И ведь ничего не представляла собой поначалу пигалица эдакая: ни тебе фигуры, ни росту, ни характеру особенного – полный штиль во всем. За богатства и сиротство взял, думал, как и с остальными: запугает, а сам в разгул пустится. Ругнул он ее первый раз для острастки за пустяк какой-то. Она на него глазами зырк-зырк да в пол опустила и тихо так говорить с ним начала, и почувствовал он какое-то беспокойство, вроде как смущение, – отродясь такого не испытывал. А намерения у него были самые решительные – прибить ее, как всегда делал с ее предшественницами, когда они огрызаться станут иль неповиновение окажут, да как теперь прибить, вроде не за что. Настроение не то, с горя дома остался, а уж она рада стараться, не знает, чем угодить, личико сияет, глазки звездочками горят. Вот лучик один в левый глаз попал и в самом сердце застрял. Ну дело известное – влюбился насмерть злодей. Пошло от них три сына и две дочки, за всю жизнь супруги ни разу так и не поссорились и умерли, как водится, в глубокой старости – в один и тот же день. Вот такая байка занятная.
Но о последнем Корсане Жорж ничего существенного не рассказывал, скажет только: господин нынешний небезгрешен, но вполне достоин благородного имени своего. Когда же я особенно наседала, он вставал, поправлял бабочку, сбрасывал пару несуществующих пылинок, провожая их взглядом до самого успокоения, и вспоминал о срочном деле в буфетной.
Вот кого я старалась совсем не замечать, так это охранников: не могла себя преодолеть. Я как бы рассеивала их взглядом, чтобы не расстраиваться. Правда, они были ненавязчивы и старались не мелькать перед глазами без нужды. Но все-таки!
ГЛАВА 30. КОГДА ДО НЕБА ДАЛЕКО И ДО ЗЕМЛИ НЕ БЛИЗКО
К этому утру я уже многое умела, одного лазанья по деревьям еще не освоила, если на них ветки не торчат через каждые десять дюймов. К сожалению, низ этого совсем не ветвился, до безобразия голый ствол, а лезть надо. На самой верхушке этот негодник запрятал, вон висят мои кисти, в отместку за то, что вчера я весь кон у него выиграла.
На стуле не достанешь, вот если подставить стол, стул и табурет сверху, то, если чуть подскочить, ухватишься. Но Жорж не даст портить мебель. Тогда, тогда – эврика! Голова моя садовая, бывают затмения, но не до такой же степени. Лестница! Именно! Та, что у Джо в конюшне стоит.
А она ничего, не такая уж тяжелая, как кажется.
Я дотащила ее, поставила и, оглянувшись вокруг (разумная предосторожность: среди моих многочисленных туалетов не сыскать ни одних брюк, даже таких незначительных, как шорты), полезла наверх, борясь с душой, которая норовила от страха дезертировать в пятки и там отсидеться в безопасности.
По веткам карабкаться ничуть не хуже, чем по лестнице, а даже и ловчее.
Я благополучно достигла нужной высоты, отвязала свое имущество и уже освоилась, с победным видом озирая окрестности. Последним в поле моего зрения должно было попасть окно на втором этаже дома, его я собиралась рассмотреть особенно хорошенько, поскольку за ним простиралась терра-инкогнито – комната Корсана. Я повернула голову и не поверила глазам своим – прямо на меня в упор смотрел сам Корсан. Я зажмурилась и замотала головой: дескать, сгинь нечистая сила, но сгинуть пришлось мне, и немедленно. Это обычно случается, когда теряешь равновесие, но земли я не достигла, потому что каким-то чудом успела ухватиться руками за толстую ветку. Открываю глаза и вижу – до неба высоко и до земли не близко, да еще ветка качается и сомнения одолевают. Привиделось, или нет? Одним словом, ситуация отчаяния и звать на помощь неудобно: спят еще все. Я первая проснулась, чтобы росу нарисовать. А еще говорят: тем, кто рано встает, тому бог подает. Мне бы сейчас совсем не помешало подать небольшой стог сена или хотя бы пруд. Но бог все-таки бог, он не оставил меня и подал Корсана. Значит, не привиделось, а жаль.
– Падайте! – крикнул он. – Я вас поймаю!
– Не могу! Руки не расцепляются! – ответила я.
Он молчит, соображает, что посоветовать, и я молчу, пока до меня наконец доходит, что это он с таким интересом разглядывает. От этого любые руки расцепляются сами собой, даже такие упрямые, как мои.
Корсан меня поймал, красную как рак, готовую провалиться куда-нибудь подальше, хоть в Австралию, только чтобы не с ним вместе.
– Почему вы смеетесь? – заносчиво спросила я – единственно, что мне осталось в этой плачевной ситуации.
– Потому что приключение вышло забавное!
– Отпустите меня!
– Руки не расцепляются, – ехидно ответил он.
– Я серьезно вам говорю, – самым строгим учительским тоном сказала я.
– И я серьезно. Когда вы падали, я боялся, что не удержу вас, вот и сцепились они намертво.
А может, он не шутит? Мои-то, правда, не расцеплялись.
– Что же, мы так и будем стоять?
– Некоторое время придется. А пока давайте поболтаем. Как вы жили здесь без меня, милая леди? Не скучали?
– Нет! Жила прекрасно!
Я уже поняла, что сморозила глупость и он, конечно, не преминет ее подчеркнуть. Так и вышло.
– Что я слышу! Я не смел надеяться, и вдруг такой подарок. Вам нравится мой дом, может, вам теперь понравится и его хозяин?
– Бросьте паясничать! Вы прекрасно знаете, что я хотела ответить на ваш дурацкий вопрос.
Он тотчас наклонился и поцеловал меня. Ну вот! Все начинается сначала.
– Это вам за дурацкий вопрос, – пояснил он, чтобы я не терялась в догадках. – Кажется, вы забыли, что являетесь моей добычей? Кто привязал ваши кисти?
– А зачем вам знать?
– Я должен наказать виновника. Он подверг вас неоправданному риску. Я мог бы не приехать сегодня, и вы бы сломали себе шею.
– Я сама их повесила… сушиться.
– М-да! Врать вы совсем не умеете, и вот же вам за это и за то, что вы стали еще очаровательнее.
Он опять меня поцеловал, и гораздо дольше, чем в первый раз. Понятно, за две провинности сразу.
Наконец он оторвался от моих губ и как-то медленно, ну, как в замедленной съемке, разжал руки и отступил, серьезно и немного отстраненно глядя на меня; нет, у него был взгляд глубокий, как будто он решал что-то очень важное про себя. Он шел и все время оглядывался именно таким взглядом, пока не скрылся в дверях, а я вместо того, чтобы собирать с земли рассыпавшиеся кисти, глядела ему вслед и думала, что он решал.
Но, ни до чего не додумавшись, вздохнула, собрала последние кисти, встала, отряхнула их и пошла ловить радужные блики.
ГЛАВА 31. ВАРИАНТЫ
Я уже наносила последние мазки и, кажется, не совсем бездарные, как меня по-свойски в бок толкнул грязноватый маленький кулачок. По манерам, грязи и размеру он мог принадлежать только Билли.
– Привет, – сказала я. – Что так рано?
– Рыбалил, – солидно ответил Билли. – Во, видишь?
– Что там у тебя?
– Ты что, слепая?
– Как сказать.
– Ну ясное дело! Опять малюешь и ничего не видишь и ничего не слышишь. Достала-таки! Шустрая. В следующий раз нипочем не сможешь, я так подвешу, так подвешу, что тебе придется до самого неба лезть!
Эта нешуточная угроза заставила меня взглянуть на него. Опираясь на локти и пятую точку опоры, он полулежал на траве, закинув нога за ногу, качая верхней, босой и пыльной, не забывая вызывающе посматривать на меня: мол, ну что ты против меня можешь сделать, малявка.
Я присела перед ним на корточки и, заглядывая в его лукавые глаза, начала:
– Билли!
– Да, милая леди.
Это он подражает Корсану, и небезуспешно.
– Знаешь, Корсан приехал. Он рассердился, когда увидел, как я лезу за кистями, и хочет наказать того, кто их туда повесил.
– И ты разболтала ему обо мне?!
Билли вскочил, он не мог поверить в такое подлое предательство.
– Нет, я сказала, что сама это сделала.
Я встала, собрала пожитки. И мы пошли: я по траве, а Билли по середине дороги, там пыли погуще.
– Ладно, – сказал он, усиленно загребая то левой, то правой, чтобы она столбом стояла. – Я не буду привязывать твои кисточки так, чтобы ты лазила за ними, я привяжу пониже, разбежишься посильнее, подпрыгнешь и сцапаешь.
– А нельзя их совсем не привязывать? – робко спросила я.
– Нет! – категорически отрезал он. И таким тоном, что сразу понимаешь, что предложение сие несуразное, и скажи спасибо, что так легко отделалась.
– Слышь? – это он мне опять.
– Да.
– Я тебе Крошку дам.
Я остановилась и забеспокоилась.
– А ты?
– Веселую возьму, только давай сразу – кусок в зубы. И айда, смотри, ждать не буду.
– Хорошо.
– Я пойду их седлать, а ты к Вану смотайся.
Ван все понимает с полуслова, и пара лепешек у него всегда имеется, да еще обязательно сверху что-нибудь подкинет для питательности и красоты. Удивительно это у него получается, как на полотнах Бонара. Надо будет попросить еще такие же сделать. Натюрморты у меня никогда не выходили. Может, с этими что-нибудь получится?
Я бы их, несомненно, выронила, потому что как же удержишь, если идешь с вытянутыми, притом разведенными руками, на которых лежат эти Вановы бугорки, любуешься им, и тут – хлоп: на повороте натыкаешься на ничего не подозревающего человека. Хорошо, реакция у Корсана оказалась такая, как надо, поймал один, а я другой не упустила.
– Спасибо! – потянулась я за первым, ну да у него так просто не получишь, а подпрыгивать не буду: не поможет.
– Отдайте! Я тороплюсь.
– Куда?
– Ну там, – неопределенно махнула я.
– Хорошо, возьмите.
Странно! Но черт с ним. Если я не поспешу… Я не стала додумывать, что стрясется, а просто припустила что есть мочи и еле успела.
Билли грозно ходил взад и вперед большими шагами, уперев руки в бока, маленький и сердитый. Он ничего не сказал, кроме короткого и выразительного: «Эхма!». Но я сразу почувствовала себя кругом виноватой и, более не мешкая, отдала ему бутерброд, и зацепив зубами свой, вскочила на Крошку. Да, именно, вскочила! Я здесь за эти месяцы сделалась лихой наездницей и вообще почти сорвиголовой. Что ножик кинуть, да так, чтоб непременно воткнулся, что в банку из-под пива попасть с двадцати шагов, что другие необыкновенности совершить, – это теперь раз плюнуть, наверно, воздух повлиял деревенский, здоровый, ну и отсутствие телевидения, радио и всех остальных средств массовой информации сказалась. Корсан тогда говорил, что у них в семье замкнутый образ жизни, и в эти пределы не допускается мерзость реальной действительности, и заодно вся она целиком как таковая. В этом, безусловно, есть что-то привлекательное.
– Эй, Лиз, смотри, к нам кто-то едет.
Я обернулась. Из-за поворота показался всадник на вороном. Но с такого расстояния не видно, кто это.
– Хозяин, – первый узнал Билли. – Ты оставайся, тебе нельзя, а я улепетываю.
Я с завистью смотрела ему вслед, как он бесследно исчезает в придорожных кустах. А может, и мне последовать его примеру? В случае чего можно придумать оправдание немудрящее, вроде того, что он мне ничего не говорил. А-а! Уже поздно! Надо было раньше решаться.
– Как любезно с вашей стороны, что вы не удрали, как вам того хотелось, и правильно сделали, потому что я бы все равно вас догнал и наказал.
– Вы что, мысли читаете?
– Некоторые удается. Мне кажется, за время моего отсутствия вы изменились.
– Я думаю, это от воздуха и затерянности. Вы сами не скучаете здесь?
– Нет, а теперь тем более.
– Но как же вы обходитесь без газет, радио и прочего?
– А зачем они мне?
– Ну, я не знаю, новости там, сплетни разные, происшествия, политика, бизнес.
– Вот видите, ничего привлекательного для человека, у которого достаточно средств к существованию, и познавшего изнанку жизни. Я почти уверен, что и вам этот бред не нужен. Я прав?
– Да, но как же вы обходитесь без книг?
– Почему вы думаете, что обхожусь?
– Но я не видела их у вас.
– Странно, у меня обширная библиотека, и я люблю читать.
– А телефон? Узнавать – так все.
– Не надейтесь, его нет.
– Жаль! – призналась я.
– Кажется, я был плохим хозяином и не ознакомил вас с домом, заставив питать напрасные иллюзии, придется по возвращении исправить это упущение.
– А зачем вы уезжали, если не скучаете здесь и ничего вас не связывает с тем миром?
– Ну, не совсем ничего, кое-что есть, женщины, например.
– Значит, вы из-за них уезжали?
– Не только, из-за вас тоже. После поражения, которое вы мне нанесли, я должен был, скажем так, зализать раны. Когда тебе отказывает одна женщина, нет ничего лучше, как найти другую.
– И нашли?
– Конечно, и, должен признаться, не одну.
– Мистер Корсан, – начала я, но он поморщился и перебил меня:
– Это слишком официально и не по-дружески. Я бы предпочел просто Доминик.
– Хорошо, Доминик, вы ничего не передумали в отношении меня?
– Нет, милая леди, наоборот, укрепился в своих намерениях, я же не бесчувственный чурбан, ваше неотразимое обаяние действует на меня, и очень сильно, я почти влюблен в вас.
– Значит, у меня нет никаких шансов? И отсюда я могу выйти или вперед ногами, или вашей любовницей?
– Точно так! Но будем надеяться, что первое не произойдет, поскольку подписывает смертный приговор вашему мужу, верные супруги должны умирать в один и тот же день.
– Предположим, если я вам уступлю, вы отпустите меня сразу или я буду вашей любовницей еще какое-то время?
– Вот здесь в моих планах произошли изменения. Для Стива достаточно самого факта вашей добровольной неверности, он чудовищно ревнив по отношению к вам. Вначале и для меня этого было бы достаточно, но сейчас я не в силах отпустить вас так скоро, вы будете у меня до тех пор, пока не надоедите мне, но должен вас огорчить: я очень непостоянен.
Я все равно огорчилась, но виду не подала и плакать больше не стану! Я выпрямилась в седле и с вызовом ему так улыбаюсь самой обольстительной улыбкой, дескать, смотри, ирод, на свою погибель, и бойко говорю:
– Но есть еще варианты!
– Какие же?
– Вы в меня почти, влюблены, сами говорили.
– Не буду отрицать.
– Ага! Ну так вот! Вы влюбитесь в меня совершенно и по доброй воле отпустите и будете просить прощение за причиненное зло. А если вы влюбитесь, но не раскаетесь и возьмете меня силой, то, погубив меня и Стива, погибнете сами, потому что я изведу вас как своего раба!
Все это было сказано с очень явным торжеством, к сожалению, недолгим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28