Он включил лампу на ночном столике и смотрел, как она села в своей постели. На спине ее розовой ночной сорочки черный кот тоже сидел спиной, и он смялся, когда она пересела в свою инвалидную коляску. Подкатив коляску к его постели, отодвинув при этом его коляску с дороги, она ловко переместилась в постель рядом с ним. Она легла на своей стороне, ее спина касалась его груди, и он объятием притянул ее к себе поближе. Ее груди тяжело покоились на его руках. Она была много полнее и мягче, чем Клэр. Ее волосы пахли летним солнечным светом.
– Как хорошо, – сказала она.
– Да, – сказал он. И это так и было. – Это едва ли не самое трудное, к чему мне предстоит привыкать. Никаких физических контактов. Я не имею в виду секс. Просто прикосновения. Объятия.
– По крайней мере, у тебя это было в течение двадцати лет, – сказала она, и он понял, что Пэт была одной из тех, кто ложится спать ночь за ночью без прикосновения руки другого человеческого существа.
Он притянул ее поближе и вдохнул запах ее пахнущих солнцем волос. У него возникло приятное чувство истомы, и он почти поддался легкой дреме, когда Пэт неожиданно спросила его:
– Ты встречался с тем парнем?
Он глубоко вздохнул, полностью просыпаясь.
– Я видел его мельком, – сказал он. – Он из этих высоких, смазливых хлыщей, которые ходят на двух ногах. Ненавижу эту его дерьмовую походку.
Пэт покачала головой, ее волосы коснулись его щеки.
– Я просто не понимаю Клэр, – сказала она. – Я хочу сказать, что мы с ней болтали время от времени, Джон. И она бредила тобой. Тем, какой ты удивительный. У меня просто в голове не укладывается, что она…
– Клэр бредит о всех, какие они удивительные, разве ты не замечала этого?
– Нет, это совершенно другое. Она считала, что ей так повезло с тобой. И совсем ничего не значило, что ты был в инвалидной коляске. Я хочу сказать, что ты знаешь так же хорошо, как и я, что дело не в том, что этот парень совершенно здоров. Ты веришь этому, Джон, не так ли?
Он вздохнул, ища что сказать.
– Для меня трудно поверить, или почувствовать, что мы с этим парнем ходим на равных. Прости за каламбур. Но я действительно думаю, что привязанность выше физических данных. Намного выше. Она уверяет, что тут нет никакой физической тяги. Даже если это и правда, мне от этого ничуть не легче. А в некотором роде, даже хуже.
– Что ты хочешь сказать?
Он подумал о своих разговорах с Клэр за последние несколько недель. У нее все еще продолжались галлюцинации, говорила она. Он пытался заставить ее рассказать ему о них, намереваясь выслушать, но она дала ему только кратчайшее описание, и он понял, что именно Рэнди выслушивал все ее воспоминания в мельчайших подробностях.
Он погладил руку Пэт.
– Ты помнишь, когда я спросил у тебя о гипотетической ситуации? Сторона А и сторона В?
– Блокирование воспоминания? Конечно.
– Ну, сторона В – это я, а сторона А – Клэр.
– О чем, черт побери, ты говоришь?
Он прижался щекой к ее волосам.
– Клэр не помнит совершенно ничего о своем детстве, – сказал он. – Она подавила почти все воспоминания. Клянусь, я не верил в блокирование воспоминаний до тех пор, пока не понял, что она мастер этого. Она полностью блокировала большие отрезки времени. Она помнит только хорошее.
– Угу, – сказала Пэт. – Это похоже на Клэр, не так ли? Я всегда удивлялась, как у человека может быть такой постоянный положительный взгляд на вещи и на весь мир.
– Ну, теперь его у нее нет больше. Нет, с тех пор, как она увидела эту женщину, которая прыгнула с моста. Она больше не могла использовать свои милые приемы. И тогда у нее стали возникать эти маленькие проблески воспоминаний, которые, как я опасаюсь, могут быть забытыми отрывками детства. Те плохие события, которые она блокировала. Когда она с Рэнди – ну, он, похоже, способен и хочет помочь ей попытаться все вспомнить.
– У него есть профессиональные навыки, чтобы заниматься подобными вещами? – Голос Пэт стал снова скрипучим.
– Нет. По крайней мере, я так не думаю. Он владелец ресторана.
– Осел дерьмовый. Играет с огнем. Она забыла по какой-то причине. Чтобы защитить себя. Если он принудит ее углубиться в эти частицы ее прошлого, которые она действительно не помнит, это может иметь ужасные последствия. Даже хорошо обученный, хорошо натренированный психоаналитик попадался в ловушку ложной памяти у очень ранимых пациентов.
– Эти воспоминания реальны.
– Откуда ты знаешь?
– Знаю.
– Ну, я все же думаю, что этот парень берется не за свое дело.
Неважно, как сильно ему хотелось бы присоединиться к ее ругани по поводу Рэнди, он понимал, что это незаслуженно.
– Я не думаю, что он принуждает ее вспоминать эту ерунду. Просто подталкивает ее, ободряет, но ни в коей мере не принуждает. Проблески воспоминаний, или как их там называть, кажется, возникают естественно, сами по себе. И медленно. Но она чересчур занята ими. Теперь они стали ее миром. И в нем нет места для меня.
Пэт не стала на это что-либо говорить.
– Джон… – Ее слова звучали, как будто она колебалась. – Эти ее воспоминания. Они… Тебе не надо рассказывать мне подробности, но насколько они… плохие?
– Ну, как я тебе говорил, я знаю то, что случилось с Клэр и чего она не помнит. И это очень плохое – и я…
– Я не понимаю, откуда ты можешь знать то, чего она не знает.
Он отмахнулся от ее вопроса.
– Неважно. Просто поверь, что я знаю. Итак, мне нужно сказать ей или нет? Я думаю, что если бы я ей рассказал, возможно, это могло бы положить конец этой неразберихе. И ей тогда больше не будет нужен Рэнди. По крайней мере, не для того, чтобы прояснить ее память. – Он не хотел думать о других целях, для которых ей может понадобиться Рэнди. Пэт на минутку задумалась.
– Я опасаюсь, что у меня осталось то же мнение, когда вы оба были стороны А и В. Похоже, что она сама медленно вспоминает, и подталкивать ее будет роковой ошибкой.
Он кивнул.
– Надеюсь, ты права. – Ему бы хотелось силой приблизить конец экскурсии Клэр в собственное прошлое, которое приносит такую боль, тем не менее он все еще страшился того, что ему пришлось бы рассказать те ужасные вещи, которые он знает.
– А я надеюсь, что она участвует в сеансах психоаналитика, а не шарлатана, – сказала Пэт. – Похоже, это дело серьезное.
– Я понимаю.
Пэт тяжело вздохнула.
– Я рада, что ты рассказал мне все об этом, – сказала она. – Я слишком была зла на Клэр. Понимание ситуации несколько смягчило мою ярость.
– Но не слишком-то успокаивайся, хорошо? Мне ведь нужен кто-то, с кем я бы мог поделиться своей яростью.
В комнате опять все стихло. Мускулы рук Джона были твердые, а запах волос Пэт окружал его, как запах летнего дня. На этот раз, когда он закрыл глаза, то заснул в объятиях друга.
36
Сиэтл
Ближайший стенд с газетами, где была «Вашингтон Пост», находился в полумиле от больницы, поэтому Ванесса каждый день совершала прогулку в обеденный перерыв, чтобы купить газету. Процесс о домогательствах Зэда Паттерсона начался, но газеты Сиэтла не освещали его так детально, как хотелось ей. Конечно, фотографий молоденькой обвинительницы Паттерсона не было, но у Ванессы сложился ясный образ девочки. Она была стройной и нескладной, с телом ребенка. Ее ноги и руки были длинные, коленки – шишковатые и покрытые царапинами от падений. Почти белые волосы пострижены по-мальчишески коротко. Нос – вздернутый, а ресницы такие белые, что их почти незаметно. Откуда возник этот образ, Ванесса не могла сказать. Тем не менее, как только она прочла статью, описывающую во всех деталях заявление против Паттерсона, она увидела девочку именно такой.
Даже тогда, когда пятничный номер газеты сообщил, что девочка и ее мать иммигрировали в Соединенные Штаты из Сальвадора пять лет назад, Ванессу не оставлял образ озорной светловолосой беспризорной девчонки.
Беспризорница, которой не верили. Ко второй неделе слушанья дела мать девочки неохотно давала показания о неприятностях, которые имела из-за дочки. Ее поймали на краже, пришлось согласиться матери, и она часто лжет. Тетя девочки зашла так далеко, что объявила свою племянницу «порочной». «Она не похожа на других детей в семье», – сказала тетка.
Ванесса прочла показания матери и тетки в уверенности, что девочку обижали не первый раз. Она ни на секунду не верила, что дети могут быть плохими от рожденья.
Группы, борящиеся за права женщин, подозрительно отмалчивались, и Ванесса догадывалась, что они чувствуют то же самое, что и Терри Руз – будет ошибкой свалить Зэда Паттерсона с его трона, который давал ему власть. В большинстве женщины только пострадают от его падения. Статьи в газетах взахлеб описывали его деятельность по защите прав жертв физических домогательств и его сочувствие к своей обвинительнице.
«Эта маленькая девочка определенно нуждается в советах и руководстве, – цитировали Паттерсона, – и нашей первостепенной задачей является проследить за тем, чтобы она получила ту помощь, в которой нуждается».
Фотографии в газетах представляли его улыбающимся с видом легкой непринужденной самоуверенности. «Я полностью доверяю системе правосудия нашей страны», – заявлял он, по крайней мере трижды, по не связанным между собой поводам. Ванесса смогла только мельком взглянуть на фотографию. Мало-мальски пристальное всматривание в это лицо вызывало пульсацию в голове и приступ тошноты в желудке.
Оказалось, что не только у нее была такая реакция на сенатора из Пенсильвании. На десятый день слушанья – в день, когда девочке было необходимо давать показания лицом к лицу с Зэдом Паттерсоном в суде, – ее госпитализировали с гастритом. Представитель из больницы заявил, что это реакция на стресс от судебного процесса, но представители стороны Паттерсона сочли неожиданную болезнь уверткой со стороны девочки. Она не знала, во что ввязывается, когда сделала свое обвинение.
В других статьях в газетах Ванесса заметила, что над Паттерсоном добродушно подшучивали относительно того или иного законопроекта, как будто он был совершенно другим сенатором, и в его жизни ничего подобного не происходило. Невиновен, пока вина не доказана. Ванессе было интересно, неужели она единственный человек во всей стране, кто отнесся к слушанью дела серьезно. Почему же больше никто не поможет этому ребенку? Почему все только хотят от нее избавиться?
Газеты опубликовали статью о болезни девочки во вторник. В ту же среду Ванесса неожиданно для себя оказалась в одной из платных телефонных кабин в приемном покое больницы, набирая номер адвоката девочки из Вашингтона Жаклин Кинг. Ее руки дрожали, когда она нажимала на прохладные круглые клавиши телефона. Она смогла дозвониться лишь помощнику, адвокат была в то утро в суде. Ванесса не назвалась, но прямо перешла к делу.
– Если у меня есть информация о давнем прецеденте в отношении Уолтера Паттерсона, это как-нибудь поможет?
Женщина на другом конце линии ответила не сразу.
– Что вы называете «давним прецедентом»? – спросила она наконец.
– Я хочу сказать, что если тот, кто однажды подвергся домогательствам сенатора, выдвинет обвинение сейчас, это сможет принести какую-то пользу?
Снова на другом конце линии колебались.
– Вы хотите сказать, что это произошло с вами?
Ванесса закрыла глаза.
– Да.
– Господи Иисусе. Не бросайте трубку.
Ванесса почувствовала, как пот выступил у нее на лбу. Она схватилась за телефонную трубку в панике.
– Вы ведь не собираетесь записывать это на пленку, не так ли?
– Нет. Я ходила за ручкой. Вы можете назвать свое имя?
– Нет. Мне нужно удостовериться…
– То, о чем мы говорим, произошло сколько лет назад?
– Тридцать.
Она смогла почувствовать разочарование женщины.
– Вы смеетесь. – Ее голос стал безучастным.
– Полагаете, что из-за срока давности моя информация вам не пригодится? – Ванесса услышала надежду в собственном голосе. – Пожалуйста, скажите, что это не поможет.
– Господи. Тридцать лет? Сколько же вам сейчас? Что он вам сделал?
– Я правильно поняла, что вы не сможете использовать эту информацию?
– Послушайте, мне нужно поговорить с Джеки, – сказала женщина. – Мы воспользуемся этим как-нибудь. По правде говоря, нам нужно что-то, чтобы выиграть это дело. Никто не верит этому ребенку, за исключением Джеки и меня. И вы просто подтвердили мою уверенность лишний раз. Пожалуйста, дайте мне номер телефона, чтобы связаться с вами, когда мы выясним, чем это может помочь.
– Нет. Лучше я сама позвоню вам.
– Джеки работает сегодня до поздней ночи, но она собирается встретиться с клиентом около девяти. Не могли бы вы позвонить в девять тридцать по нашему времени? Я уверена, она к тому времени освободится.
– Да, хорошо.
– Порядок. Тогда поговорим с вами позже.
– Подождите! – Ванесса не закончила. – Как девочка?
– Она перепугана. Вы не поверите, какая упрямая эта девочка, правда. Не боится ходить по улицам города ночью. Но каждый раз, как подумает, что ей придется встретиться с Паттерсоном с глазу на глаз и рассказать, что он с ней сделал, ее начинает рвать. Каждый раз. Я не уверена, сможем ли мы заставить ее дать показания перед судом.
– Как она выглядит?
Если женщина и удивилась этому вопросу, она не показала этого.
– Не как дитя, которое могло бы завоевать сердце присяжных судей, это уж серьезно. Она весит гораздо больше, чем следовало бы в ее возрасте. Никогда не улыбается. Один глаз у нее косит, и нельзя никогда быть уверенным, смотрит она на вас или нет.
Слезы наполнили глаза Ванессы. Ей захотелось обнять ребенка. Вероятно, ее никто никогда не обнимал.
– Возможно, вы – единственная ее надежда, – сказала помощник адвоката. – Вы ведь позвоните в девять тридцать?
– Да.
Брайан на два дня уезжал по делам, и к тому времени, когда Ванесса пришла домой тем вечером, он разжег огромный огонь в камине, а на плите кипела кастрюля с тушеным мясом. Было пять тридцать – восемь тридцать по времени на Восточном побережье. Она позвонила ему раньше, чтобы рассказать о разговоре с юристом. Он понял, что у нее было в голове, когда она вошла в дверь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57