..
Ничего, что я назвал вас по имени?
— Ничего, Виктор. — Не знаю почему, но я сочувственно погладила его по руке, волоски на запястье были мягкими и нежными.
— Это трудно объяснить. То, что ты чувствуешь, когда видишь, как нечто, принадлежавшее твоей семье, даже не принадлежавшее, а как бы часть твоей семьи — если, конечно, вещи можно назвать частью семьи, но мне кажется, что вы поймете, вы же поняли про золотую рыбку... В общем, когда то, что принадлежало только вам, и никому больше, вдруг оказывается у чужих безразличных людей... Понимаете, картина или какая-нибудь чашка, — он повертел серебряную чашечку в руке, — они не могут постоять за себя. Ведь даже котенок способен хоть как-то оказать сопротивление, скажем, пошипеть, поцарапаться. Конечно, против такого монстра, как человек, он бессилен, а картины, чашки, да любые вещи, они абсолютно беспомощны! Но они же тоже имеют право на взаимную любовь хозяина, как живые! Ведь правда?
Ведь эта чашка тоже живая, и она хочет, чтобы из нее пили кофе, чтобы ею любовались?
— То есть вы считаете...
Я не знала, как продолжить, потому что от его сумбурного откровения в сочетании с наличием нашего сервиза мои мысли запутались окончательно. Я нисколько не сомневалась, что это наш сервиз, «сервиз Марии-Антуанетты», но почему же только сейчас я вдруг действительно ощутила, как мне не доставало этих чашечек, кофейника, сахарницы, молочника?
— Вы считаете, Виктор, что вещам тоже нужна любовь?
— Конечно, даже штампованным, я уж не говорю о шедеврах, как эти чашки, вышедшие из-под руки настоящего мастера. Понимаете, когда одна знакомая.., знакомая замужняя дама попросила меня помочь ей найти покупателя для ее фамильных вещей... Видите ли, ее кузен попал в затруднительное положение, и ей ничего не оставалось, как продать кое-что, доставшееся в наследство от любимой тетки...
Я чувствовала, что Виктор искренне верит в то, что говорит, и не решалась перебить его.
— Она любила свою тетку, и ей хотелось, чтобы эти вещи попали в хорошие руки. Ну, как редкое домашнее растение или щенка мы всегда стараемся пристроить в хорошие руки...
— Кстати, где ваш Шено?
— А ведь я совсем забыл про него! — Виктор всплеснул руками. Хорошими руками... — Я тут разглагольствую про любовь неодушевленных предметов, а про живое существо забыл совершенно!
— Ладно, Виктор, не драматизируйте. Или вы всегда так патетичны?
— Четверть стакана русской крови! Что вы хотите? Конечно, я патетичен и деспотичен!
Сидите здесь, миледи, ешьте пирожные, а я пойду сварю еще кофе и посмотрю, чем там занят Шено? Что-то уж очень подозрительно он притих.
Он вышел, я осталась одна. Я даже обрадовалась, что осталась одна в этой чудной гостиной. У меня есть несколько минут, чтобы разобраться в своих мыслях, отогнав прочь всякие лирические впечатления про тонкую натуру, руки и губы...
Итак, позиция номер один: Виктор купил наш сервиз и все остальное у некой «знакомой замужней дамы». Забавно, он подчеркнул «замужней»! Кузен которой попал в неприятное положение. Ну, насчет кузена и любимой тетки — это полный бред! Это точно наш сервиз, я знаю каждый изгиб, каждую деталь, я ведь столько раз начищала все до блеска. Но мы никогда не пили из него кофе...
Нет-нет, Софи, никакой лирики! — приказала я себе. Допустим, что Виктор действительно купил все у «замужней дамы», которая приторговывает краденым. Как все просто! Нужно только узнать, кто эта дама. А если никакой дамы нет, если он все наврал? Нет, Виктор, похоже, совсем не умеет врать! Он русский! А вдруг умеет? Почему это я решила, что русские не умеют врать? Еще как умеют! Вдруг он член русской мафии, он же говорил о семье, а семья — это во всех странах мафия...
Я невольно подняла глаза на портрет его родственницы. Прабабушка безмятежно смотрела на меня и по-джокондовски улыбалась точно такими же, как у Виктора, изогнутыми губами с чуть приподнятыми уголками... Наверное, ее мужу очень нравилось целовать эти губы, а потом родилась бабушка Виктора, и у нее, наверное, тоже были такие губы, и у матери Виктора... Или у отца?.. Кто у них родился: девочка или мальчик? У кого был горбатый нос и карие глаза? Надо спросить Виктора...
Нет, глупости. Зачем мне это? Мне нужно узнать только про «замужнюю даму»! Пункт номер два: узнать про...
«А я бы поела пирожных, — вдруг сказала прабабушка, — и попила бы кофе, я так давно не пила кофе, все чай да чай...» И, облизнувшись, тонким пальчиком провела по губам под курносым носиком.
Странно, подумала я, я никогда не обращала внимания, что у толстух бывают такие тонкие изящные пальцы и узкое запястье на пухлой ручке...
«От пирожных губы сделаются сладкими, — прабабушка мечтательно вздохнула, — мой муж так любит, когда у меня сладкие губы...»
Я потянулась к пирожным, чтобы угостить ее...
Прикосновение хрупкого хлебобулочного изделия вернуло меня к реальности. Что же это такое? Что это за человек? Что за дом? Почему я разговариваю с портретом, как с живой женщиной? Нет, правда, пирожные потрясающие, жаль, что я не могу поделиться ими с этой симпатичной особой...
Я отправила в рот третье пирожное и только тогда вспомнила, что пирожное две минуты живет во рту, пару часов в желудке и всю жизнь на талии... Ну и ладно, русским нравятся полные женщины! А Виктор русский!
Ты в своем уме, Софи Норбер? Ты что, хочешь понравиться этому парню? У него же определенно не в порядке с головой: он рассказывает сказки, исповедуется первому встречному, подбирает на улице собак, коллекционирует посуду... Двери в его квартире открываются не в ту сторону, а в гостиной нет телевизора! Вот, вот, что беспокоило меня с первой минуты, когда я попала в эту комнату! Отсутствие телевизора! А ведь он упомянул, что работает на телевидении...
— Кофе, миледи! — Виктор боком протиснулся в дверь с кувшином кофеварки и заговорщицки добавил:
— А Шено спит. Хотите посмотреть, в какой позиции?
— Пусть спит.
— Софи... — Он присел со мной рядом на диван, наполнил чашки, а оставшийся кофе перелил из кувшина в серебряный кофейничек. — Софи, мне очень неудобно... — Он вертел кофеварочный кувшин в руках, а солнце опять золотило его волосы. — У вас не найдется сигареты?
— Нет. Я бросила.
— Давно? — с искренним интересом спросил он.
— Позавчера, нет, вернее вчера, вчера я выкурила одну сигарету...
Зачем я это ему рассказываю?
— Не поверите, я тоже вчера. Смешно, правда? — Его губы старательно изобразили улыбку.
— Вы похожи на прабабушку. Цвет волос, форма рта...
— Вы думаете?
Он с сомнением провел пальцами по своим губам, а у меня от этого его жеста вдруг почему-то пересохло во рту. Странно, ведь я только что опустошила очередную чашку кофе...
— Виктор, раз мы оба не курим, может быть, у вас найдется что-нибудь покрепче кофе? Например, ваш национальный Напиток. — Мне действительно очень захотелось выпить чего-нибудь покрепче.
— Думаете, чай крепче? — Он с улыбкой кивнул в сторону прабабушки.
— Нет, не чай... — Я старалась не смотреть, как двигаются его губы.
— Мне очень стыдно, миледи, но я не держу дома водку. Во-первых, я больше люблю коньяк, а во-вторых, — он окончательно смутился, — я в последнее время вообще не держу дома алкоголь, потому что я не успокоюсь, пока все не выпью.
— А по каким соображениям у вас нет телевизора?
Не смотри на него, Софи, не смотри!
— Телевизоров у меня несколько: в кабинете, в спальне, в комнатах для гостей. Вы лучше скажите, что вы предпочитаете? Действительно водку? Я сбегаю в магазин. — Он с готовностью поднялся с дивана.
— Не нужно. Мне все равно давно пора уходить.
— Уходить? Зачем? — Он присел обратно.
— Как зачем, Виктор? У меня дела.
Уходи, приказывала я себе, прояви твердость и уходи. Ты разобралась с двумя пунктами, а выяснением остального займется полиция: замужней дамой, ее мифическим кузеном. Глупо пытаться самой проводить расследование, когда ты вот-вот потеряешь голову...
— Подождите, я еще не показал вам своих золотых рыбок!
Виктор умоляюще смотрел на меня и покусывал губы, а с моей головой точно было совсем не в порядке, потому что мне совершенно отчетливо захотелось взъерошить его волнистые светлые волосы, зарыться в них пальцами... — интересно, они жесткие или мягкие? — и своими губами узнать вкус его губ, сначала верхней, а потом нижней...
— Хорошо, Виктор, показывайте. Где ваши рыбки?
— Они... Они в спальне!
— Они смотрят там телевизор?
Ну чего я сижу? Дались мне его губы! Надо встать, попрощаться и уйти.
— Музыкальные программы? Оперу? Клипы?
Поп-музыку? Джаз?
Боже, что я несу? Почему он молчит? Почему у меня вспотели руки? Почему вдруг так трудно стало дышать? Почему в животе защекотали крыльями бабочки?
— Или вы сами поете им? Вы владеете музыкальными инструментами? Гитарой? Балалайкой?..
— Пойдемте. — Он взял меня за руку, и мы оба вздрогнули, одновременно с силой сжав друг другу пальцы, и почему-то вскочили с дивана. — Пойдемте скорее! Скорее, Софи!
Он потянул меня к двери, другой рукой распахивая ее, а я вдруг подумала: зачем куда-то идти, почему это не может произойти здесь, если оно все равно должно произойти, и совершенно ясно, и давно ясно, что оно произойдет, что оно неизбежно...
— Поцелуй меня! — От озноба мои зубы щелкнули, и волна огненного тока прокатилась по спине. — Ну же! Виктор!
— Не здесь! Там, там! В спальне! Скорее! — По его побледневшему лицу блуждали красные пятна, и дрожь била его не слабее, чем меня.
— Почему? — Я схватила его за обе руки и потянула к себе.
— Здесь нель...
Но я не дала ему договорить, прижала своп ладони к его вискам и впилась в его губы. У меня сразу закружилась голова... Наверное, у Виктора тоже, потому что мы тут же оказались на полу, но, едва переведя дух, Виктор отстранился и опять позвал меня в спальню, хотя он точно так же, как и я, был в полуобмороке от нестерпимого лихорадочного жара.
— Можно, Виктор, можно...
Я подползла к нему и провела ладонями по его груди. Радостно чувствуя биение внутри его тела, мои руки двигались ниже, расстегивая пуговицы его рубашки. Виктор застонал и набросился на меня, беспорядочно целуя все, что попадалось на пути его губам. Он шептал какие-то сумбурные ласковые слова, а потом, когда на нас оставалось уже совсем мало одежды и оно должно было вот-вот произойти, очень отчетливо произнес:
— Это в первый раз, в первый раз!..
И вдруг прямо над моим ухом тонко залаял щенок. От неожиданности мы громко охнули, невольно разжимая объятия. Щенок на всех четырех лапах меховой подушкой отпрыгнул в сторону, и под ним начала расползаться лужица. В полуметре от наших лиц.
— Что же ты наделал, глупыш? — грустно произнес Виктор, помогая мне встать, а щенок сконфуженно попятился к двери и юркнул в коридор.
Мы растерянно смотрели друг на друга.
— Я же говорил вам, миледи, что этим надо заниматься в спальне, а не в гостиной на глазах у прародительницы.
Он поднял с пола и протянул мне мои и свои вещи. Отцовская булавка на его галстуке укоризненно блеснула. Я промолчала.
— Не расстраивайтесь, миледи. — Виктор погладил меня по плечам. — Я сейчас все уберу, и мы пойдем в спальню, если вы не передумали.
Зачем он это сказал? Вся предыдущая сцена сразу же показалась мне невероятно пошлой и безнравственной. У меня есть Анри, а я возжелала какого-то чужого парня, причем странного и сомнительного...
Виктор, не одеваясь, пошел за тряпкой, а я же начала одеваться, не раздумывая. Надо бы радоваться, что ничего не произошло, уговаривала я себя, но почему-то радоваться не получалось. Может быть, все-таки пойти с ним в спальню и попробовать довести все до конца?
Нет! Нет! Ни в коем случае!
Где-то в недрах квартиры зазвонил телефон.
Виктор вернулся с тряпкой в одной руке и с телефонной трубкой в другой.
— Ладно, патрон, не переживай, я все сделаю, — не особенно убедительным тоном говорил он. — Хорошо, хорошо, буду через полчаса.
Ну не через полчаса, так минут через сорок.
Можно подумать, ты не знаешь, как меня найти. Да, сестра улетела. Проводил... Патрон, ну честное слово, я уже еду!
Виктор выглядел ужасно нелепо: в расстегнутой рубашке и без брюк...
— Вот. Надо на работу. — Виктор бросил тряпку в лужу и протянул мне телефон как вещественное доказательство. — Ох, извините.
Он смущенно запахнул рубаху, вероятно, только сейчас до него дошло, что я уже оделась.
Рубаха все равно не прикрыла того факта, что Виктору теперь тоже вовсе не до секса. Он взял с дивана свою одежду и, повернувшись ко мне спиной, надел трусы, а потом брюки. Я чувствовала его неловкость и старательно рассматривала посуду в стеллаже.
— Я чувствую себя полным идиотом, — не поворачиваясь ко мне, пожаловался Виктор. — И вы передумали, и патрон потерял...
— Все к лучшему, Виктор. У меня есть жених, — жестоко отрезала я. — Забудем это недоразумение, чтобы не жалеть ни о чем, если придется встретиться позже при других обстоятельствах.
Следовало бы добавить: «А, именно в суде по поводу похищенных ценностей», — но я решила, что будет лучше, если подробности он узнает от комиссара полиции, а не от меня, и не сейчас.
— Значит, вы не против, если сегодня мы поужинаем вместе?
— По-тря-сающе устроены мужчины! Вы всегда сумеете вывернуть все в собственную пользу!
Вы не расслышали, что у меня есть жених?
— Но ведь я же предлагаю вам не соединиться со мной узами брака, а всего лишь поужинать вместе!
От возмущения я даже не нашлась, что ответить, и лишь судорожно сглотнула воздух.
И тут в комнату ворвался Шено, лихо мотая головой, а вместе с ней — и моей сумочкой в «зубах. Следом тянулся ее донельзя изгрызенный ремешок. А сам же малыш ньюф был весь в какой-то не то муке, не то в светлой пыли. Он бросил сумочку, чихнул и задорно тявкнул, приглашая поиграть всем вместе с его добычей.
— Что же это вам, Софи, так везет сегодня, — попытался пошутить Виктор, отбирая у щенка мою сумочку, которая к тому же оказалась пустой, поскольку, как выяснилось минутой позже, все ее содержимое было раскидано по коридору и обильно посыпано пудрой из моей разбитой пудреницы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20