Всякий раз, когда ему доставались крупные суммы, часть денег Фейн, страхуясь от инфляции или каких-либо других финансовых потрясений в будущем, вкладывал в земли; сегодня он владел несколькими ранчо, где разводили коров, садами, где выращивали орех пекан и персики, питомниками и заказниками, участками строевого леса. Но по-настоящему большие деньги текли из другого источника.Он стал корпоративным пиратом, акулой, рыскающей в поисках предприятий, столкнувшихся с финансовыми затруднениями, но все еще действующих и располагающих достаточным имуществом и активами. Он вытягивал из них все деньги, какие только мог, и выходил из игры, оставляя такие компании банкротами. На подобное способен лишь абсолютно безжалостный хищник, инстинктивно чующий кровь.Еще в самом начале он научился прибегать к шантажу для достижения своих целей. Он старательно изыскивал слабости у одного или нескольких руководителей попавших в беду компаний и использовал эти сведения. Скоро его стали называть «предвестником самоубийств» — несколько управляющих компаниями, после того как Фейн довел их до краха, наложили на себя руки. На ярлыки, однако, Фейн никогда и никакого внимания не обращал. Базой своей деятельности он, отрекшись от северного происхождения, избрал Юг, поскольку полагал, что лишь южане способны с искушенностью знатоков оценить богатство и власть по достоинству.Где-то на этом своем пути он обрел жену, которая оказалась столь тактичной, что подхватила двустороннюю пневмонию и исчезла из его жизни через два года после рождения Одри.Под конец Фейн утратил вкус к финансовому пиратству. Денег он нажил куда больше, чем нужно, и вся острота ощущений исчезла. В поисках новых сфер приложения своих талантов он решил, что займется избранием в президенты своего человека. Тот факт, что широкая общественность может никогда не узнать о его роли в этом деле, для него ничего не значил. Зато человек, которого он изберет, будет об этом помнить. Так же как и другие неглупые политики, а этого уже вполне достаточно.На то, чтобы найти подходящего человека, каковым оказался Мартин Сент-Клауд, у Фейна ушло несколько лет. Сейчас до президентских выборов оставалось еще два года, но Фейн сознавал, что этого времени хватит только-только — в обрез! Предстояла огромная предварительная работа. Да и самому Мартину придется пересмотреть некоторые из своих идей.Здесь, впрочем, Фейн никаких проблем не предвидел.Первым большим шагом к поставленной цели, должен стать нынешний праздник, Марди-Гра, особенно парад Рекса. Фейн уже успел убедить Мартина принять в нем участие и прокатиться на одной из самых заметных платформ. Второй шаг состоял в том, чтобы парад обязательно прошел гладко и получил широкое освещение в прессе. Для этого он и нанял Джеральда Лофтина.Как и во многом остальном в своей жизни, Фейн, устраивая этот парад, преследовал две цели. Во-первых, парад должен послужить Мартину трамплином к взлету в президенты. Во-вторых, Фейн хотел показать жителям Нового Орлеана, как надо проводить парады. Добиться своего избрания главой свиты короля Рекса Фейну затруднений не составило. Но когда стало известно, что в своем стремлении раздуть вокруг парада шумиху он не остановился даже перед приглашением специального режиссера, раздались голоса протеста — без грубостей, как и приличествует южной аристократии, но внятные и раздраженные: «Это просто неслыханно! Да так просто не делается!»Для Фейна это стало испытанием его власти, авторитета и престижа. Он взял верх, хотя и признавал, что победа далась ему, мягко выражаясь, нелегко. В отношениях с другими членами королевской свиты стал ощущаться явный холодок. Многие грозили бойкотировать парад Рекса, выйти из свиты и даже бойкотировать его сегодняшний бал.Что ж, из свиты пока никто не вышел, прибывшие на его бал гости набили особняк битком, а насчет парада говорить еще рано…Фейн сидел в своей комнатушке наверху за пультом управления подслушивающим оборудованием и время от времени прикладывался к стакану с виски.Гостей он всегда потчевал пуншем «Плантаторский», считая, что это обогащает и упрощает тщательно культивируемый им образ потомственного южанина. Сам же он это пойло терпеть не мог и в узком кругу всегда пил только американский бербон.Для начала он прослушал несколько ранее сделанных записей. Среди них интерес представляла лишь одна, зафиксировавшая забавы Джеральда Лофтина с двумя девицами. Это надо запомнить, решил про себя Фейн, потом может пригодиться. Затем он проверил, что происходит в особняке в данный момент. В нескольких спальнях имели место весьма бурные любовные сцены, но никто из их участников ему интересен не был.Он переключился на комнаты на заднем дворе.Но и там тоже ничего интересного не обнаружил.Тогда он вытащил из ящика письменного стола прибор ночного видения, подвинул кресло к окну и подрегулировал аппарат гак, что внутренний дворик предстал его взору в мельчайших подробностях. На несколько секунд он задержал взгляд на прислонившемся к стволу дерева футболисте, перед которым на коленях стояла какая-то женщина.Потом Фейн принялся разглядывать дворик из конца в конец, словно военный стратег, планирующий ночную операцию.Внезапно он замер — в поле зрения попала парочка, направляющаяся по дорожке из гравия к бывшим помещениям для рабов. Черномазый — как там его, Эбон, что ли? — и какая-то блондинка. Ее Фейн не узнал, но это и не важно. А вот на черномазого ублюдка заполучить что-нибудь — например, записать, как он трахает белую женщину, — было бы крайне полезно. Вот такое в один прекрасный день очень и очень бы сгодилось. Даже с учетом нынешнего, более либерального отношения к неграм секс между черномазым и белой женщиной в Новом Орлеане считался по-прежнему недопустимым!Он следил за ними до тех пор, пока не удостоверился, в какую именно комнату они намерены зайти.После чего нажал нужную кнопку.Прихлебывая бербон, он с наслаждением вслушивался в их голоса. Нахмурился, когда до него дошло, что черномазый уступать ее домогательствам не собирается. Но вновь заулыбался, когда до него донеслись последние слова: «…употреби свой беленький пальчик», после которых раздался стук захлопнувшейся двери.Женщину он теперь узнал по голосу. Хотя она и выглядела ледяной недотрогой, на самом деле была потаскухой, готовой лечь под любого мужика, только свистни, так что тот факт, что ее трахнул черномазый, мало кого удивит. Сам Фейн был уверен, что она давала не одному черномазому.Он вновь обернулся к окну, приложил к глазам окуляры аппарата и опять поймал в них Эбона, с петушиной чванливостью шествующего по дорожке в этом его дурацком костюме.Надо бы переговорить с сенатором по поводу его приятельства с этим сучьим сыном черномазым, с мрачной решимостью подумал Фейн. Глава 8 В свой временный командный пункт на Кенел-стрит Джим Боб Форбс прибыл с опозданием на час.Накануне он задержался на балу у Фейна, бесцельно бродя после стычки между Эбоном и сенатором Сент-Клаудом по особняку и дегустируя все подряд коктейли, которые предлагались в огромном изобилии.Обычно он пил только пиво; от крепких напитков него на следующее утро всегда нестерпимо болела голова. А уж этот пунш…Господи!Поэтому сегодня он проснулся очень рано с жутким похмельем. Но что еще хуже, за завтраком он по глупости проболтался Мэй о том, что был на балу у Фейна. И за то, что он не взял ее с собой, супруга устроила ему славную взбучку. Утешить ее оскорбленные чувства не смогли никакие заверения в том, что он был на балу исключительно по делу.Так что, когда он прибыл на работу с опозданием и обнаружил дожидающегося его полицейского с пухлым пакетом из управления, это, понятно, его скверного настроения нисколько не улучшило.— В управлении посчитали необходимым передать это вам, капитан, — сообщил ему полицейский. — Доставили с утренней почтой.Он вручил Джиму Бобу гроссбух и лоскут коричневой оберточной бумаги.— В лаборатории и обертку, и книжку прогнали через все экспертизы. Никаких отпечатков пальцев, конечно. Сделали фотокопии почерка. Сейчас сверяют с образцами почерков каких-то там психов из нашего досье. Безнадежное занятие. — Полицейский поднялся. — Значит, дело за вами, капитан.— Ну спасибо огромное, — кисло буркнул Джим Боб.— Всегда готов помочь. — Не скрывая ухмылки, полицейский удалился.Джим Боб с отвращением рассматривал гроссбух.Наконец с тяжелым вздохом открыл его и принялся читать первую страницу. Тут же в нем пробудился такой интерес, что он даже начал забывать о похмелье. Сначала он пробежал дневник от начала до конца, а затем стал перечитывать его внимательно.Закончив чтение, он погрузился в глубокую задумчивость. Теперь понятно, почему в управлении решили передать пакет именно ему. Он и прежде уже видывал подобные документы, обычно в форме писем с угрозами в адрес той или иной важной особы, которые посылали либо непосредственно тем, кому угрожали, либо в полицию. Приводились в исполнение такие угрозы крайне редко. А дважды он обнаруживал документы подобного рода у лиц, причастных к покушениям на убийство, уже после самого факта преступления.В большинстве своем такие бумаги представляли собой не более чем безграмотный и бессвязный бред какого-нибудь обиженного на весь мир пустобреха и не содержали, как правило, никаких намеков на подготовительную работу, составление планов или даже наличие желания привести в исполнение кошмарные угрозы.Здесь все по-другому, подумал он, набивая и раскуривая трубку. Пока он еще не мог точно сформулировать почему, но у него появилась твердая уверенность в том, что тот, кто писал этот дневник, весьма опасен и представляет реальную угрозу для сенатора Сент-Клауда.А значит, и для парада, причем эта угроза была куда серьезнее, нежели все остальные, серьезнее даже, чем предполагаемая лежачая демонстрация. Убийство такого видного политика, как сенатор Сент-Клауд, во время масленичного парада может нанести непоправимый ущерб и празднику, и самому Новому Орлеану.Возьмите Даллас. Упомяните Даллас, и все сразу начинают вспоминать Джона Ф. Кеннеди и тот черный день в ноябре.На мгновение мысли Джима Боба переключились на Эбона. Мог ли этот дневник принадлежать ему?Может, это он задумал убить сенатора? Джим Боб медленно покачал головой. Нет, Эбон не настолько глуп, чтобы записывать нечто подобное. Это кто-то другой, тронутый какой-то. И отыскать его будет еще труднее, нежели пресловутую иголку в стоге сена. В это время года Новый Орлеан просто кишит психами, как соломенный матрац блохами. Интуиция также подсказывала ему, что автор не из местных. Что-то такое в записях говорило Джиму Бобу, что тот приезжий.Он еще раз тяжело вздохнул и потянулся к телефону. Надо предупредить сенатора Сент-Клауда. Может, удастся уговорить его отказаться от участия в этом чертовом параде.Обнаружив пропажу дневника, Эндоу пришел в ужас. Неужели кто-то из посторонних шарил в квартире и наткнулся на гроссбух? Нет, такого быть не могло, в этом он был твердо уверен, поскольку Эстелл из дома никогда не выходит. Значит, это она.Но как дневник попался ей на глаза? Он взял себя в руки и принялся перебирать в памяти подробности вчерашнего дня. Смутно припомнил, что вроде бы Эстелл позвала его в то время, как он делал очередную запись. И он сунул дневник под подушку. Ну надо же быть таким идиотом!Тут его охватила неукротимая ярость. Когда дело касалось Эстелл, он очень редко выходил из себя.Но как она посмела рыться в его вещах? Это его дневник, его — и только его — мысли! И записывал он их не для чужих глаз!Он заставил себя не говорить с Эстелл до тех пор, пока полностью не возьмет себя в руки. Бедняжка Эстелл, ее так легко расстроить. После того как несчастный случай приковал ее к инвалидному креслу, малейшая тень недовольства с его стороны приводила Эстелл в полное отчаяние.Машина сбила Эстелл, когда она выходила из бара, удар пришелся в спину. Больничные счета пришлось оплатить сполна, а вот денежной компенсации им никакой не выплатили. В полиции заявили, что она была пьяна и под автомобиль попала по собственной вине.Однако дело было не в этом. Эндоу-то знал истинную причину: за рулем машины сидел какой-то воротила из политиков, а любому известно, что таким все с рук сходит.Эндоу заставил себя не думать о прошлом. Каждый раз, когда он вспоминал об этом несчастье, у него перед глазами начинали роиться черные мушки, а грудь сдавливало так, что он едва мог дышать.Наконец он вышел из комнаты. Эстелл была в кухне. Хотя время приближалось к девяти и они уже позавтракали, она с жадностью поглощала пончики, полный поднос которых умостился у нее на коленях.Эндоу опаздывал на работу. Пропажа дневника огорчила его настолько, что он решил сегодня вообще не работать. И завтра тоже, если он собирается осуществить свой план. Да пусть увольняют! Трудно, что ли, найти другое место? Хорошие автомеханики на улице не валяются.Эндоу подошел к жене и, — стараясь, чтобы голос не выдал его волнения, из-за ее спины спросил:— Детка, у меня была такая тетрадь, дневник мой.Записывал туда кое-что. А сейчас что-то никак не могу найти. Ты его не брала?— Да, Френ. Я нашла его. И знаю, где он теперь.Эндоу обошел кресло, чтобы видеть ее лицо. Резким от нетерпения тоном выпалил:— Ну и где же? Мне он очень нужен!— Я… Как бы это… — Эстелл звучно сглотнула, глаза ее метались, словно перепуганные мыши, затем она с трудом выдавила из себя:— Я отправила дневник в полицию, Френ.Его бросило сначала в жар, потом в холод, а сердце на мгновение буквально остановилось. Он грубо схватил ее за руку, пальцы утонули в рыхлых складках жира и плоти.— Что… что ты сказала? Не может быть! Врешь ведь все! Зачем тебе это?— Другого выхода у меня не было, неужели не понимаешь? Теперь ведь ты не рискнешь… сделать то, о чем писал. Полиция будет начеку.Эндоу был настолько потрясен, что никак не мог собраться с мыслями. Он выпустил ее руку и рухнул на ближайший стул.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31