Весь этот эпизод заставляет меня вспомнить об известной пророческой шутке. Третья мировая война будет вестись с помощью атомного оружия, четвертая мировая — с помощью камней и палок. Но когда случилась третья мировая? Сдается мне, она была невидимой, и сейчас мы уже вступили в следующую, четвертую. Должно же быть какое-то объяснение тому, что происходит с нашим торговым центром!
— Тайлер! Бабетки! — Мы оборачиваемся и видим Дейзи и Мюррея с охапками отпечатанных на лазерном принтере крупным жирным шрифтом агитационных стикеров кампании протеста против использования в одежде натурального меха и против капканов на диких животных, которая проходит под лозунгом «А ты пробовал отгрызть себе стопу?». — Пошли, поможете нам с Дейзи бороться за мирное сосуществование зоологических видов!
Я спрашиваю Мюррея, вправду ли он считает, что Ланкастер — то самое место, где надо устраивать кампанию протеста против использования натурального меха, а потом все мы, не сговариваясь, начинаем двигаться в сторону вывески «Острые ощущения — терияки!»™.
— Э-э, вообще-то, если честно, мы пока ни одной одежки из натурального меха не обнаружили, но не беда — будем искать. Зато если найдем, обклеим ее всю как есть этими стикерами. Мы и скейтборд-пацанам на всякий случай всучили пачку. Они тоже обещали подсобить, если что.
Пока Мюррей разглагольствует, я вижу, как гикающие шалопаи на противоположной от нас галерее уже вовсю лепят «А ты пробовал отгрызть себе стопу?» на замазанные черным витрины, на фанерные щиты и на прозябающую в забвении современную скульптуру в «саду скульптур».
— Мюррей, познакомься, это Стефани, а это Моник.
— Халло.
— Халло.
— Привет. Дейзи много о вас рассказывает, бабетки. Дать вам стикер?
Бабетки (с новым прозвищем вас!) вежливо отказываются. Несколько минут мы оживленно беседуем за диетической кока-колой и огуречными рулетками. Моник вскоре от нас откалывается — у нее свидание с миллионером, которого она подцепила накануне вечером. Зовут миллионера Кирк. Стефани желает в одиночку прокатиться на чудо-авто. Дейзи и Мюррей намерены отправиться в супермаркет в центр города — охотиться за шубами и выискивать на прилавках «шкуропродукты» (не спрашивайте, что это такое). Я, как уже было сказано, в четыре встречаюсь с Анной-Луизой.
— Мы с Дейзи решили объявить себя по отношению друг к другу независимыми государствами, — говорит Мюррей, просто чтобы заполнить паузу. — Полная свобода и суверенитет.
— Мы будем сами себе государства. Объявим себя безъядерными зонами.
Французские бабетки — что значит наследственность, врожденный бюрократический инстинкт! — тут же встают на дыбы:
— А как же правительство?!
— Правительство? — пожимает плечами Дейзи. — Мое настроение — вот все мое правительство.
Бабетки вдруг делаются сверхсерьезными.
— Разве можно понимать свою свободу так фривольно, как понимаете все вы? — возмущенно спрашивает Стефани. — Разве можно так беспардонно обращаться с демократией?
— Слышь-ка, принцесса Стефани, — встревает Мюррей, — как я успел заметить, словом «демократия» почему-то начинают жонглировать тогда, когда замышляют поприжать права личности.
— По слухам, в городе Вашингтоне не только свободу торговли защищают, — добавляет Дейзи.
Стефани и Моник закатывают глаза к небу, наспех прощаются и исчезают.
— Какие мы все из себя, фу-ты, ну-ты! — ершится Дейзи.
— Бабетки-то с гонором, Тайлер, — поддакивает Мюррей.
— Они же из Франции, — заступаюсь я, но тут же замечаю, что Дейзи с Мюрреем застегивают куртки, — Вы что, тоже уходите?
— Труба зовет: все на защиту шкур, за мирное сосуществование зоологических видов! — возглашает Дейзи. Она легонько чмокает меня в щеку и велит передать привет Анне-Луизе.
— До скорого, — говорит Мюррей, и они смываются, оставляя меня одного коротать время — уйму времени — в нашем безрадостном торговом центре.
32
Ученые так свысока рассуждают о любителях наведываться в торговые центры, будто это какие-то муравьи на муравьиной ферме. Яснее ясного, что сами-то ученые ни разу не удосужились просто пошататься по торговому центру, иначе они поняли бы, какой это кайф, и не стали бы попусту тратить время, чтобы что-то там анализировать.
Торговые центры — это просто класс. Правда, может быть, не наш центр и, может быть, не сегодня. Да, вынужден признать, что «Риджкрест» — пустая шелуха, оставшаяся от того, чем он был когда-то. У нас было настоящее изобилие, а мы его прохлопали. У меня такое подозрение, что человеческие существа просто не созданы для настоящего изобилия. Во всяком случае, в массе своей. Я-то как раз создан, да вот только куда подевалось изобилие?
Я околачиваюсь возле разгромленного «сада скульптур» и шариковой ручкой пишу на костяшках пальцев Л-Ю-Б-И и Г-У-Б-И, когда, похлопав меня сзади по плечу, мой друг Гармоник спрашивает:
— Не окажешь ли высокую честь мне и моим чеканутым друзьям, сэру Пони и сэру Дэвидсону, — не проследуешь ли с нами в «Страну компьютерных чудес»?
А что еще делать? Я тащусь за ними хвостом, все время настороже, как бы кто-нибудь из этой троицы не саданул меня ненароком своими покупками — у каждого в руках ворох всякой всячины, утрамбованной в цветастые полиэтиленовые пакеты.
И где они всем этим затарились? Гармоник, Пони и Дэвидсон — ребята богатенькие, недаром на компьютерах собаку съели, и сегодня в их улове собрание компакт-дисков с записями Джими Хендрикса в подарочной коробке, синтетические свитера компьютерной вязки из полиэстера, всякие дорогие электронные игрушки для рабочего стола и куча сладостей.
— Эй… Где хоть вы нашли открытые магазины? — удивляюсь я.
— Что-нибудь всегда открыто, Тайлер, — говорит Дэвидсон. Видно, парни привыкли: уж если покупать, то покупать всё чохом. Надпись на фирменных пакетах магазина, на который они совершили налет: МНОГО, ЗАТО БЫСТРО®.
В «Стране компьютерных чудес» я уже через несколько минут начинаю подыхать от скуки, пока чеканутая на компьютерах братия роится и гудит вокруг последней примочки, сконструированной в калифорнийской Силиконовой долине, в городах будущего — Санта-Кларе, Саннивейле, Уолнат-Крике, Менло-Парке…
— Тай! Какое тут железо! Благоволите удостовериться лично, — кричит мне Гармоник. — Виртуально!
На сегодняшний день я уже совершенно убежден, что мой главный изъян, который в конце концов приведет меня к жизненному краху, — это моя неспособность, в отличие от любого задвинутого хакера или хакерши, достичь состояния компьютерной нирваны. И это тот изъян, который я считаю самой несовременной гранью моей личности, — в смысле карьерных перспектив это все равно, как если бы я родился шестипалым или с рудиментарным хвостом. То есть я, конечно, как все, не прочь поиграть в компьютерные игры, но… в общем…
Я, словно в летаргическом сне, перевожу взгляд туда, куда жадно устремлены все глаза, — на экранную имитацию трехмерной реальности, куда я тоже могу «войти», воспользовавшись «Киберперчатками»®.
— Не желаете ли испробовать перчатки, милорд? — предлагает Гармоник, и я послушно их надеваю, и, должен признать, то, что я вижу, и впрямь завораживает. На мониторе объемно-цветовая модель простенькой составной картинки, изображающей красотку в бикини, которую я могу составлять в трехмерном киберпространстве, производя в воздухе различные.манипуляции руками в перчатках — ни до чего не дотрагиваясь, как если бы я говорил на языке жестов. Вторя моим движением, две руки на экране собирают из кусочков красотку. Я говорю Гармонику, что пользоваться «Киберперчатками»® — все равно что щелкать «мышкой» по небу.
— Точнее не скажешь, — поддакивает Гармоник, и вся братия компьютерных умников, всегда готовых поддержать неофита, по-монашески серьезно и сдержанно кивает головами в знак согласия.
Я передаю перчатки Пони, который, как и полагается заправскому хакеру, усложняет себе задачу по составлению картинки сразу на несколько уровней. Но едва он приступает к делу, как по небольшой толпе зрителей пробегает легкий шумок. Я поднимаю голову и смотрю в сторону источника беспокойства — и там, посреди торгового центра, я сквозь стекла «Страны компьютерных чудес»™ ясно вижу возле поникших экзотических растений склонившуюся над какой-то коробкой худющую фигуру Эдди, который у нас в Ланкастере своего рода достопримечательность — он официально состоит на учете как ВИЧ-инфицированный.
Когда мы росли, еще до того как Джасмин вышла за Дэна и мы переехали в наш новый дом, Эдди Вудмен жил с нами по соседству вместе с отцом и двумя сестрами. Дети-Вудмены нам нравились, но виделись мы с ними нечасто, потому что они были старше нас. Но в Хэллоуин Эдди, Дебби и Джоанна любили делать все как полагается и непременно наряжались в костюмы, и самые замечательные костюмы были у Эдди. Однажды Эдди придумал костюм «Китти — девушки из салуна на Клондайке с сердцем из изысканных духов» и вываливал нам в мешочки щедрые пригоршни конфет, и вытаскивал из-под пояса с резинками четвертачки, чтобы бросить их в наши коробки с надписью ЮНИСЕФ. Он был великолепен. Девчонки его обожали, Джасмин тоже. Из него, как из рога изобилия, сыпались идеи, на что лучше употребить разные душистые травки, которые выращивала Джасмин, и у нас в доме по крайней мере на десяток лет раньше, чем в остальном округе Бентон, кориандр «из приправы превратился в гвоздь программы».
Потом, лет пять назад, Эдди уехал в Сиэтл, и Дебби с Джоанной не хотели ни с кем говорить на эту тему. Они еще долго ходили как убитые, и Джасмин тоже — она, правда, уклончиво намекала, что у Эдди вышла размолвка с мистером Вудменом.
А потом — а потом, что ж, несколько месяцев назад Эдди снова появился у нас: новый, худой, изможденный, весь какой-то замедленный Эдди — вернулся в Ланкастер, в свой старый дом, к Джоанне, и она одна стала ухаживать за ним, ведь мистер Вудмен за три года до того умер от удара, а Дебби вышла замуж за какого-то суперсерфингиста и живет с ним в Худ-Ривере, Орегон, совсем рядом со знаменитым каньоном на реке Колумбия. В маленьком городке, как наш, сплетни никого не щадят.
И вот сейчас Эдди стоит в полузаброшенном торговом центре, и все мы, находящиеся внутри «Страны компьютерных чудес»™, остро ощущаем Эддино присутствие, хотя и притворяемся молча, что как ни в чем не бывало заняты своими делами.
На прошлой неделе Скай изрекла: «В наше время не задумываться о сексе — все равно как не задумываться о том, из чего делают хот-доги». Вот и Эдди увидеть — примерно то же самое, что увидеть изнутри фабрику, где делают хот-доги. Похоже, все сходятся на том, что оптимальное отношение к современному сексу — считать его неким стандартным, абстрактным способом наспех заморить червячка, не вдаваясь в ненужные технологические подробности.
— Есть! — Пони хлопает в ладоши, и на экране застывает полностью собранная красотка в бикини седьмого уровня сложности. «Киберперчатки»® переходят к следующему компьютерному асу, а тем временем Эдди поднимает с пола свою коробку и, шаркая ногами, медленно бредет по длинному коридору к парковочной стоянке. Я тихо отдаляюсь от компьютерной братии и спешу за ним.
— Эдди…— окликаю я его.
Он останавливается, поворачивается и старается вспомнить, кто я.
— А, Тайлер Джонсон. Привет. — Кожа у него желтая, как-то странно, по-слоновьи морщинистая, как пленка на поверхности банки с латексной краской, которую забыли закрыть крышкой.
— Привет, Эдди. Ты куда, к парковке? Давай коробку, помогу тебе дотащить.
Эдди смотрит на коробку, вспоминает, что держит ее, и, помедлив, отдает мне. — Спасибо. Коробка увесистая, будь здоров.
— Эй, что у тебя там?
— Увлажнитель воздуха.
— Надо же. — Мы идем.
— Как там Дебби? — спрашиваю я.
— Хорошо. Детишки, двое. Все там же, в Худ-Ривере, с серфингистом.
— А Джоанна?
— Все никак мужика себе не подберет. Ты бы позвонил ей как-нибудь. Она до телятинки парной сама не своя.
— Эдди, зачем так грубо!
Мы подходим к двери из тонированного стекла, и я держу ее открытой, подпирая коробкой, пока Эдди выходит наружу. Потом он потихоньку плетется через холодную, продуваемую стоянку, где среди одинокого табунка машин затесался его «ниссан». Эдди для порядка спрашивает меня, как там мои (хотя можно не сомневаться, что все самое неприятное и гнусное давно ему известно благодаря местному сарафанному радио), и отпирает багажник, чтобы я поставил туда коробку. Но вот багажник снова закрыт, и мы оба стоим и молчим, мучаясь от какой-то взаимной неловкости, и я всем своим нутром понимаю, что я все еще не сделал чего-то главного, не поддающегося точному определению.
Эдди садится в машину, и у меня вдруг возникает чувство, острое, как наваждение, будто сейчас мне дан последний шанс совершить некий поступок, — чувство, уже посетившее меня однажды, когда я покидал Европу, только на этот раз оно связано с тем, что я вижу Эдди Вудмена живым. Может, это странное чувство — знак уходящей юности? Надеюсь, что так.
— Спасибо, Тайлер, — говорит он, включая зажигание. — Передай от меня привет Джасмин. Увидимся.
— Конечно, Эдди, — отвечаю я. — Пока.
Эдди трогает с места, а я, слабо махнув рукой, поворачиваюсь и иду назад в торговый центр, открывая дверь из тонированного стекла, и лицо мне обдает сладковатым теплом, будто я сунул его в мешок с подтаявшими конфетами во время веселого Хэллоуина, и в голове у меня гудит от непоправимой вины.
Я вижу Анну-Луизу, которая стоит возле забитой обугленной фанерой витрины «Св.Яппи». Она не замечает, что я иду к ней, так и стоит, скрестив на груди руки. Я тихонько подхожу к ней чуть сзади и, обхватив ее компактное, теплое тело, стискиваю ее в объятиях, как, наверно, должен был стиснуть Эдди Вудмена.
33
Представьте, что тот, кого вы любите, говорит вам: «Через десять минут тебя проткнут насквозь. Боль будет нестерпимой, и нет способа избежать ее». М-да… предстоящие десять минут превратятся тогда в страшную пытку, почти невыносимую, верно?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33