- Чего?
- Это запрещено, ты, вонючий безбожник! Ты что, не понимаешь, что ты
наделал?
- Ты сдурел! - крикнул в ответ Энакин, растирая разбитые костяшки и
жадно втягивая воздух через ноющее горло. Было такое чувство, что пальцы
раздробило на кусочки. - Ты только что просил меня использовать мой
светомеч! Ты что, думаешь, это не машина?
На лице Рапуунга появилось что-то похожее на выражение ужаса.
- Я... да, я готовился к этому. Но огонь, первый из всех грехов...
- Погоди, - прервал его Энакин. - Ты говоришь ерунду. Йуужань-вонги
раньше использовали против нас огнедышащих тварей.
- Живые существа, вырабатывающие огонь - это совершенно другое дело! -
закричал Рапуунг. - Как ты только можешь себе вообразить, что это то же
самое, что ты только что сделал? Это все равно что сказать, будто рука
йуужань-вонгского воина и металлическая хваталка, одна из ваших
рукотворных мерзостей - одно и то же, потому что обе могут держать
змеежезл!
Энакин сделал глубокий вдох.
- Послушай, - сказал он. - Я не пытаюсь понять вашу религию. Я этого
даже не хочу. Но ты решил сражаться вместе с неверным против собственного
народа, не так ли? Ты очень даже хотел, чтобы я использовал мой мерзкий
светомеч. Так что примирись с этим или ступай своей дорогой. Если только
ты не знаешь какого-нибудь другого способа выбраться отсюда.
- Нет, - признал Рапуунг. - Но это был просто шок... - он уронил
голову. - Ты действительно не понимаешь. Боги не возненавидели меня. Я
знаю, что это так. Я могу это доказать. Но если я замараю себя этим
грехом, у них будет причина меня ненавидеть! Ах, до чего я докатился?
Ветер изменил направление, и от аромата горящих синих листьев, похожего
на запах обугленного перца, у Энакина запершило в горле. Последний заряд
улетел всего на три метра, и теперь джунгли с наветренной стороны весело
полыхали. Стоял сухой сезон, а в сухой сезон джунгли горели очень хорошо.
- Соображай быстрее, Вуа Рапуунг, а то первая мерзость собирается
съесть тебя живьем.
Йуужань-вонг довольно долго стоял, повесив голову, но когда он поднял
глаза, в них светились огоньки ярости. Энакин напрягся, снова
приготовившись к драке.
- Это она довела меня до этого, - сказал воин. - Эти грехи лягут на
нее. Я оставляю это на суд богов.
- Значит, мы можем идти? - спросил Энакин, смотря, как пламя движется в
их сторону. Ниже по холму поднимался густой дым, обозначая места, где
упали другие заряды.
- Да. Идем. Мы и дальше принимаем боль вместе, джиидаи.
Огонь погнал их на другую сторону холма и вверх; очевидно, ветер решил
дуть в эту сторону долго. Дым клубился и полз по земле.
Джунгли быстро охватывал огонь.
- Мое мнение о тебе как о стратеге повышается, - сказал Рапуунг. -
Огонь ведет нас прямо на ту сторону сети. У нас появился выбор: или нас
сожжет первая мерзость, или мы будем пойманы и после этого сгорим.
- Ветер переменился. Мой план был - следовать за огнем. Идти по золе.
Там, где пройдет огонь, сеть распадется, и мы будем свободны.
- Тогда, возможно, боги все-таки сказали свое слово, - молвил Рапуунг.
Он сильно закашлялся - дым стал уже таким густым, что Энакин теперь
видел только пятна перед глазами. Он вспомнил, что люди, которые погибли
от огня, умирали еще до того, как пламя настигало их.
- Пригнись, - сказал он. - Дым поднимается вверх.
- Ползти. Пресмыкаться, словно цо'асу.
- Если хочешь жить, то да.
- Я не боюсь смерти, - задыхаясь, проговорил Рапуунг. - Но смерть не
должна помешать моей мести. Я... - его снова сотряс мучительный кашель, он
упал, поднялся на четвереньки - и рухнул опять.
- Вставай! - затряс его Энакин.
Рапуунг вздрогнул, но не двинулся с места.
Сквозь дым блеснул желтый язык пламени и потянулся к ним.


ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Все вокруг окрасилось в бледно-золотистые цвета, и Энакин опустился на
колени рядом с Вуа Рапуунгом. Дыхание в легких пробивалось будто сквозь
острые осколки, голова гудела, словно колокол.
Он прижался к земле, ловя ртом более свежий, более прохладный воздух,
но его не было - наверное, путешествовал инкогнито. Если Энакин хотел
найти что-то годное для дыхания, надо было поискать наверху. Конечно, дыма
там, должно быть, тоже порядочно, но попытка не пытка.
Энакин потянулся наверх, сделал затяжку. Образовалась труба, через
которую воздух сверху начал всасываться прямо на них с йуужань-вонгом.
Дышать сразу стало легче.
Огню это тоже пришлось по вкусу. Поросль взорвалась, как петарда.
Энакин тут же почувствовал жар - и он знал, что этот жар за пару секунд
обуглит и сожжет его плоть. Раньше он никогда не пробовал преобразовывать
энергию, но Корран Хорн был на такое способен. От успеха зависели их
жизни. Энакин снова открылся Силе, сконцентрировался и начал впитывать жар
окружавшего их огня.
Как долго это продолжалось, Энакин не знал. Он соскользнул в какое-то
состояние, напоминавшее фугу, каждый его вдох вытягивал жизнь из неба, а
при каждом выдохе жар уходил в кору Явина 4. Наконец он моргнул и увидел,
что все закончилось, что огонь прошел над ним и он стоит на угольях.
Вуа Рапуунг продолжал лежать без движения. Энакин встряхнул его. Кто бы
мог подумать, что придется высматривать признаки жизни у йуужань-вонга?
Что там у них внутри - сердце, как у людей, линейный насос или что-то
еще более чудное?
Он сильно хлопнул Рапуунга по щеке, и мгновенно воин открыл глаза.
- Ты в порядке? - спросил Энакин.
- Скажи, что ты не один из богов, - пробормотал Рапуунг. - Если ты бог,
значит, смерть принесет одни страдания.
- Ладно, всегда пожалуйста, - отвечал Энакин. - Ты можешь идти? Нам
нужно уходить, пока они не догадались заглянуть сюда.
- Дым и жар запутают их, - сказал Рапуунг.
Он сел и осмотрелся вокруг.
- Огонь... Он прошел над нами.
- Прошел.
- И мы живы.
- Живы, - заверил его Энакин.
- Это твоя работа? Еще какое-то колдовство джиидаи?
- Вроде того, - признал Энакин.
- Значит, ты спас мне жизнь. Как скверно. Какое невезение.
- Да ладно, не надо благодарить, - сказал Энакин. - Не за что, правда.
Он протянул Рапуунгу руку. Воин долго пялился на нее, как на
экскременты нерфа, потом ухватился за руку Энакина и встал.
- Пошли, - сказал Энакин. - Теперь нам остается только идти вслед за
огнем.
Под прикрытием дымовой завесы они пролезли через то, что осталось от
сети жуков-прядильщиков. Сами нити не сгорели, они поблескивали на фоне
угольев, покрывая дымящиеся стволы деревьев серебристой тканью. Один раз,
когда Энакин запутался в нитях, они слкгка порезали ему сапог. Нити при
этом остались целыми. Энакин не пытался разорвать их пальцами, а осторожно
распутал сеть. После этого он стал ступать осторожнее.
Огонь выжег сеть до самого края. Впереди туда-сюда носились флайеры.
Один полетел назад, далеко слева от них.
Путники свернули направо и перешли наконец с пожарища в несгоревший,
неопутанный сетями лес, и, хотя они не сбавляли шаг еще целых два часа,
Энакин как-то почувствовал себя в большей безопасности, окруженный
пульсацией лесной жизни.
Но лес, как открытая рана, пульсировал болью.
Только теперь до Энакина дошло, что он наделал. Чтобы спасти себя, он
сжег бесчисленные квадратные километры леса. Он лишь периферийно
почувствовал, как гибнут животные, но его собственная боль мгновенно
достигла вершины. Страдание леса будто ударило его с размаху по лицу. Он
был стаей стинтарилов, сгрудившихся на верхушке дерева, а пламя уже лизало
ствол. Их шерстка уже начинала тлеть.
Он был большой, безвредной самкой ранйипа, слишком медлительной, чтобы
убежать от огня, и пытающейся увести своих телят в безопасное место, не
зная, где оно. Он был обуглившейся плотью и сожженными легкими. Он умирал
и был мертв.
- Ты был прав, - сказал он позже Рапуунгу, когда они перестали
обрызгивать себя водой, вымывая пепел из глаз, ноздрей и ушей.
- В чем, неверный?
- Насчет того, как я использовал огонь. Это было неправильно.
Глаза йуужань-вонга сузились.
- Объясни.
- Я убил невинную живность, чтобы спасти нас.
Рапуунг грубо расхохотался:
- Пустяки. Убивать и умирать - это пустяки; это пути вселенной, часть
принятия боли. Содеянное тобой неправильно, потому что это мерзость, а не
потому что ты кого-то убил. Не обманывай сам себя. Я вижу теперь,
насколько ты полон решимости спасти свою подругу-джиидаи. Если ты сможешь
добраться до нее, лишь заполнив трупами пропасть, ты сделаешь это.
- Нет, - сказал Энакин. - Не сделаю.
- Цель, к которой так слабо стремяться - не цель вообще.
Энакин вдохнул.
- Мы спасем ее. Но я не хочу никого убивать.
- Тогда воины убьют тебя.
- Воины бывают разные, - сказал Энакин. - Я буду защищаться с крайней
жестокостью. Но лес нечего мне не сделал и не заслужил такой судьбы.
- Ты несешь чепуху, - сказал Рапуунг. - Мы убиваем тех, кого должны
убивать.
- А я говорю - нет.
- Конечно. По твоей милости я уже замарал себя первой мерзостью ради
достижения твоих целей, так ты еще хочешь, чтобы я разделял твою детскую
боязнь убийства? Всякой жизни приходит конец, джиидаи.
Энакин это понимал. Выходит, йуужань-вонги считали небиологическую
технологию настолько же неправильной, насколько философия джедаев считала
неправильными беспорядочные убийства.
Разумом он полагал, что понял это, но глубоко это его никогда не
трогало. Лишь теперь, когда они оба согласились, что произошло что-то
ужасное - но по совершенно разным причинам - Энакин начал видеть здесь
какой-то смысл.
Если бы только он мог чувствовать Рапуунга с помощью Силы! Если бы
только он мог сказать, на светлой стороне йуужань-вонг или на темной!
Да и вообще, уместен ли такой вопрос без Силы? Неужели джедаи так
зависят от своих ощущений, которые дает им Сила, что без них они
превращаются в моральных калек?
Рапуунг не сводил с Энакина жалящего взгляда, пока джедай искал ответ.
Вдруг он отвернулся и стал смотреть куда-то вбок.
- Ты несешь чепуху, - сказал Вуа Рапуунг. - Но... Я сознаю, что ты спас
мне жизнь. Когда моя месть свершиться, это будет благодаря тебе.
- Ты тоже спас меня пару раз, - отвечал Энакин. - Мы еще даже не в
расчете.
- Не в чем? Что это за слово?
- Неважно. Вуа Рапуунг, что это за месть, которой ты добиваешься? Что с
тобой такое сделали, что из-за этого ты повернулся против своих?
Взгляд Рапуунга посуровел.
- Ты и вправду не знаешь? Ты действительно не видишь? Посмотри на меня!
- Я вижу, что твои рубцы гноятся. Твои имплантанты, кажется, умерли или
умирают. Но у меня нет ни малейшего понятия, что это значит.
- Это не твое дело, - сказал Рапуунг. - Не нарывайся, неверный.
- Хорошо. Тогда расскажи мне свой план - тот, что приведет меня к
Тахирай.
- Иди за мной и увидишь, - ответил Рапуунг.
Они припали к земле среди путаницы корней у края воды, рядом с притоком
великой реки.
- Мы теперь еще дальше от базы формовщиков, чем вчера, - пожаловался
Энакин.
- Да, но теперь мы в нужном месте, - сказал Рапуунг.
- В нужном месте для чего?
- Жди. Смотри.
Энакин хотел возразить, но не сумел сформулировать ответ. Не на это ли
жаловались люди, обвиняя его в косноязычии? Рапуунг был скуп на слова, как
ботанский агент. Шесть дней они бежали и сражались вместе, а Энакин до сих
пор ничего не знал о воине, кроме того, что тот был на что-то страшно зол.
Может, даже свихнулся из-за этого. Он упоминал какую-то "ее" и, кажется,
имел навязчивую идею о своей полноценности перед богами.
Хотя, возможно, все йуужань-вонги были такими. Вроде бы Энакин не
слишком много с ними болтал. Может, Рапуунг был как раз нормален - на их
манер. Может, он держал свои мотивы и планы в секрете, потому что именно
так и поступали йуужань-вонги.
А, может, он боялся - боялся, что если Энакин узнает о том, что он
сделал, или выяснит, как пробраться на базу формовщиков, то убьет его или
бросит.
Он украдкой взглянул на эту свирепую плосконосую физиономию и мысленно
возразил сам себе. Невозможно было представить, чтобы Вуа Рапуунг чего-то
боялся. Наверно, лучше сказать - он был осторожен.
Так что Энакин стал молча ждать, и постепенно спокойное течение реки
загипнотизировало его. На пробу он потянулся к окружающей его жизни и
снова почувствовал тень боли и смерти, которым он был причиной.
"Мне очень жаль", сказал он лесу.
Как близко он подошел к темной стороне? Что, если Рапуунг прав?
Он доказывал Джесину, что Сила - это всего лишь инструмент, сам по себе
ни добрый, ни злой, но который можно использовать, как и любой инструмент,
для добрых или злых целей. Неужели зло - это всего лишь сделать что-то, не
подумав? Он решил, что да. Корран Хорн как-то сказал ему, что себялюбие -
это зло, а верность кому-то - добро. В этом свете, если он погубил кого-то
ради самого себя, то это было зло, независимо от того, что он тогда просто
не думал о последствиях своих действий. И тем не менее он сражался не
только за свою жизнь, не так ли? На кону стояла жизнь Тахирай. Может, даже
больше, чем ее жизнь, потому что если Тахирай из его сна станет
реальностью, это будет означать смерть огромного количества людей.
Если честно, то он был вынужден признать, что не думал и об этих более
серьезных последствиях. Ему нужно было решить проблему, и он решил ее,
словно какое-нибудь математическое уравнение или неисправность в
мотиваторе гипердрайва своего иксокрыла. Он просто не подумал о проблемах,
к которым может привести его решение, и это было весьма типично для него в
последнее время.
Мара Джейд обратила внимание на эту его склонность давным-давно, еще
когда они поселились на Дантуине. Видимо, он ничему не научился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34