– Смотри-ка, опять идет снег, – сказал он.
Роуленд стоял у окна номера-клетушки в «Пьере» и смотрел в темное небо. Он уже принял душ, побрился, сменил один темный костюм на другой, но все еще пребывал в нерешительности. Пойти или остаться? Пойти на риск или отступить? Было уже почти семь, а он никак не мог принять решения. На одной чаше весов лежали его привязанность к Колину, подкрепленная аргументами Эмили, на другой – его собственные надежды и желания.
Будучи решительным человеком, Роуленд ненавидел сомнения. Он презирал нерешительность в других и тем более в самом себе. Он перечитал письмо, которое недавно получил от Линдсей. Когда он читал его в первый раз, в Лондоне, ему казалось, что интерпретировать его можно только одним способом, но теперь он видел, что возможны и другие трактовки. С глухим отчаянием он теперь думал, что это письмо вполне можно расценивать как прощальное. В нем Линдсей словно бросала последний взгляд на что-то, что она с сожалением, но решительно отвергала.
Идти или не идти? Он смотрел на улицу, на людей, спешивших на праздничные вечеринки. Почему он бездействовал раньше? Почему именно в этом случае он сомневался и чего-то опасался? Он снова поднес письмо Линдсей к свету, пытаясь проникнуть в смысл фраз: «После твоего звонка ко мне пришел Колин… Эти ставни, которыми я так восхищалась, – открыты они или закрыты? Кляксы из-за ручки, она плохо пишет… Ты увидишь, я очень изменилась».
Он сложил письмо. В сердце звучала невнятная мольба о чем-то. Он прижался лбом к стеклу и стал смотреть на падающий снег. У него возникло ощущение, что время остановилось, а стрелки часов замерли. Он поднес часы к уху и услышал, что они тикают.
– Нам обязательно надо идти? – спросил Паскаль жену, завязывая галстук. Галстуки он терпеть не мог. – Смотри, какой снег! «Плаза» в тридцати кварталах отсюда. Может, лучше позвонить Линдсей и сказать, что мы не сможем прийти?
– Я не знаю, где она. – Джини сидела за туалетным столиком в комнате для гостей в доме своих друзей, живших в северной части Вест-Сайда. Она сосредоточенно собирала свои светлые волосы в узел. Сегодня вечером она хотела быть красивой и чувствовала, что это ей удастся. Она внимательно разглядывала строгий овал лица, гладкую кожу. Ни одной морщины, отцовский дом продан, она свободна и начинает новую жизнь. Она взяла нитку жемчуга и приложила ее к платью.
– Нельзя ее подводить, – сказала она, отложив жемчуг. – Мы можем не задерживаться там надолго.
– Мы не можем задерживаться там надолго. Нам надо вернуться сюда к обеду. Это совершенно сумасшедшее предприятие. А вдруг Люсьен проснется?
– Дорогой, он не проснется, а если проснется, за ним здесь присмотрят. Они его вконец испортят. Неужели тебе не интересно посмотреть на нового ухажера Линдсей? Я заинтригована.
– Как все женщины. У меня это не вызывает ничего, кроме скуки. Надеюсь, им будет хорошо вместе, остальное меня не интересует.
– А меня интересует. Все это так неожиданно. А я уже начала подозревать, что она нацелилась на кого-то другого. – Она помолчала, изучая свое отражение в зеркале. – На совершенно неподходящего ей человека. Поэтому я рада, что она взялась за ум.
Паскаль не ответил. Он подошел к окну, раздвинул шторы и посмотрел на улицу. Окна квартиры, расположенной на четвертом этаже дома на Риверсайд-драйв, выходили на Гудзон. Сейчас река и небо слились воедино и еле просматривались за пеленой снега. Паскаль отошел от окна и стал раздраженно мерить шагами комнату.
Джини наблюдала за ним в зеркало. Она вдела в уши жемчужные серьги. Она знала, что именно раздражает ее мужа, и это не имело никакого отношения к встрече с Линдсей. Паскаля уже начинала угнетать домашняя обстановка. И она понимала, что, когда они начнут работать над книгой, это чувство у него притупится, но не исчезнет.
– Тебе не хватает твоих войн, Паскаль, – произнесла она, чувствуя, что выбрала неверный тон.
– Мои войны? – Он метнул на нее острый взгляд. – Это не я устраиваю войну, я ее только фотографирую.
– И все равно ты по ним скучаешь.
– Возможно, я скучаю по тому, что умею делать лучше всего остального, – холодно бросил он. – Джини, нам уже давно пора выходить. Ты наконец готова?
На мгновение Джини охватил страх. Она смотрела на свое отражение в зеркале, и ей казалось, что она проходит сквозь стекло и видит, как повторяется история. Когда Джини сообщила Элен, первой жене Паскаля, о том, что он решил порвать с войнами, та улыбнулась странной улыбкой.
– Джини, дорогая, – сказала она. – Какая победа! Мне не хотелось бы этого говорить, но могу поспорить, что он не продержится и полгода.
С тех пор прошло почти два года.
– Паскаль, ты мне обещал… – проговорила она.
– Я знаю, знаю, знаю. – Он посмотрел на нее долгим проницательным взглядом. – Ты вытянула из меня это обещание после рождения Люсьена. Ты всегда умела выбирать нужное время.
– Что, собственно говоря, ты имеешь в виду?
– Ничего, моя дорогая. Только женившись на тебе, я понял, какая у тебя железная хватка. Ты всегда в конце концов получаешь то, что хочешь, верно, Джини? – Он окинул ее испытующим и полным сожаления взглядом, пожал плечами, поцеловал ее в лоб и направился к двери.
– Нам действительно пора выходить. Так кто там еще будет?
– Только Линдсей и этот Колин. И Марков с Джиппи.
– Слава Богу. Мне симпатичен этот Джиппи.
– Паскаль, ты меня еще любишь? – Она встала.
– Все еще? Звучит очень жалобно. Конечно, люблю, и ты это знаешь. – Он взял ее за руку и пристально посмотрел ей в глаза. – А теперь, когда ты наконец сделала из меня то, что хотела, ты меня еще любишь? Никаких сожалений?
– Конечно, люблю. – Она помолчала, потом нерешительно проговорила: – Все люди когда-нибудь о чем-нибудь жалеют. Это ничего не значит.
– Правда? Скажи мне, твои сожаления принимают какую-то определенную форму?
– Нет, точно нет.
– Хорошо. – Холодные серые глаза мужа задержались на ее лице. Она обманывает других ненамеренно, подумал он, но ей нет равных в искусстве обманывать себя.
– Тогда беспокоиться не о чем. Идеальная пара. Предназначены судьбой друг для друга. – Он говорил легким, беспечным тоном, но вдруг почувствовал, что страшно устал. – Мы должны идти, Джини, иначе опоздаем.
– Добрый вечер, – сухо поздоровалась Эмили с высоким мужчиной, стоявшим у лифта. За ее спиной горничная закрыла дверь квартиры Генри Фокса, расположенной на десятом, последнем этаже «Конрада», отрезав шум вечеринки, которая происходила там по случаю Дня Благодарения. Эмили разглядывала мужчину с интересом, в значительной степени подогретым сплетнями. По существу, она в первый раз видела Томаса Корта, бывшего мужа Наташи. Он тоже был в числе гостей Генри Фокса, но за весь вечер не произнес ни слова, так что это нельзя было считать знакомством.
– Вам вниз? – спросил он.
Эмили посмотрела на потолок.
– Наверх не получится, – едко заметила она.
– Пожалуй, нет. – Томас Корт улыбнулся.
Эмили засунула под мышку сумочку из крокодиловой кожи и запахнула шубу, которая стоила жизни нескольким рысям и в 1958 году была последним писком моды. Она устремила на Томаса Корта свой знаменитый пронзительный взгляд и, к собственному удивлению, поняла, что он ей нравится. У него было усталое лицо, но хорошие глаза, ей понравились его седеющие коротко подстриженные волосы, спокойствие и сдержанность.
Совсем другое дело, чем его жена, сказала себе Эмили. Жена, разодетая во что-то пунцовое, еще оставалась на вечеринке. Хотя она мало говорила и вела себя вполне скромно, но все же было видно, что она любит быть в центре внимания, по крайней мере, так казалось Эмили, недолюбливавшей красавиц. Генри Фокс ходил вокруг нее кругами и предлагал напитки и закуски, а бедный Бифф весь вечер стоял поблизости и пялился на нее, слегка покачиваясь от избытка сухого мартини. Каждая фраза, которую он произносил, начиналась с ее имени: Наташа думает то, Наташа говорит это…
В какой-то момент Эмили поняла, что Наташе начинает надоедать это преданное поклонение. Она вздохнула и слегка нахмурилась, и двое людей, весь вечер не отходившие от нее, молниеносно среагировали. Ее маклер Жюльетт Маккехни проворковала: «Бифф, дорогой, вам не кажется, что вам следует немного отдохнуть?» А телохранитель актрисы, красивый рослый парень с техасским акцентом, выступил вперед, и больше Эмили Биффа не видела.
– Лифт не работает, – сказал Томас Корт. – Боюсь, нам придется спускаться пешком, мисс Ланкастер. Вы ведь мисс Ланкастер, верно?
– Да. – Она оглядела его с головы до ног. – Если хотите, можете предложить мне руку. Этот лифт становится настоящим бедствием. У вас работает мой племянник Колин, вы это знаете?
Когда Эмили устремила на Корта свой самый пронзительный взор, он спокойно улыбнулся в ответ, предложил ей руку, и они стали неторопливо спускаться вниз. На одной из лестничных площадок Эмили задержалась.
– Здесь обитают призраки, – твердым голосом произнесла она. – Вы это заметили?
Это был один из ее тестов, и Корт его прошел.
– Конечно, сразу же, как только я сюда вошел. – Он нахмурился. – Мне ли не заметить? Я хорошо знаком с призраками.
– С тех пор как здесь появилась ваша жена, стало хуже, – с нажимом проговорила она. – У меня также возникают подозрения насчет лифта. Есть что-то явно зловещее в том, как он трогается с места. Должна сказать вам откровенно, разумеется, я была единственным человеком в правлении, который голосовал против вашей жены.
– Я уже слышал об этом.
– Весьма странно, что она умудрилась получить четыре остальных голоса.
– Ничего странного. Моя жена умеет покорять людей, как вы, должно быть, заметили сегодня вечером. – Он говорил все тем же невыразительным, спокойным тоном. – Она вкладывала деньги то в одно, то в другое дело, которое, разумеется совершенно случайно, оказывалось любимым детищем то одного, то другого из двух членов правления. Это были большие суммы, но моя жена очень богатая женщина. Ее маклер Жюль Маккехни давал советы, а она им следовала.
– Жюльетт Маккехни? – Эмили негодующе фыркнула. – Не выношу эту женщину. Терпеть ее не могла. Хотя, надо признать, она очень умна. Она из тех самых Маккехни и играет на этом.
– Понятно. – Он оглянулся через плечо. – Значит, меня просто сбило с толку имя. Я думал, что маклер моей жены мужчина, – объяснил он.
– Ну тут ты не особенно ошибся, дружок, – пробормотала Эмили себе под нос.
– Что касается двух других членов правления, – продолжал Корт, – то мистера Фокса просто нежно уговорили. Он вдовец, он одинок. У мистера Фокса случайно нет дочери?
– Была. Единственный ребенок. Она умерла.
– Ну вот. Думаю, моей жене это было известно. Она всегда хорошо информирована. – Его взгляд блуждал по полутемной галерее. – А что до Биффа Холлоука, то он вообще не представляет проблемы для женщины, обладающей такой красотой, как моя жена. – Он замолчал и настороженно взглянул на Эмили. – Вы должны понять, я ни в коем случае ее не осуждаю, наоборот, одобряю. Она просто сражается за то, что ей дорого.
– А вы? – Эмили пристально посмотрела на него. – Я чувствую, что вы отнюдь не в восторге от этого здания.
– Я испытываю к нему сильнейшее отвращение. – Он обратил на нее спокойный взгляд светлых глаз. – Разумеется, это отвращение не распространяется на конкретных его обитателей.
Эмили посмотрела на Корта с уважением.
– Моя квартира здесь, внизу. Пока мы будем разговаривать, будет готов праздничный обед, и уверяю вас, он будет отменным. Скоро приедет мой племянник. Я была бы очень рада, если бы и вы к нам присоединились.
Он покачал головой.
– Вы очень добры, но я обедаю с женой и сыном. Воссоединение семьи. Сын ждал этого дня с нетерпением. Сейчас я к нему иду. Передайте сердечный привет Колину.
Войдя в квартиру, Эмили направилась прямо в кухню, где Фробишер, которая была не только наперсницей и другом, но и отличной кухаркой, колдовала над огромной золотистой индейкой. Эмили положила сумочку на кулинарную книгу Алисы Б. Токлас и уставилась на блюдо со сдобными булочками. Когда Фробишер отвернулась, она отщипнула кусочек булочки и быстро-быстро сжевала его. Фробишер засунула индейку обратно в духовку, захлопнула дверцу, вытерла руки о передник. Эмили посмотрела на ее раскрасневшееся лицо и растрепанные седые волосы и уже открыла было рот, чтобы объяснить, что только что встретилась с великим режиссером, который оказался таким интересным мужчиной, но осеклась под укоризненным взглядом Фробишер.
– Этот проклятый телефон не умолкал ни на минуту, с тех пор как вы ушли, – сказала Фробишер, очень отчетливо выговаривая слова, что свидетельствовало о том, что она нервничает. – Как я могу одновременно говорить по телефону и готовить?
– Конечно, не можешь, Фроби, – почтительно проговорила Эмили.
– Проблемы! – мрачно продолжала Фробишер. – Развитие событий, и могу заранее сказать, что Колину это все не понравится.
– Неужели? – Эмили спрятала руку за спиной.
– Беспорядок! – Тон Фробишер стал еще более угрожающим. – Вот что я предрекаю. – Она пронзила Эмили взглядом. – И беспорядка будет еще больше, если вы не перестанете таскать мои булочки. Положите ее на место.
– Боже, ты видела шубу Эмили Ланкастер? – спросила, понизив голос, Жюльетт Маккехни и взяла Наташу за руку. Они стояли на площадке второго этажа.
– Тише! – Наташа засмеялась. – Говори тише. Мы не должны этого делать, Жюль.
– Она была в ней похожа на медведя гризли, тебе не кажется? – Жюльетт тоже засмеялась. – Хотя в своем роде она хороша. Она меня не выносит, и очень жаль. Конечно, она старая карга, но я всегда испытывала к ней слабость.
– Почему она тебя не выносит? – Наташа достала ключи и открыла маленькую неприметную дверь в том же коридоре, где была и квартира Эмили, только в другом отсеке. Она приложила палец к губам. – И говори тише.
– Моя бабка увела у нее из-под носа Генри Фокса. – Жюльетт улыбнулась. – Это было лет пятьсот тому назад, я думаю. С тех пор она с предубеждением относится ко всем женщинам из семьи Маккехни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54