Дима развел руками и шагнул в пропасть, именуемую редакцией журнала «Современная литература», за прекрасное оформление коей он отвечал.
Вера Анатольевна быстро материализовалась в пространстве большого кабинета, возле Диминого компьютера, с неизменной своей пахитоской и видом охотницы.
— Здравствуйте, Димочка, — пропела она голосом охрипшей от водки Дженнис Джоплин. — Что-то вы сегодня опоздали…
— Проспал, — улыбнулся Дима, целуя подставленную ему морщинистую руку, унизанную фамильными бриллиантами и пахнущую грубым табаком. — Молодость, женщины, вино…
Она рассмеялась покровительственно, погрозила пальцем с длинным, устрашающим ногтем и, снисходительно понизив голос, проговорила:
— Шалун…
— Не без этого, Вера Анатольевна, — признался он, втайне досадуя, что не умеет краснеть по заказу. А то как бы вышло чудно — отрок, мучительно краснеющий рядом со стареющей гранд-дамой… Просто сюжет для картины. Неравный адюльтер, мезальянс, Дмитрий Воронов, соблазняемый Верой Анатольевной. Художник, которого пытается обольстить королева Елизавета.
Она выжидательно смотрела на него, так пристально, словно и в самом деле ожидала немедленного объяснения в любви с последующим предложением руки и сердца. «Приложением», — усмехнулся Дима, отметив про себя, что нынче он что-то горазд на афоризмы. Может, ему уже пора бросить изобразительное искусство и податься в изящную словесность, заменив ушедших на покой Станислава Ежи Леца и Элиаса Канетти?
— Картинки посмотрим? — поинтересовался он охрипшим голосом, тон которого тут же был Верой Анатольевной совершенно неправильно истолкован, судя по самодовольной улыбке, искривившей ее лицо.
— Конечно, Димочка, — прошептала она с оттенком интимности, глядя ему в глаза и обещая райское наслаждение.
«Лучше бы ты предложила мне „Баунти“, — тоскливо придумал Дима новый афоризм и, чтобы не видеть ее призывно-устрашающего взгляда, сел за компьютер, поскольку теперь старая прелестница оказалась за его спиной. Что, впрочем, не мешало Диме испытывать судороги ужаса от ее навязчивого дыхания в затылок.
В принципе, подумал он, она неплохая тетка. Просто все представления о том, как должны выглядеть аристократы духа, она вынесла из примитивных книжек плохих и средних авторов, которые долгое время навязывались обществу в качестве «великих». Поэтому ей отчаянно хочется выглядеть Анной Андреевной Ахматовой, а не получается у нее… На самом деле-то она напоминает скорее чекистку на заслуженном отдыхе. Хотя верит ведь, что на самом деле именно так и должна выглядеть поэтесса.
И стихи… Дима невольно вздохнул от жалости. Такие стихи банальные, и глупые какие-то, и — что самое важное, никак тетка не поймет, что после пятидесяти смешно писать чувственную лирику, лучше уж за философские этюды взяться… А она все косит под семнадцатилетнюю девочку, сама не понимая, как это смешно…
«Я вслед тебе смотрю, как ты уходишь к другой… С прелестным запахом невинности и грез…»
Дима, конечно, молчал и рисовал даже юную красавицу и кучерявого бонвивана, хотя его так и подмывало изобразить старую графоманку с ее казбечиной в зубах и себя на велике, стремительно удирающего от ее объятий куда угодно, хоть к черту на рога, и даже не надо никаких соблазнительных красоток, право слово…
И без красоток он готов покинуть немедленно общество Веры Анатольевны.
— Как хорошо, — выдохнула она. — И как же правильно вы угадали…Он от удивления даже потерял дар речи и чуть не хихикнул глупо. «Что угадал? Она себя вот такой видит?» Слава богу, он удержался вовремя от опасной второй части, но первая успела вырваться на волю и завертелась прямо перед его носом, опасная, грозящая ссорой с работодательницей.
— Что угадал?
Она, слава богу, не придала этому вопросу судьбоносного значения, и Дима понял, что работу он пока не потеряет.
— Вы угадали внешность моей души, — кокетливо проворковала она и коснулась Диминых рыжеватых кудрей своими красно-вампирскими губами.
«Словно смерть меня коснулась», — подумал Дима, мужественно перенося эту смелую ласку.
И еще он подумал, что страшно недоволен обликом этой «красавицы», которая кажется ему глупой, напыщенной и расплывчатой, и еще вчера он стоял, глядя в ее пустенькие глазки, и думал, что надо что-то изменить в ее облике. Потому что — даже с этим бонвиваном в кудряшках все было нормально, а вот красавица должна быть другой. Похожей на деву светлую. Сошедшую с небес. Смотрящую в небо так, точно там ей видно что-то, чего не может никак разглядеть ни Дима, ни остальные представители человечества. Но раз Вера Анатольевна думает, что вот так неуклюже и пошленько выглядит ее душа, то… Дима невольно засмеялся.
А Вера Анатольевна, зардевшись от удовольствия, уже присела в кресло и затянулась новой папиросиной.
— Сварите-ка кофейку, — томно протянула она.
Дима хотел возразить, что для этих целей в офисе издательства присутствует секретарша Ритка, но промолчал. Покорно отправился за электрическим чайником, достал банку растворимого кофе, и тут ему снова пришел в голову афоризм. «Даже кофе, о котором мечтал только что, становится отвратительным в компании с неприятным человеком».
Поэтому чашку он достал только одну.
«Вот уйдет наша Вера Анатольевна, — решил он, — я этого самого кофе вволю напьюсь. А сейчас не хочу».
Правда, тут же подумал: а уйдет ли она сегодня вообще?
Ведь она на пенсии. И у нее, похоже, теперь одно только дело.
Изводить бедного Диму Воронова своим неминуемым присутствием в его жизни. Ах, в недобрый час появился он пред ее распаленными, страстными очами. Лучше бы ей Вася повстречался, право… Надо поток ее сознания направить на Васю. Это ведь чудо как романтично — поэтесса и охранник… И ново. И свежо.
Только было уже поздно — поезд поэтессиных чувств тронулся, и «колеса ее любви» нацелились именно на несчастного Диму, оставалось только дождаться, когда они раздавят его.
ГЛАВА 2
Казалось, этот день никогда не кончится. Тоня так устала, что ей уже не в радость были покупатели, вдруг свалившиеся откуда-то в таком количестве, словно был совсем не октябрь, а начало апреля. И почему-то покупали солнцезащитный крем и масло для загара, как будто им сказали, что лето снова настанет вот-вот, а то, что небо серое, это ничего. Временное явление, как в июне. Тоня, конечно, понимала, что это просто те счастливцы, которые растягивают себе лето, уезжая в солнечные края, где и слыхом не слыхивали об осенних дождях и неминуемом снеге.
Элька скучала рядом, положив голову на все тот же старый «Космополитен». Ее свитера и юбки почему-то никого сегодня не интересовали, а купальники старый азербайджанский хрыч Фарид почему-то не привез. Наверное, ему еще не сообщили, что осень и зима отменяются. Впрочем, куда больше скучала бедная Ритуля в музыкальном отделе — но для нее скучать было привычно. К музыкальным инструментам независимо от времени года народ особенно не тянулся. Ритуля подумала даже, не научиться ли ей с горя играть на арфе, но утешение было в одном. Ритуля уже давно позаботилась о себе, выбив у хозяина твердый оклад, не зависящий от продаж.
Она как-то сразу заподозрила, что продаж не будет. Правда, однажды ей повезло — какая-то группа закупила у нее целую партию инструментов, перед этим подвергнув ужасному истязанию громкими завываниями гитар и барабанной дробью. Ритуля все стерпела и в этот день горько пожалела о своем «окладе».
Обычно они болтали с Тоней, потому что с Элькой болтать было скучно и противно, но сегодня Тоня была занята.
У Тони не иссякал поток покупателей.
Тоня даже похудела от усердия.
И вообще подумала, что скоро начнет заговариваться.
«Нет, — думала она. — Я вообще к концу дня исчезну. Умру от усталости».
Потом выдалась свободная минутка, уже ближе к вечеру, и Тоня решила, что все закончилось.
«Все, — пообещала она себе. — Больше не стану связываться с Шерри. В конце концов, это ее день. Кто знает, вдруг она и выручку сегодняшнюю с меня потребует?»
Эта мысль показалась ей ужасной, потому что вместе с этой чертовой выручкой, плодом ее усилий, набиралась вместе с накопленными деньгами как раз необходимая для покупки роликовых коньков сумма.
Не то чтобы эти дурацкие роликовые коньки были так Тоне нужны, и нужны они были даже не Тоне, а Пашке, но в конце концов, если уж пришлось сегодня работать…
Когда в зале появился этот нелепый тип в старых джинсах, Тоня не обратила на него особого внимания, решив, что он по Риткину душу. Именно так вот, на Тонин взгляд, должны одеваться несчастные музыканты. Может, арфу даже купит, подумала она, отвернулась от него и вновь предалась мечтам о Пашкиных роликах.
Но тип направился прямо к ней, нахально разрушая все ее надежды на покой.
«Ну вот, — уныло подумала она, наблюдая за ним, — скорее всего, спросит сейчас дешевый лосьон после бритья… И мне придется объяснять ему, что самый дешевый стоит сто девяносто рублей… Он вытаращит на меня глаза, пожует сердито губами и начнет возмущаться. Как будто цены я и устанавливаю… И вообще — именно я и окажусь виновата в том, что он пришел сюда. А какого черта надо было ползти на второй этаж, если внизу отдел косметики и там можно купить дешевый „Арко“?»
И джинсы у него были старые, и плащ выглядел жутко. Какой-то нелепый, мешковатый. К джинсам вообще подошла бы больше куртка.
Странный тип.
Меж тем странный тип замер, беспомощно и близоруко щуря глаза, стал рассматривать выставленные за стеклянной витриной изящные флакончики духов, и особенно его заинтересовала пятицветная коробочка с пятью разными флакончиками, подарочный набор за баснословную, на Тонин взгляд, сумму.
— Пожалуйста, — начал он, оглядываясь на Тоню, — будьте так любезны…
Она изобразила на лице учтивость и живой интерес, догадываясь, что получилось у нее это так себе… Говорить ей не хотелось. Она сегодня так наговорилась на косметическую тематику, что к концу дня была похожа на выжатый лимон и стала врагом косметической продукции вообще.
— Да? — сказала она, удивляясь, что ей удалось выдавить из себя даже это.
— Покажите вот тот набор…
Тоня с сомнением и жалостью посмотрела на его унылый прикид и тихо сказала:
— Это подарочный набор. Он стоит пятьсот рублей. Для нее сумма была неподъемной. Но дяденька почему-то испуганно отшатнулся и пробормотал:
— Да, не пойдет…
— Дорого, — согласилась Тоня. — Хотя, с другой стороны, там целых пять флакончиков…
— Вот и я говорю, что ей это покажется дешевкой, — вздохнул странный тип. — Она не оценит…
Он перешел к стойке, где покоились дорогущие духи, и стал рассматривать их, низко наклонив голову и бормоча что-то себе под нос.
Он явно не собирался уходить. Тоня даже на часы посмотрела, но рабочий день заканчивался только через сорок минут и намекать странному покупателю, что здесь не выставка, и вообще отдел закрывается, она права не имела.
Придется терпеть.
Он все равно ничего не купит, а если и купит… На последние деньги. Порадовать молоденькую пигалицу, которой хочет пустить пыль в глаза. Вот какой, мол, я богатый и крутой… Что ж, за все удовольствия надо платить.
Она и сама не могла понять, почему этот мужик ее так раздражает. Если бы появился бритый гоблин, увешанный золотом и унизанный перстнями, с тупой физиономией, это было бы нормально. И лоснящийся чиновник тоже был бы к месту в своем желании выкинуть тысячу-другую государственных баксов на какую-нибудь крашеную куклу. Но не этот интеллигентный с виду дядька, начинающий лысеть, с беззащитным прищуром умных глаз…
Может, Тоне просто стало обидно за него? «Скорее всего, какой-нибудь учитель. Или преподаватель университета, — думала она, и раздражение постепенно уступало место жалости. — Получил денежку и теперь норовит ее выкинуть на мерзавку с крашеной башкой и отсутствием мыслей… А завтра жрать будет не на что…»
Она так прониклась сочувствием к глупцу, что не выдержала:
— Да купите вы эту коробочку! Откуда она узнает, сколько они стоят, эти духи? Они хорошие. «Ив Роше», между прочим. Старая известная фирма. А если она всякими «Кензо» предпочитает душиться, то она попсовая…
Он заинтересованно посмотрел на нее, и она отметила, что глаза у него странные. Красивые. И почему-то покраснела.
— Почему? — спросил он, не отводя взгляда.
— Что почему? — сердито буркнула она, наоборот, стараясь не встречаться с его глазами.
«И чего влезла, — отругала она себя мысленно. — Твои, что ли деньги?»
— Почему попсовая?
Он продолжал смотреть на нее с лукавым интересом, с легкой улыбкой на губах, которая удивительно ему шла.
— Потому что этими духами все душатся, — сказала Тоня, удивляясь собственной дерзости. — Как надо крутость показать, так непременно этими духами и надушатся… А чем «Ив Роше» хуже? Сами убедитесь, какой тонкий аромат…
Она достала коробку и открутила крышечку.
— Вот, — протянула странному покупателю флакон. — Ведь правда же, удивительная смесь? Такая почти неуловимая и окутывающая… А аромат должен именно окутывать… И еще… — Она убрала флакон в коробочку. — Если ваша дама хочет, чтобы ее запах существенно отличался от запаха, скажем, какой-нибудь заведующей оптовым складом, лучше брать духи малоизвестные… Наша Нина Иванна, толстенная и грубая дама, только дорогущими духами и пользуется…
Он слушал ее и улыбался.
— А какими, если не секрет? — спросил он.
— «Нина Риччи», — еще гуще закраснелась Тоня.
— Тогда давайте мне эту самую «Нину Риччи», — кивнул он. — И эту коробочку тоже…
Она вздохнула. Все-таки не пошли впрок ее наставления…
Он заплатил деньги и снова остановился рядом с ней.
— Эта Нина Иванна очень противная? — спросил он доверительно.
— Да нет, — сказала Тоня. — Просто она обычная, как половник… И надменная.
Он рассмеялся.
— Значит, эти духи то, что надо, — сказал он. И протянул ей набор из пяти флакончиков: — А это вам.
Она от растерянности открыла рот и попыталась впихнуть ему назад странный и неуместный подарок:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33