OCR Paco
«Пистолет моего брата. (Упавшие с небес): Роман / Рэй Лорига»: ЭКСМО; СПб; 2003
ISBN ISBN 5-699-04387-X
Оригинал: Ray Loriga, “La pistola de mi hermano (Caidos del cielo)”
Перевод: Кирилл С. Корконосенко
Аннотация
«Голосом, исполненным великолепного отчаяния и пробирающим до печенок, как самый термоядерный гитарный рифф, Лорига пытается нащупать наше место в эти хаотичные времена», так писал о «Пистолете моего брата» гитарист альтернативной группы Sonic Youth Ли Ранальдо.
Ему виднее. В конце концов, Sonic Youth писали музыку к фильму, который Лорига («пост-экзистенциалистский внебрачный отпрыск Альбера Камю») сам поставил по своей книге («лучшей деконструкции культа телезнаменитостей со времен "Белого шума" Дона Делилло»): о том, как парень случайно находит пистолет, случайно убивает одного человека, похищает юную красотку, метящую в певицы, случайно убивает другого человека, – а, пока полиция смыкает кольцо, все его родственники и знакомые становятся медиа-звездами.
Рэй Лорига
Пистолет моего брата. (Упавшие с небес)
Предпочитаю быть тощим, а не знаменитым.
Джек Керуак
Оставьте детей в покое
1
– И что теперь?
Он сам точно не знал, к чему это относится. Все утро у него болел живот. Страшные рези в животе. Острые, словно нож. Я это знаю, потому что она сама мне так сказала, а потом отдала пистолет. Пистолет был не ее. Многие так говорили, но это неправда. Это был его пистолет. Сейчас чего только не говорят, какая разница: пистолет был его. Точно. Большой, черный, автоматический.
– Он не шевелится.
– И не будет. Он теперь мертвее, чем я.
– Ты ведь не мертвый.
– Скоро буду.
И он был прав. Спустя два часа в него всадили столько пуль, что нужно было крепко его любить, чтобы прийти посмотреть на него. Мама не пришла. Никто его особенно не любил. Никто его вообще не любил. Да и она тоже. Она ведь смотрела все эти фильмы о молодых убийцах. Она была в шоке, это верно. Но оттуда до любви путь довольно долгий.
– Это не очень противно.
– Нет.
– И даже не слишком грустно.
– Все так, как оно есть, пошли отсюда.
Он сел в машину и вспомнил, я уверен, он вспомнил фразу, которую любила повторять мама: «Что-то мне подсказывает, что завтра все будет в порядке». Он рванул с места и произнес:
– Что-то мне подсказывает, что завтра ничего не будет в порядке.
2
Когда кто-нибудь, например телевизионщики, спрашивают меня, я всегда отвечаю, что мне не нравится то, что он сделал. Потому что это правда и потому что маму удар хватит, если я скажу что-нибудь другое. Но как бы там ни было, он никогда не казался мне плохим. К тому же, мать вашу, это ведь был мой брат. Эти парни с телевидения – они такие кретины. Такие вопросы задавали! Тупые вопросы. Стрелял ли он когда-нибудь в меня? Это ведь мой брат! К тому же при его меткости он бы просто меня убил. Я сейчас был бы мертвее нашего пса, которого звали Дарк – смотрели фильм «Даркман», про парня, который превращается во что угодно, в любую штуковину? Он их страшно любил, и фильм, и пса. Пса переехал грузовик.
– Ладно, можешь отправляться со мной, хотя это полный идиотизм.
– Откуда тебе знать?
– Я знаю.
Какое-то время они молчали. Он всегда водил очень быстро, так что страшно становилось. Очень быстро и очень хорошо. Потом она начала говорить. Она вообще много говорила.
– Отец застал мою мать в постели с другим мужиком…
Он оборвал ее на полуслове:
– Ты меня любишь?
– Чего?
– Ты любишь меня?
– Ну конечно, хочешь, я возьму у тебя в рот?
– Ты берешь в рот у кого попало.
– А ты убиваешь кого попало, это еще хуже.
– Очень остроумно.
Вот и все, что было сказано.
Через пятьдесят километров он открыл дверь и ногой выпихнул ее наружу. В тот момент он ехал не быстро. Он никогда не делал больно девчонкам. Тем более ей. Думаю, она ему даже немножко нравилась.
Первое, о чем я должен заявить: мой брат не был педом. Девственником – да, но не педом. А может, и был. Какая разница! Меня просто бесит, что эти долбаные телевизионщики сразу сказали, что он пед, а сами его и знать не знали. А все из-за того, что она что-то там случайно ляпнула. Телевизионщики думают, что, раз они никого не убивают, они лучше всех, но тут эти парни сильно ошибаются. Клянусь, хуже уродов, чем они, я в своей жизни не видел.
Раньше мне нравилось смотреть телевизор. Теперь меня от него просто воротит.
С другой стороны, вынужден признать, что я и сам девственник. Но уж конечно не пед. Одно с другим никак не связано. Не то чтобы мне этого не хотелось – честно говоря, я просто не знаю, как это сделать.
За три дня до того, как он прострелил башку тому мужику с бензоколонки, она наотрез отказалась вылезать из машины, она решила ездить с ним повсюду, а потом захотела, чтобы он ее трахнул. Они были на заднем сиденье.
– Не хочешь меня отыметь?
– Не здесь. Тут слишком тесно.
– Хватит глупости болтать. Вон сколько места.
– И потом, мы же здесь спим.
Они спали там, потому что в гостиницы их еще не пускали. Ее, возможно, и пустили бы. Но он смотрелся даже младше, чем она.
– Все на свете трахаются там, где спят.
– Я – не все на свете.
Так он решал проблемы, когда чувствовал, что они появляются. Потом между ними уж точно ничего не было. Тем дело и кончилось.
Он говорил как киноактеры, хотя на самом деле редко ходил в кино. У него все было по-другому. Ведущие телепрограмм потом сделали из него телевизионного маньяка. Они показывали куски из фильмов и говорили: вот откуда все пошло. Ну, это уж точно вранье. Мой брат был не из тех психов, которые повторяют все, что видят на экране. У моего брата был пистолет, и он замочил двух мужиков, которых, возможно, действительно стоило замочить. Да уж, он был жестким парнем, но вот маньяком он не был.
Я пытался объяснить это маме, но она предпочитает верить тому, что говорят по телику. Даже она, его родная мать! Она совсем сдвинулась. С ней невозможно стало разговаривать. С другой стороны, это и понятно. Когда она выходила на улицу, люди шептали: смотри, вон идет мать ангела смерти. Телевизионщики так его прозвали, потому что красив он был офигительно. Когда его фотографию поместили в газетах, девчонки с ума посходили. Письма приходили мешками, я все еще храню их. Любовные письма и всякое такое. Писали ему и парни, совсем уже психованные, только эти письма я выбросил.
Он про это ничего не узнал. Когда начали приходить письма, он был уже мертв.
А ему все еще пишут. Словно какому-нибудь привидению. Обо всем ему рассказывают.
Ей тоже пишут, так она мне сказала.
Она хотела стать певицей.
– Зачем ты таскаешь с собой эти мешочки? Что в них?
– Чечевица.
– Чечевица?
– Ну да, это хорошее упражнение. Я глотаю горстку, и это расширяет мой голосовой диапазон. Петь ведь нужно животом!
– Чечевица для голоса? Никогда о таком не слышал.
– Есть многое, о чем ты никогда не слышал, сеньор убийца, – например, о том, как трахаться. Спорим, ты даже не знаешь, что это такое.
– Или, например, как палить в упор по девчонкам. То, что я этого никогда не делал, совсем не значит, что у меня не получится.
По правде говоря, ему не очень-то нравилось, когда к нему вот так цеплялись.
Думаю, она тогда здорово испугалась. Она мне говорила, что ей это казалось смешным, но я уверен, что ей с ним было страшно.
Не всегда, конечно.
3
Мы всегда проводили лето на море. Каждый год. Он это дело ненавидел. Да нет, не море: ему нравилось смотреть на воду и купаться в одиночку, уже в темноте. Он ненавидел пляж. Парней, которые пытаются снять тёлок на пляже. Сама идея пляжа выводила его из себя. Не знаю, правильно ли я выражаюсь насчет идеи, но думаю, вы поняли, что я хочу сказать. По телику пусть болтают что угодно, но только парни ему никогда не нравились. Он ненавидел почти все, что другие ребята, в общем-то, должны любить: велосипеды, виндсерфинг, большие сиськи, пляж. Он не хотел ниоткуда прыгать и залезать на всякие вершины тоже – просто хотел, чтобы его оставили в покое. Возможно, он все-таки был пед. Откуда мне знать? Тоже мне, нашли эксперта. Я к педам хорошо отношусь. Я вообще ко всему хорошо отношусь.
Вот он – другое дело.
– Ты что, так и будешь целый день дурака валять?
– Отстань от меня, что я, по-твоему, должен делать? Я пришел на пляж. Вот я здесь лежу – такое у меня занятие. А ты чем таким важным занимаешься?
– Я читаю.
– Тоже мне дело.
Имейте в виду, я тогда был совсем маленький. Теперь я читаю много.
– Тебе сейчас этого не понять, но читать – это самое лучшее. Телевизор – тоже неплохо, особенно фильмы: «Даркман», «Тельма и Луиза»… Ты же знаешь, я просто тащусь от «Терминатора», от первой части, вторая – полное дерьмо, только чтение – это совсем другое дело, а может, вовсе и не другое… сложно как-то получается.
Меня страшно бесило, когда он сначала пускался в рассуждения, а потом так все запутывал, что и не разберешься. Я бы предпочел, чтобы он вместо этого в людей стрелял.
– Ну и читай сколько влезет, а я пойду доплыву до буйка.
Я всегда хотел доплыть до буйка, только никогда у меня это не получалось. Когда злился на него, всегда хотел дотуда добраться, но на полпути выбивался из сил.
Он плавал к буйкам и возвращался обратно как ни в чем не бывало, когда думал, что никто его не видит.
А буйки были очень далеко.
4
Отвратительная штука кровь. Все так говорят. Я имею в виду, что никакого открытия тут нет.
Мама еще раз повторила:
– Не знаю, почему кровь не вызывает у него отвращения.
Она сказала «не знаю, почему не вызывает», хотя правильней было бы «не знаю, почему не вызывала»: когда ей показали фотографии, он был уже мертв. На другом снимке. Которого маме не показывали.
– Бедные люди, мне их так жалко.
Она смотрела снимки, сделанные полицейскими. Ей притащили кучу фотографий тех двух трупов, словно бы говорили: «Вот видите, сеньора, у нас просто не было другого выхода».
Мама вертела фотографии и так и этак. Будто абстрактные картины, на которые не знаешь, как и глядеть. Одному мужику брат выстрелил в лицо. Сначала я не хотел смотреть, но потом все-таки передумал. Ничего приятного; мне трудно было представить, что он может иметь с этим что-то общее. Он-то был офигительно красив.
Да, конечно, я совсем не против абстрактной живописи. Обожаю ее. Чего я на самом деле не выношу, так это реалистической живописи. В школе нас водили на выставку Антонио Лопеса, так я там чуть не помер. Никогда не видел такого уродства.
Я знаю, те, кто разбирается в живописи, никогда не станут называть что-нибудь уродливым. Но это действительно было уродство. Правда-правда. Уродливей, чем черти в аду.
Мать продолжает говорить сама с собой:
– А эта его одежда…
Маме кажется, что между рваными джинсами и убийствами существует прямая связь.
Полицейские подсовывали ей под нос все новые снимки. Они делали вид, что сочувствуют, но в глубине души считали, что доля вины лежит и на ней, что доля вины лежит на нас на всех.
У одного из них, того, что стоял в дверях, была физиономия добряка. Он единственный из всех носил форму.
– Вот что значит дети без отца.
Этот парень глядел на меня не отрываясь. Он и про детей без отца сказал, глядя на меня. Словно имел в виду: сеньора, этот будет следующим, если хотите, я убью его прямо сейчас, чтобы время зря не тратить.
Что меня действительно раздражает, так это их сказочка про отца. Я знаю миллион кретинов, у которых есть отец. Люди говорят подобные вещи, вообще не задумываясь, и считают, что прекрасно все объяснили. У него нет отца, значит, он убийца – это то же самое, что сказать: он живет в доме из красного кирпича, значит, он пожарный.
Неотразимая полицейская логика.
Снова фотки. Они, кажется, взялись свести бедную маму с ума.
– Видите, сеньора, он выстрелил прямо в лицо, а у этого человека семья есть. Какой стыд!
– Да я знаю, сынок, знаю.
Она даже не понимала, что говорит: полицейский был по меньшей мере лет на десять старше ее.
Моя мать – очень молодая. И очень красивая.
– Этого вам лучше держать на поводке.
Я сидел в углу и не говорил ни слова.
Я соскальзывал с их кожаного кресла, чуть на пол не падал, но не решался раскрыть рот.
Все это выглядело так, как будто в доме жили два кота и один из них съел канарейку. Я был вторым котом.
А мир полон канареек.
5
– Может быть, это я тебя убью.
Не успел он закончить фразу, а фуражка уже слетела с головы охранника. Один-единственный выстрел, самый первый. Почти случайный.
Охранник упал назад, все лицо его было в копоти. После этого он уже не особенно шевелился.
Не знаю, приходилось ли вам бывать в таких местах, где продается все, что угодно: иностранные журналы, виски, цветы, банки с супом, видеокассеты – не важно, главное в том, что охранники в таких местах – самые страшные мудаки на всем белом свете.
Эта штука работает так: ты что-нибудь покупаешь, тебе дают чек, ты заходишь в бар выпить, теряешь чек, пытаешься выйти из здания, тебя хватает охранник, просит предъявить чек, чека нет, поднимается визг, а потом ты смотришь на него и хочешь его пристрелить.
Он добавил кое-что от себя.
Ты вытаскиваешь автоматический пистолет, черный, как преисподняя, и сносишь этому типу башку.
6
Видели бы вы, как он водил машину! Никто не умел так водить, он научился этому сразу же, как только сел за руль. Он мог вертеть машину во все стороны, как в кино. Казалось, это было у него в крови. Но я-то знаю, что кровь тут ни при чем, ведь его мать водит ужасно. Он всегда знал, на что машина способна. Даже когда казалось, что он вот-вот врежется, никуда он не врезался. Поэтому в конце концов ты начинал чувствовать себя рядом с ним так безопасно, как ни с кем другим.
– Смотри, сейчас я поверну.
Кишки уже чуть не выскакивали из ушей, когда он выжимал тормоз до конца и ловил этот поворот, как ловят гребень волны.
Был момент, когда мы ехали на двух колесах.
– Блин, ты это видел? Ты видел это, гном?
Он всегда называл меня «гном». Эта кличка совсем не казалась мне смешной, но так уж он меня называл.
И не из-за роста: я был на два года младше, но почти такой же высокий, как и он. Мамина машина постепенно теряла скорость и наконец совсем остановилась. Прямо перед музыкальным магазином.
1 2 3 4 5 6 7 8