Что же выходит, он зря опозорил извинениями всю мужскую линию своих предков? Не говоря уже о глупой откровенности. Отец назвал бы его круглым дураком. А мать? Как она отнеслась бы к его поведению?
— Почему ты закатил глаза? — спросила Алекс с подозрением.
— Обращаюсь к духу своей матери за советом.
— Почему именно к ней?
— Она добрая женщина. Узнай она, что я тайком шарил в твоей квартире, пришла бы в ужас.
— После многих лет брака с вором?
— Воровство — всего лишь бизнес. У родных, друзей и близких воровать нехорошо.
— Как благородно с вашей стороны!
— Только с материнской. Отец без всяких вломился бы куда угодно и потом ни за что не признался бы. Видишь, как я честен! Неужели мне за примерное поведение ничего не причитается?
Алекс в красном кимоно, которое так и просило, чтобы ему позволили соскользнуть на пол, шелестя шелком, всем своим видом демонстрировала неприступность. Глаза ее оставались печальными, не оставляя никаких иллюзий насчет того, что доведется хотя бы коснуться красного шелка. Дункан отдал бы все за один прежний, ласковый и зовущий взгляд.
— За честность — плюс одно очко. За то, что растоптал мое доверие, — минус десять.
— Я могу только повторить, что страшно сожалею и никогда больше так не поступлю. Алекс, ну, пожалуйста! Не перечеркивай все, что между нами было.
— Ты сам все перечеркнул.
Дункан ощутил, что уже достиг в своем раскаянии критической точки. На большее он просто не способен.
— Ты когда-нибудь держала в руках ключ от квартиры любовника? Бывало так, что он уходил на работу, а ты задерживалась в постели или под душем?
— Ну… да. При чем тут это?
— И что, ты ни разу не заглянула ни в шкаф, ни в стол?
— Ну, допустим… нет! Не так, как ты!
— Ты никогда… ну, я не знаю… не совала нос в аптечку, чтобы выяснить, какие лекарства он принимает? Не включала компьютер, чтобы узнать, не приходят ли ему письма от другой?
Алекс вспыхнула, и он понял, что попал в точку.
— Ты говоришь о совсем иных вещах! Серьезные и долгие отношения — все равно что совместная жизнь, а в совместной жизни все общее и всюду открыт доступ. Когда остаешься один в квартире с разрешения владельца, то получаешь право…
— Разнюхивать?
— Удовлетворить здоровое любопытство!
— Вот и я о том же. В тот день, уходя на работу, ты предложила мне остаться. Сама предложила, помнишь? — улыбнулся Дункан.
— Ты отказался!
— Но мог бы и согласиться. По твоей теории, ты дала мне право удовлетворить «здоровое любопытство».
Некоторое время Алекс не отвечала, теребя пояс кимоно и покусывая губу. Она явно взвешивала его доводы.
— И все равно ты поступил отвратительно!
— Согласен, и я страшно сожалею. Не заставляй меня снова и снова унижаться, это против моей натуры!
— Не унижаться, а признавать ошибку. Тут ты не силен.
— Так я прощен или нет? — осведомился Дункан, привлекая Алекс к себе.
— А что мне остается с такой наследственностью? Мы с тобой одного поля ягоды — потомки воров. Приходится быть терпимее.
— Мне нужно сейчас же, немедленно оказаться с тобой в постели, не то умру!
Теперь, когда он лишь чудом не потерял Алекс, она казалась вдвое, втрое, в миллион раз драгоценнее.
Кимоно порхнуло на пол, в точности так, как он и представлял. Поскольку тело Алекс все еще покрывали синяки, он начал с того, что поцеловал их все — осторожно, бережно. А потом тем же манером он любил ее снова и снова, надеясь, что нежность хотя бы намекнет ей на то, что он так до сих пор и не сказал.
Он сделал всего лишь первый шаг к признанию.
Глава 24
— Лучше бы я ушла ночевать домой, — прошептала Джиллиан, поудобнее устраиваясь на плече Тома.
— Зачем?
— Не могу же я каждое утро выходить из твоего дома! Люди бог знает, что могут подумать.
— Только то, что мы любовники. Ты стыдишься?
Джиллиан не сразу нашла что ответить. Стыдится? Да она мечтала о нем, с тех пор как впервые задумалась о сексе! Теперь понятно почему — потому что уже тогда чувствовала, что они созданы друг для друга. Вздох вырвался сам собой.
— Я вижу, ты в самом деле стыдишься наших отношений, — заметил Том.
Она помотала головой и зарылась лицом ему в плечо, словно желая укрыться от всего мира.
Том приподнял ее лицо за подбородок так, чтобы взгляды их встретились. Господи, да ведь он похож на молодого бога! Бывают же такие скульптурные черты лица и линии тела! А что за характер! Спокойная сила.
— Так в чем дело?
— Мне пришло в голову, что жизнь могла бы сложиться иначе, если бы еще в школе я хотела быть как все. Скажем, боролась бы за право работать в школьном совете, часами просиживала бы в библиотеке, вместо того чтобы курить по углам «травку» и бегать за парнями. Тогда и оценки получала бы много выше.
— Знаешь что?
— Что?
— Тогда ты выросла бы в зануду. Я всегда терпеть не мог таких девиц.
— Правда? — удивилась Джиллиан.
— Честное слово. Конечно, не мне их судить — я сам зануда. Но будь у меня подружка из тех, кого ты описала, дело кончилось бы плачевно. По пятницам я до упора торчал бы в кегельбане, а с женой спал три раза в неделю после вечерних новостей.
Такая жизнь казалась божественно размеренной и безмятежной по сравнению с ее прошлым, вот только трех раз в неделю для нее, наверное, маловато. По крайней мере, с Томом. Да и сам он, судя по тому, как часто они занимались любовью, вряд ли удовольствовался бы таким количеством.
— Ты хочешь сказать, будь я хорошей женой, ты бы соскучился?
— Смотря что понимать под «хорошей». По-моему, ты такая и есть. С одной стороны, не пилишь меня и не бьешь тарелки, с другой — не живешь ради уборки и стирки. Занудства за тобой никогда не водилось.
— Я теперь совсем другая.
— Да. Ты повзрослела и стала более рассудительной. Но бесшабашность в тебе никогда не умрет.
— В смысле… я в любой момент могу вернуться к выпивке и наркотикам?
Джиллиан уже не раз давала себе слово не ощетиниваться по поводу и без повода, но постоянно его нарушала. Где-то в глубине души таилось сомнение в том, что ей и вправду доверяют. Ведь самое важное — доверие. Без него их общее будущее обречено.
— Нет, не вернешься, — ответил Том с раздражающей невозмутимостью. — Но ты не уверена в моем доверии. Правильно? В конечном счете, речь идет не о моем, а о твоем недоверии. Ко мне.
Его взгляд на ситуацию оказался для нее новым, точка зрения — непривычной. Выходило, что Том прав. Довериться — значит разделить свои проблемы, на что она так и не решилась.
— Ну, хорошо! Допустим, ты совершенно уверен, что я никогда уже не вернусь к выпивке и наркотикам. Тогда что ты имел в виду под бесшабашностью?
— Как бы тебе объяснить… ну, скажем, мы решили по пятницам вместе ходить в кегельбан…
— Так.
Вообразив себе пятничные вечера с кеглями и шарами, Джиллиан невольно улыбнулась, решив, что их посещение так буднично — и притом так романтично!
— Ну и, скажем, в одну из пятниц мне так приспичит, что я затащу тебя в укромное местечко и прямо там…
Она засмеялась, чувствуя сладкий трепет внизу живота.
— А что, кегли тебя возбуждают?
— Нет, но я чувствую, что будут — в твоем присутствии. — Том ущипнул ее за ягодицу.
Минут пять они целовались, щекотались и всячески дурачились, потом он вернулся к разговору.
— Там, куда валятся сбитые кегли, под помостом, вероятно, очень уютно.
— И пыльно!
— Что же делать?
— Поскорее бежать домой?
Домой. Что за чудесное слово, когда имеет прямое отношение к Тому.
— Невозможно. Мы так хорошо идем, мы набираем такие очки, что клубный рекорд под угрозой. Не бросать же игру, когда он вот-вот будет побит!
Джиллиан попробовала представить себе его рассказ, но не сумела, так как понятия не имела об игре в кегли.
— Короче, сбежать не удастся. Но пока еще до нас дойдет очередь! А между тем за прокатом обуви и шаров есть кладовая — эдакое крохотное уютное помещеньице. Мы крадемся туда, крадемся и там по-быстрому…
— Почему бы и нет! Ты же у нас полиция. Не арестуешь же ты сам себя за непристойное поведение в общественном месте!
— Ну? Видишь? Вот тебе и бесшабашность.
Том улыбнулся, и улыбка осветила не только его лицо, но и глаза, чего прежде не случалось. Сердце Джиллиан радостно встрепенулось при мысли, что она вызывает в нем лучшие чувства, как и он в ней.
— Так что ты скажешь? Нравится мой план?
— По-быстрому в кладовке кегельбана? Не план, а чудо! — Она счастливо вздохнула.
— Не думаю, чтобы он понравился «хорошим» девочкам, что часами просиживают в библиотеке и борются за право избираться в школьный совет. Видишь теперь, что с такой я бы пропал?
На глаза ей навернулись слезы, и лицо рядом — красивое, умное, доброе, единственно правильное лицо — слегка расплылось.
— Значит, пропал бы… Не потому ли ты еще не женат?
— Потому.
Какое-то время длилось молчание — Джиллиан вживалась в нарисованную Томом картину.
— А мы можем записаться в кегельбан?
— Конечно.
— Тогда давай запишемся.
— В пятницу.
— В ближайшую?
— А чего тянуть?
Джиллиан отодвинулась, повернулась на спину и устремила взгляд в потолок.
— А Эрик?
— Его я приглашать не собирался. Надеюсь, и у тебя нет такого намерения.
— Ты знаешь, о чем я! Все не так просто.
— Послушай, я говорю о твоем и только твоем решении. Жизнь твоя. Если ты не в восторге от разрыва с Эриком, так и скажи.
— Нет, что ты! — Она потянулась рукой к щеке Тома, погладила ее и задержала там ладонь. — Даже если бы он пришел звать меня обратно, я бы закрыла дверь перед его носом. Я только хочу сказать, что он постарается наделать нам неприятностей.
— Неприятности — дело житейское, — отмахнулся Том. — Если от них прятаться, они поселятся в твоем доме надолго. Надо встречать их грудью.
— Но может быть, лучше повременить с выходом на люди? Выждать время?
— Выждать? Двенадцать лет мы только и делали, что выжидали. Тебе что, мало? С меня точно хватит!
— Ну, хорошо. — Честно говоря, Джиллиан и сама устала от ожидания. — Поговорим о другом. Угадай, что сегодня случилось.
— Что?
— Я нашла работу!
— Правда? Вот здорово! — Том знал, как она боится всюду получить отказ, поэтому он обнял ее, полный искреннего участия. — А что за работа?
— В «Зеленых пальчиках».
— В питомнике декоративных растений?
Почему он спрашивает? Разве в Свифт-каренте несколько мест с таким названием?
— Они называют его «садовым центром».
— А кто тебя принял? — спросил Том почему-то со смешком. Джиллиан сообразила и тоже не удержалась от смешка.
— Сам мистер Стокс!
— Старик Стокс? Тот самый, что ратовал зато, чтобы тебя упекли в колонию для малолетних преступников, когда ты девчонкой вырыла у него все розовые кусты?
— Чтобы высадить вдоль дороги! — вознегодовала Джиллиан. — В виде протеста против замусоренных обочин!
— Как же! В виде протеста против того, что тебе не продали спиртное.
— И против этого тоже.
Они немного посмеялись, потом посерьезнели.
— А теперь старик Стокс дает тебе работу?
— Для начала я извинилась за свою выходку, потом напомнила, что розы принялись — значит, высадила их от чистого сердца. Помнится, мы их не только щедро полили, но и подкормили.
— Шутишь!
— Честно. Сперва, мистер Стокс фыркал в усы, как рассерженный морж. «Девочка моя, — сказал он, словно я все еще школьница, — те розы обошлись мне в двести долларов, да и то потому, что я купил их оптом!»
— Помню, помню. Он требовал от муниципалитета компенсацию подтем предлогом, что благоустройство обочины — общественного места — дело мэрии.
— Муниципалитет отказал, так что дедушке пришлось заплатить, а мне — отработать потраченные им деньги в саду, все до последнего пенса.
Что само по себе было даже приятно, не виси у нее над душой сознание совершенной глупости.
— Так что же мистер Стокс? — полюбопытствовал Том.
— Я объяснила ему, что уже не девчонка, что давно образумилась и его растения в полной безопасности. Обещала работать даром, пока он не сочтет, что долг погашен. Короче, сделала вид, что не помню о своей давней отработке.
— И он, конечно же, с радостью ухватился за твое предложение?
— Нет, он…
— Потребовал проценты?
— Вот именно, — засмеялась Джиллиан. — Вообрази, я согласилась. Надеюсь, к тому времени, как мы рассчитаемся, он не захочет меня отпускать.
— В самом деле, будешь работать даром?
— Не совсем. Во-первых, он будет вычитать из заработанного большую часть, во-вторых, берет меня на неполный рабочий день. И все равно начало положено.
— Я горжусь тобой.
— Я тоже собой горжусь, — согласилась Джиллиан.
Внезапно Том повернулся и прижал ее своим телом к постели, вглядываясь в лицо, освещенное скудным светом ночника.
— Я вижу, глаз совсем зажил.
— Совсем.
Говорить о синяке не хотелось (все случилось в прошлой, худшей жизни), но когда Джиллиан попробовала высвободиться, Том только прижал ее крепче. Он на редкость крепок, и сдвинуть его с места непросто, в особенности, если он этого не желает.
— В первый момент я думал, что ты получила синяк под глазом на память от того, кто снабжает тебя наркотиками. Потому и опрашивал соседей, не слышали ли чего.
— Я же с самого начала объяснила, как все произошло! — воскликнула Джиллиан, избегая его взгляда. — Ударилась об дверь, а потом…
— Думаешь, в маленьком городке у полицейского и мозги с горошину? Понятно, я не чета великим сыщикам, что раскрывают преступления не сходя с места, как орехи щелкают. Я медлительный, чересчур скрупулезный и всегда действую как предписано. Но и я на что-то гожусь. Возможностей всего две: чужой человек или человек близкий.
— Мне тяжело! — пожаловалась Джиллиан, надеясь отвлечь его. — Пусти!
— Он и раньше бил тебя?
— Я ударилась об дверь!!! — закричала она.
— Нет, об кулак этого чертова Эрика! — закричал Том еще громче.
Она не выдержала и расплакалась, и он тотчас ее отпустил. Джиллиан отвернулась к стене. Том погладил ее по спине:
— Когда-нибудь надо перестать бояться…
— Ты не понимаешь! Не знаешь, что он за человек. Он сказал, что заставит меня снова принимать наркотики, а потом упрячет в клинику. И поверь, он все может!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41