.
Катриона услышала, как взорвались смехом дочь и присоединившийся к сестре Джулиан, и от всего сердца пожелала себе все-таки полюбить Арчи.
Но Катриона не могла. К тому же сейчас у нее есть все, что нужно… Ну почти все.
«Двое здоровых, прекрасных детей, — принялась перечислять про себя Катриона. — Чудесный дом. Куча денег и несколько по-настоящему хороших друзей».
Над головой простиралось безоблачное июльское небо; пчелы лениво гудели в зарослях лаванды; Глэдис выкатила на террасу столик с чайным сервизом.
«Мне повезло, — убеждала себя Катриона. — В конце концов, мало кому достается так много, к тому же я еще и любима».
Она поднялась по ступенькам и села во главе стола.
Глэдис принесла поднос с крошечными бутербродами из черного хлеба и тонко нарезанных ломтиков огурцов.
В доме зазвонил телефон. Почти сразу же в дверях появилась запыхавшаяся мисс Клоуд:
— Леди Кэт, звонит ваша мать. Ваш отец заболел. Она так потрясена, что не может говорить…
И тут начался кошмар.
«Дорогая Гвин!
Пишу это письмо и для Джесс тоже, перескажи ей, пожалуйста, то, что прочтешь. У меня просто нет сил писать о происшедшем дважды.
Папа умер. У него был инфаркт, и он скончался в течение нескольких минут. До сих пор не могу в это поверить.
Но самое страшное еще впереди. Я чувствую себя ужасно виноватой. Во всем виновата только я, понимаешь…»
— Наш Эрни был бы сейчас жив, если бы не ваши обожаемые ванные комнаты, и бассейны, и королевские наряды, и азартные игры в Лондоне. — Охваченная горем миссис Скорсби гневно высказывала свои горькие обвинения в адрес Джонатана:
— А вы, девушка, — обратилась миссис Скорсби к дочери, — вы продали себя за смазливое лицо и титул, и вот к чему это привело. Осиротевший дом и прорва долгов.
Вашему отцу не пришлось выбрасываться из окна только потому, что внезапная смерть настигла его. Он умер в отчаянии и позоре.
«Оказалось, что папа годами брал у компании деньги, прокручивал их, подделывал векселя и счета — и все ради меня, — а теперь это открылось. Если бы отец был жив, его, очевидно, посадили бы в тюрьму.
Итак, мы банкроты. И я чувствую, что мы заслужили такую участь.
О Боже, что за сумасшедший дом! Какая горькая судьба!»
В уплату личных долгов отца должен был уйти не только Скорсби-Холл, но открылось также и то, что Джонатан повторно заложил Барнхем-Парк, ничего не сказав об этом Катрионе, тем самым он лишил ее подстраховки, которую она всегда держала на крайний случай.
Теперь Катриона, Джесс и Гвиннет сидели за круглым столом в преображенной столовой, не пахнувшей больше гнилью и собачьей шерстью, но благоухающей ароматом цветов. На столе стоял хрустальный графин с коньяком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47