Их родители так мечтали, чтобы чада женились на еврейках, что плевать хотели, насколько рано детки начнут друг друга брюхатить. Остальные завидовали их общественной жизни до дрожи в коленках, но это была слишком больная тема для обсуждения.
Я до сих пор помню день, еще во втором классе, когда Марк Эйвенер на утренней проверке громко объявил Дэниэлу Бэйлинту, что у подружки как раз начались месячные. По мне, это все равно что рассказать, как провел выходные на Луне. Просто неслыханно. Вот же счастливчик!
Осенний семестр младшего шестого класса подходил к концу, и я стал замечать некую оттепель, элемент разрядки в отношениях между школами. На автобусной остановке ученики больше смешивались между собой, в некотором роде даже касались друг друга, и порой... смею ли я сказать... порой... нет, не могу (должен) не могу (должен)... порой... целовались! (Уф!)
Какая разительная перемена: внезапно оказалось, что ты гей, если не разговариваешь с девушками. В смешанной школе такой сдвиг произошел бы лет в одиннадцать. Мне в семнадцать он давался весьма нелегко.
И я все еще ни разу не говорил с Барри о сексе. Я сгорал от любопытства. Я жаждал отвратительных историй о недельных групповухах в швейцарских шале. Жаждал услышать о вечеринках с резиновыми куклами, изображающими звезд. Узнать про методики. Пусть это случится чуть раньше, чем я смогу применить свои знания на практике. Я был уверен, что он научит меня всему.
Однажды, в автобусе по дороге домой, я собрался с духом. Я спросил.
Глава десятая
– КТО? ТЫ – КТО?
– Девственник.
– КТО?.. КТО?..
– Девственник.
– КТО?
– ДЕВСТВЕННИК, КРЕТИН, ДЕВСТВЕННИК!
– Блядь. Я в шоке. Просто не верится.
– Почему? А ты разве нет?
– Конечно да, придурок! Ты на морду мою посмотри.
– А что у тебя с мордой?
– Уродская она, вот что. С таким не трахнешься.
– Вовсе не уродская, – сказал он. – Немного волосатая, вот и все.
– Поверь мне, такая морда сойдет для книжек. Для секса – нет. А вот это лицо, – я потянул его за щеки, – ЭТО – для секса.
– Да?
– Балда. Как можно этим не пользоваться. Как можно не пользоваться таким лицом?
– Ну, я бы хотел секса на каком-то этапе...
– На каком-то этапе?
– Ну, то есть – когда найду нужную женщину.
– Что значит – нужную женщину?
– Такую, с которой смогу быть, – ну, ты понимаешь.
– О боже. – Я был потрясен. Я не знал, что сказать. Кто бы мог подумать, что Барри, именно Барри окажется вот таким. Какой урод.
– Ты почему девственник? – спросил я.
– Что значит – почему?
– Почему – ПОЧЕМУ? ПОЧЕМУ ТЫ ДЕВСТВЕННИК, УБЛЮДОК? РАССКАЗЫВАЙ! – Я начал злиться. Мир терял смысл. Я старался дышать глубоко и медленно. – Послушай, – сказал я как можно терпеливее, – я девственник, потому что я урод. Из-за неприятного сочетания черт моего лица со мной никто не хочет спать. Я противный. Но ты... Ты такой... Почему ты... Чем ты занимался – чем, твою мать, ты занимался? ПОЧЕМУ? ТЫ ЧТО – СОВСЕМ БОЛВАН? ПОСЛУШАЙ, КРЕТИН, – ЧЕМ, ТВОЮ МАТЬ, ТЫ ЗАНИМАЛСЯ?
Я был слегка непоследователен.
– Ты какой-то странный, Марк.
– Извини. Я просто не понимаю. Мне это очень важно.
– Ты хочешь причину, да?
– РАЗУМЕЕТСЯ, ХОЧУ, ИДИОТ.
– Хорошо, хорошо. Дай подумать. – Он подумал. Это неспешный процесс. – Не-а. Не знаю причины. Как-то случая не было, наверное.
– Как ты... Что ты хочешь сказать? Это же невероятно.
– Наверное, если бы случай представился, я бы не возражал. Ну, знаешь, – всего один раз и отделаться уже, чтобы потом не сильно торопиться, когда буду нужную женщину искать.
– Ты больной. Больной на всю голову. Под завязку накачан самыми говенными, самыми древними голливудскими штампами. Весьма печально.
– Вовсе нет. Я кино не смотрю.
– А? Ты не смотришь кино?
– Да нет.
– А по телевизору? По телевизору же ты, наверное, смотришь кино?
– Не особенно. Я, в общем-то, и телик не смотрю.
– Да? Не смотришь телик? А книжки читаешь?
– Нееет – не говори глупостей.
– Журналы? – Не-а.
– Музыка? Сейшены?
– Не-а.
– Господи боже! Чем же ты занят?
– Не знаю. Чем-то. Ну, понимаешь. Работаю.
– Это поразительно. Невероятно. Чем ты ЗАНЯТ?
Ответа не последовало.
– Слушай, – предложил я, – хочешь секса?
– Отвянь!
– Да не со мной, козел. С девчонкой. Которой хочется.
– Не знаю.
– Кончай уже. Хочешь? Да или нет?
– Ну, наверное. Теоретически.
– Барри, я не о теории говорю, а о практике – о реальной жизни, – о том, чтобы сделать это – с другим человеческим существом.
– Ну... да. Но кто со мной захочет спать?
– О господи! Да все. С тобой все хотят спать, Барри.
– Это смешно.
– Барри, послушай. Я предельно серьезен. Все без исключения девчонки из женской школы, плюс все преподы из женской школы, половина преподов мужской школы (женщин и мужчин) и большинство учеников мужской школы – МЫ ВСЕ ПОГОЛОВНО МЕЧТАЕМ ПРЫГНУТЬ К ТЕБЕ В ПОСТЕЛЬ И ТЕБЯ ТРАХНУТЬ.
Ему требовалось некоторое время, чтобы это переварить.
– Не говори глупостей. Это невозможно... Да?.. Нет, это чушь... Правда?.. Ты правда так думаешь?.. Нет... чепуха... Они хотят?.. Со мной?.. То есть я?.. Я не... Я?.. Они?.. Они правда – девчонки то есть?
– Да, ты. Да, они правда.
– Черт. Правда?
– Да – конечно, правда! Я что тут, по-твоему, шучу? Это совсем не смешно. Ты какой-то недоросток Умственный недоросток И я тебя спрашиваю, дрочила. Ты хочешь или не хочешь переспать с кем-нибудь из женской школы?
– Боже!.. Это... Ты что, сутенер, что ли?
– Да. Сейчас я сутенер. Я найду девчонку, она к тебе придет. Вы двое переспите. Никакой платы.
– Это нереально.
– Это реально, идиот.
– Ну нет же.
– Поверь мне. Реально. Скажешь “да”, и я все устрою.
– Черт!
– Надо просто сказать, да или нет.
– Ох ты ж.
– Ну?
– Блин!
– Ну?
– Надо сказать “да” или “нет”?
– Да.
– Или “да”...
– Или “нет”.
– Точно.
– Точно.
– Ну ладно, – сказал он. – Я говорю... гм... “да”... наверное... но я тебе все равно не верю... то есть не получится... Или получится?.. Да нет... Но все равно “да”.
Глава одиннадцатая
На следующее утро я подпустил в женскую школу слушок о том, что Барри девственник, и вечером он переспал с самой красивой девчонкой Северо-Восточного Лондона.
Через пару недель это был совсем другой человек. Обнаружив, что секс проще жвачки, он стал большим поклонником этого дешевого и приятного способа проводить время. Барри, который раньше ни к чему не прилагал никаких усилий, теперь за кем-то гонялся, среди ночи звонил по телефону и выпрашивал презервативы из неприкосновенных запасов. Он сильно изменился. Вернулся к жизни. Или, точнее, начал жить, в последний момент догнав свою юность, – как раз перед тем, как время истекло и он стал взрослым.
В конце дня я обычно шел с ним из класса до автобусной остановки. Где-то в пятидесяти метрах от нее сливались дорожки из обеих школ. В захватывающие дни сексуального пробуждения Барри эти прогулки были полны событий. Как только мы появлялись, все девчонки оборачивались. Ничего необычного в этом не было, но теперь они не просто смотрели с безоговорочным наивным восторгом – в паре лиц проблескивало узнавание. Взгляд на несколько секунд стекленел, а затем девчонка бледнела или заливалась слезами. Эти прогулки длились минуты две, и все походило на сюрреалистический человечий кегельбан: мы были шарами, а девчонки в форме цвета сопель – кеглями. После каждой новой победы я спрашивал Барри, кто это был.
– А, одна девчонка, которая...
– Да, я с ней познакомился в...
– Это та, которую я...
Истории никогда не повторялись. Потрясающе. Разумеется, здесь таился и мой шанс. Мне следовало мчаться к этим поваленным женщинам-кеглям, поднимать их с земли и нежно беседовать о женоненавистничестве Барри, подводя к обсуждению своей собственной доброй и любящей натуры. Жалкая замена Барри, но “теперь, познав опасность красоты, вы, возможно, способны оценить человека, у которого есть сердце, человека, которому вы сможете доверять”.
Но этого не случалось. Мне так и не хватило храбрости подойти ни к одной его любовнице. Я хотел. Но увы.
Глава двенадцатая
Рождественские каникулы мне были сильно не в тему, потому что в школе в кои-то веки становилось интересно. Совершенно нечем заняться, слишком холодно куда-то идти, так что я фактически просидел четыре недели, ковыряя в носу. Образно говоря. На самом деле я, конечно, не сидел четыре недели подряд, засунув пальцы в ноздри. Я имею в виду, что ничем особо не занимался. Если подумать, я и вправду немало времени ковырял в носу – где-то четверть каникул, должно быть, – но речь вообще-то не об этом. Я пытаюсь объяснить, что в рождественские каникулы делать мне было почти нечего.
Прямо перед каникулами я чуть не попросил у Барри номер телефона, но в последний момент струсил. Номер можно было найти в справочнике, но я этого не сделал, потому что звонить ему домой было бы слишком странно. Не знаю почему – я просто не мог ему позвонить. Неловко.
На несколько дней вернулся из университета мой брат Дэн, и я готов был его расцеловать – такое почувствовал облегчение, когда у родителей появился громоотвод. Он такой себе типчик, мой братец. Как ни странно, очень много выпендривается, но, по сути, очень добрый. Вообще-то я терпеть не могу добрых, но Дэн добрый как-то очень правильно, – например, может давать тебе совет и одновременно мочиться, так что не чувствуешь, будто тебя опекают.
Дэн нечасто приезжает из Кембриджа, и, мне показалось, он изменился за тот год, что мы не виделись. Более уверенный в себе, довольный и к тому же впервые в жизни – в какой-то смутно приличной одежде. Ну, то есть, вкус у него по-прежнему был ужасающий, но теперь он, видимо, честно старался. Дошло до того, что я спросил про его серые кримпленовые укороченные брюки с боковыми карманами на пуговицах и неудачными пятнами от йогурта в промежности, а он сказал, что выбросил их, – трагическая потеря для культурного наследия нашей страны.
Кроме того – это звучит не фонтан, но тем не менее, – глядя на него, я успокоился, потому что начал думать, что если у нас в семье кто и педрила, то определенно не я. Все поддатые гены, что только бродят у нас в роду, видимо, ушли прямо в Дэна. Очевидно, на самом деле он не гей – ну, то есть, он же мой брат, – но когда я увидел его походочку и как он со всеми обнимается, я прямо-таки вздохнул с облегчением, ощутив себя сравнительно нормальным.
* * *
Рождество прошло на новых, по сей день неисследованных, необитаемых морских глубинах кошмара. Просто не могу на вас это вывалить. Скажем так все закончилось игрой в шарады. Представляете? 1986 год подходит к концу, превращается в следующий, движется к невообразимым, потрясающим открытиям эпохи информационной революции, а я сижу на диване со своей долбаной семейкой и притворяюсь, что мне смешно смотреть, как мой чокнутый, социально несостоятельный кузен силится изобразить “Охотников за привидениями”. Если бы Джон Лоджи Бэрд<Шотландский инженер (1888 – 1946), считается “отцом” телевидения. > знал, что в 1986 году люди так и будут играть в шарады, он бы, наверное, не сильно нервничал. Может, занялся бы психиатрией, и фронтальная лоботомия благословила бы нас своим присутствием несколькими годами раньше.
Назавтра после Дня подарков<Первый день после Рождества, когда по традиции дарят подарки слугам. > мы с Дэном отправились на экскурсию по торговому центру святой Анны, только что открывшемуся в Хэрроу. Засвидетельствовали свое почтение новой скульптуре “Салли: девочка со скакалкой”, которая возвышалась в центре города и, по-видимому, должна была обозначать средоточие местной жизнедеятельности.
– Ах, – вздохнул я, – наконец-то Хэрроу займет свое место на культурной карте мира.
– О да, о да, – ответил Дэн.
– Мне трудно сдержать слезы радости, Дэн.
– Не сдерживай их, Марк, не сдерживай. Скульптор был бы счастлив.
Рыдания сотрясли мое тело, и я положил голову Салли на ногу.
– Тебя так тронули эти две процарапанные дырочки у нее в глазах, милый братец?
– О да, о да. Они так ясно передают мысль скульптора, ту радость, которую ребенок способен обнаружить в простых вещах.
Нас вновь окатило волной невыразимого трепета.
– Дэн?
– А?
– Знаешь, чего мне хочется больше всего на свете?
– Нет, милый братец, не знаю.
– Вымазать Саллино лицо какашками.
– В следующий раз, дорогой Марк, в следующий раз мы принесем с собой какашку в пакете.
– Скульптор был бы счастлив.
– Вполне.
Еще около часа мы бродили по Хэрроу глумясь над всем, что нам попадалось, однако Дэн постепенно начал скисать. Когда я спросил, что случилось, он сказал, что приехал домой не просто так.
Я спросил, зачем же он приехал, и он замолк. Внезапно мы стали страшно серьезны. Мне показалось, что Дэн вот-вот заговорит, и тут мы столкнулись с его старой подругой из начальной школы. Она окликнула нас через дорогу, и серьезность испарилась, как только подруга перешла к нам.
Дэн, похоже, обрадовался, когда она появилась, и хотя мы не виделись с ней года три, не меньше, обхватил ее руками и расцеловал в обе щеки. По-моему, очень нескромно. Бедняга Дэн – я его ужасно люблю, но общаться он не умеет, такой уж уродился.
Я ее легонько чмокнул с безопасного расстояния, хотя она мне всегда тайно нравилась.
В общем, мы втроем пошли пить кофе, а когда закончили, было слишком поздно возвращаться к прерванному разговору. Спустя пару дней Дэн уехал в Кембридж, так и не выложив, что собирался сказать.
Глава тринадцатая
К началу весеннего семестра стало ясно, что школьницы – слишком легкая добыча для Барри, и я предложил ему испытать свои силы на чем-нибудь посерьезнее. Барри сообщил, что теперь считает семяизвержение в обеденный перерыв немаловажным условием психического здоровья, и мы принялись выбирать из тех, кто работает в школе.
Составили список с комментариями:
Кухонный персонал : Жирные уродины
Уборщицы : Грязные уродины
Миссис Уэбб – препод : Нечеловеческая уродина по физике
Преподы по французскому :
Миссис Томас : Безгрудая уродина
Миссис Мамфорд : Не очень уродина
Мисс Голл : Неописуемая уродина
Жена директора :
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22