— Чем могу быть полезен? — спросил Поль.
— А, — Колби откинулся назад, настраиваясь на продолжительную беседу. — Меня интересует Бритт Фарлей. Мне сказали, что вы все время не отходите от него, наблюдаете за ним, разговариваете с ним и все такое, и я подумал, что вы могли бы сказать, правда ли, что он разорился, как об этом говорят.
— На этот вопрос я не могу ответить, — кратко ответил Поль, — думаю, лучше спросить его самого.
— На самом деле это не всегда выходит. Я следователь страховой компании, мистер Дженсен, и меня интересует, возможно ли, чтобы этот Фарлей инсценировал кражу своих статуэток?
— Ради страховки? — спросил Поль. Колби кивнул и просиял оттого, что его так быстро поняли. — Не знаю. Я не думал об этом. Он казался в бешенстве, когда они пропали, и если это вообще возможно, его больше всего бесило, что посторонний проник в квартиру, причем даже без взлома. Он думал, что его дом — это крепость.
Колби кивнул.
— Но ведь на самом деле это не исключает инсценировку, не правда ли? Видите ли… — Он дожевал рогалик и незаметно облизывал пальцы, затем взял булочку. — Эту возможность надо рассматривать очень серьезно. Не люблю цинично относиться к людям — Господь знает, что мне хотелось бы любить близких и быть милосердным ко всем и каждому со всеми его недостатками, но это непросто для любого, кто работает в моей области. Я очень милосерден, поймите правильно! Но просто в то же самое время я и циник, в противном случае я давно бы был без работы, а я как раз лучший в этом деле.
— На самом деле? — усмехнулся Поль.
— Да, лучший, — заявил Колби. — Спросите любого и вам скажут. У меня и награды и письма благодарности, а однажды обо мне даже написали в книге о подделках произведений искусства. А это уже слава — прочитать свое имя в книге. Это бессмертие, и не думайте, что я богохульствую.
— Я вовсе не думаю, — сказал Поль и еще налил Колби кофе.
— Так вот я и спрашиваю: не мог ли он это устроить? Было это ему нужно или нет? Варит ли у него котелок для таких дел? Как он вел себя и все такое?
— Не думаю, чтобы Бритт это устроил.
— У меня еще вопросы, — сказал Колби.
— Вы бы спросили у него.
— А вообще-то он как, соображает?
— Если я скажу «да», вы подумаете, что я что-то предполагаю.
— Парень соображает. — Колби ухмыльнулся. — Отличные сдобочки. Жена стряпала?
Поль фыркнул, представив себе Эмилию на кухне.
— Нет. Да ее и в городе нет. — Он взглянул на часы. — Вы хотите еще что-нибудь спросить?
Колби видел перед собой длинное утро, когда ему будет абсолютно нечего делать.
— Да, еще кое-что. Вы не могли бы мне сказать…
И он пошел по вопросам, на которые, как он думал, Поль сможет и захочет ответить. Он спрашивал о распорядке дня Фарлея, и когда он был дома, и когда находился в пути, и кто чаще всего приходил к нему, и о приживалах, которые толклись около него. Был ли у Луи доступ в его апартаменты и в комнаты в отелях, когда они разъезжали, и какие Фарлей устраивал вечеринки, будучи на гастролях, сколько денег давал бедным и сколько получал за съемки.
— Нисколько, — ответил Поль. Он встал. — Мне было приятно поговорить с вами, но я должен был быть в студии час тому назад.
— А могу я пойти с вами? — спросил Колби. — Я никогда не видел, как делается фильм. Поль покачал головой:
— Только мой партнер и исполнители, создавшие этот фонд, могут видеть его до выхода на экран.
— И его покажут на фестивале? Луи Гласе упоминал. Это как награда Киноакадемии?
— Не совсем. Фестиваль «Кино реализма» лишь для документальных лент. — Он протянул руку. — Приятно было познакомиться с нами.
— А как насчет обеда? Я хватаю бутылку виски. Времени у меня масса, и я не упустил бы случая угостить вас обедом и узнать о кинобизнесе. А поскольку вашей жены нет, вам, быть может, нужна компания?
Поль поневоле улыбнулся. Но когда Колби покраснел, ему стало его жалко.
— Я бы с удовольствием. Что, если вы подойдете к студии около семи? И мы отправимся вместе. — Он написал на блокноте адрес. — Вот адрес. Мы встретимся. И вы сможете рассказать мне, что значит быть детективом в страховом бизнесе.
— Так и сделаем. Это всегда помогает высказаться начистоту. Может, у вас появится кое-что для меня?
— Я сказал вам о Бритте все, что мог.
— Понимаю, понимаю. Но речь совсем о другом. Я расследую не только ограбление мистера Фарлея; у меня их четыре. Его и три других. Очень похожих. Очень, очень похожих. И я ищу именно нить. Речь идет не об одном; мы не можем предположить… — Поль шел, а он следовал за ним. — Не будем попусту тратить время; у нас масса дел. Вечером поговорим. Может, вы мне поможете найти нить. Ей-богу, между этими ограблениями есть связь, хоть они черт знает как разбросаны по свету — я этого не упоминал — но между ними есть связь. Об этом говорят все пятьдесят лет моей практики, и, Господи, я найду ее.
Поль прошел через гостиную и по ступенькам спустился в гараж, а Колби шел за ним и продолжал говорить
— Сначала, когда люди знакомятся со мной, они часто недооценивают Сэма Колби, а потом убеждаются, что ошибались. В этом и состоит мой успех. Я расскажу вам об этом вечером.
Поль открыл дверцу автомобиля, а Колби пришлось вернуться к такси.
— Но главное, я считаюсь с фактами. Ничего не упускаю. Если связь есть, я ее найду, а потом узнаю, кто все это устроил. Можете быть спокойны.
Поль помахал, когда выезжал, улыбаясь про себя. «И найдет, — размышлял он, — все, что он задумает, он сможет сделать. — Он думал о нем, когда влился в утренний поток на скоростной магистрали. — Потрясающий тип». За болтливостью и отчаянной попыткой найти компанию проглядывал профессиональный сыщик — хваткий, умный, безжалостный, и кроме всего прочего, как человек, списанный в отставку, он мобилизует все свое искусство для этого дела, потому что расследование для него единственный способ не умереть.
«Не хотелось бы мне, чтобы за мной охотился вот такой». И вдруг он почувствовал, что ждет обеда. Ему захотелось побольше узнать о Сэме Колби и о теневом бизнесе краж произведений искусства: кто этим занимается и каким образом, куда потом деваются украденные вещи, часто ли их отыскивают и как часто наказываются воры… Он почувствовал волнение. Яркий, говорливый старик с потрясающей карьерой; целый мир искусства и денег и международных связей; сложный случай четырех ограблений только разворачивался…
Поль думал о своем следующем фильме.
ГЛАВА 26
Площадь перед центром Помпиду опускалась вниз, образуя амфитеатр перед художественным музеем, на котором фокусники, музыканты, клоуны и уличные актеры выступали прямо под парижским солнцем. Джинни и Лора остановились посмотреть на группу акробатов-циркачей, затем пошли взглянуть на глотателя огня, вокруг которого толпилась куча детворы.
— В Техасе ему предложили бы проделать то же самое с раскаленным докрасна железным прутом для клеймения скота, — пробормотала Джинни, когда они проходили мимо — Что бы тебе еще хотелось? Я заказала столик для ленча, но можем обойтись без него и пойти в музей. Или куда-нибудь еще, где мы не были.
— Разве слеталось что-нибудь, чего я не видела? — смеясь, спросила Лора. — Мы не сидим на месте с того момента, как попали сюда.
— Мы уезжаем завтра, поэтому нужно шевелиться быстрее. Чем больше ходишь по Парижу, тем огромнее он становится, ты заметила? Но мы еще сюда вернемся в другой раз. Теперь, когда я уговорила тебя взять отпуск, ты возьмешь и другие: я предрекаю это.
— Ты так добра ко мне, Джинни. Я говорила тебе, как я признательна?
— Да. Вот мы и у ресторана «Эскаргот», неплохо бы перекусить. Ты как?
— Отлично. Я проголодалась и хочу немного посидеть.
— Итак, двое «за».
Ресторан был построен в 1832 году. Лора, запрокинув голову, с восхищением рассматривала искусную роспись потолка, в то время как Джинни на французском языке с техасским акцентом беседовала с официанткой. В одном из огромных зеркал, установленных в зале, она увидела себя и Джинни, словно они были изображены на картине: две американки, одинаково одетые в отлично пошитые шерстяные костюмы и шелковые блузки, модельные кожаные туфли, с элегантными сумками на плече. Они выглядели преуспевающими, тщательно одетыми, уверенными в себе, однако прежде всего Лоре бросилась в глаза любовь, сквозившая в отношениях между ними. Джинни оставила попытки проявлять о ней материнскую заботу, в результате они стали еще большими подругами; им было хорошо и приятно вдвоем.
«И я очень удачлива», — подумала она, в то время как Джинни, заказав блюда, повернулась к ней, переходя на английский язык с техасским акцентом.
— Итак, на чем мы остановились?
— Я говорила о признательности за все, что ты для меня сделала.
— Да. Скажу, что и я весьма благодарна тебе. Мне нравится показывать Париж, потому что при этом я испытываю ощущение, будто это мой город, но больше всего мне нравится помогать тебе потому, что ты умеешь выражать признательность, не перебарщивая. У меня всегда было больше денег, чем я знала, на что их потратить, даже до того, как я отправила Вилли в чистилище, ничтожная месть за все перенесенные унижения, но мы пользуемся тем оружием, которым располагаем — и я заметила, что когда у людей много денег, то другие склонны быть необычайно им признательными даже за самые элементарные вещи. Они не могут остановиться и твердят «спасибо», что ты сделала их жизнь стоящей, или что ты почт святая. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять простую истину: в действительности им нужно еще твоих денег и твоего внимания, поэтому они и продолжают возлагать на тебя надежды, чтобы ты продолжала одаривать их деньгами. Настоящее дерьмо, и меня просто воротит. Но ты — другое дело; ты говоришь то, что чувствуешь, и не изливаешься в чувствах слишком часто. Вот почему мне так хорошо с тобой. Также могу добавить, что пополняю свое образование. Сколько раз, приезжая в Париж и занимая номер в гостинице, заглядывала я в ниши для белья? Как часто отказывалась я от покупок, чтобы посмотреть на драпировочные ткани? Да никогда. А обеды в трехзвездочных ресторанах? Размышления о новых меню, которые можно готовить дома… Ты не прекращала работать всю неделю.
— Да. Но это удовольствие, а не работа. Работа начнется, когда вернусь домой и попытаюсь использовать то, чему научилась.
— Что ж, тогда в этот наш последний день нужно получше поразвлечься. Сегодня обедам в «Ледоене»; там довольно приятно: кругом вельвет и кружева, а блюда бесподобны. Затем концерт джаза в «Нью-Морнинге»; сейчас это одно из модных мест. После ленча центр Помпиду, раз уж мы неподалеку. Конечно, если тебе еще не надоели художественные выставки.
— Нет, программа замечательна. Джинни удовлетворенно кивнула:
— Приятно путешествовать с теми, кто разделяет мои планы. Бывает очень трудно, когда приходится идти на бесконечные компромиссы.
Лора рассмеялась и не сказала, что в следующий приезд в Париж у нее будет собственный распорядок дня и планы. Эта неделя принадлежала Джинни, и она напоминала огромное заказное блюдо, дававшее представление обо всем, что есть в этом славном городе, что она хотела бы попробовать по своему выбору и в свое время. Париж показался ей очень специфичным городом; в нем были смешанные районы, как и у любого другого города, была архитектура, вызывающая раздражение, были трущобы, грязь и нищета, но в отличие от многих других городов присутствовал и замысел: улицы были спланированы так, чтобы давать наилучший обзор ключевым строениям, кварталы и такие обширные ансамбли, как площадь Вогезов, порождали ощущение гармонии и масштаба, открытые пространства были украшены садами, а не обычной городской зеленью. И поскольку Лора слишком много времени провела, контролируя свои эмоции и стараясь привести в порядок свою жизнь, она начала чувствовать себя в Париже, как дома, лишь неделю спустя; она знала, что вернется сюда вновь, скорее всего, одна. Она обнаружила, путешествуя по гостиницам, что не против путешествовать в одиночку. Часто ей не хватало кого-нибудь рядом, кому можно было бы сказать: «О, посмотри, посмотри, как это прекрасно!» Но остальное время она была вполне удовлетворена, что находилась одна и могла изучать мир, как ей того хотелось.
Однако эта поездка в Париж принадлежала целиком Джинни, и после ленча Лора позволила ей повести себя через бесконечные залы центра Помпиду, где у некоторых экспонатов толпилось столько посетителей, что они толкали друг друга локтями, но сам дворец еще более был переполнен собственными коллекциями.
— Как селедки в бочке, — сказала Джинни. — Мне нравится, потому что здесь такой же хаос, как в жизни. Картины, скульптуры, фотографии, кино, телевидение и радио — все перемешано в одном…
— Лора! — прогремел знакомый баритон. — Разрази меня Бог, если это не моя дорогуша в центре Парижа!
Десятки людей обернулись посмотреть, как Бритт Фарлей заключил Лору в объятия, а затем, раскрыв руки, обнял и Джинни.
— Две прекрасные леди в Пари-и-же! Что вы здесь делаете? Как тесен мир, не правда ли? Ну и ну! Вот так удача, вы как раз вовремя! Поверите, внизу идет кинофестиваль документальных фильмов — «Кино реализма». — Он продолжал на ломаном французском: — Большая удача, мы выиграли первый приз! Каково! Ну, по правде говоря, выиграл Поль; я еще не видел этого фильма, но какая разница, он мне уже нравится, раз он победил. Вам тоже понравится; вы как раз вовремя, его будут показывать днем. Не правда ли, чертовски повезло? Вы можете сесть рядом со мной и держать меня за руки, если я разволнуюсь. Пойдемте, вы же не откажетесь, верно?
— Я вообще не могу и слова молвить, — смеясь, произнесла Лора, высвобождаясь из его объятий. Поль здесь. Конечно, он должен быть здесь, это его фильм. Он здесь.
— Не думаю, Бритт…
С того момента в бальном зале она не позволяла себе много думать о Поле. Теперь, когда Фарлей приглашал пойти с ним, ее грызли сомнения. Я не могу его видеть; глупо, что хорошего из этого получится?
— У Джинни другие планы, — сказала она, — извини, но мы действительно не можем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106