Так там живет вся твоя семья?
— Отец — да. А мать — в Новой Шотландии с парнем, который делает макеты кораблей. С ней не вижусь.
— Чем занимается твой отец?
— Преподает теорию марксизма в местном университете.
— Значит, марксизма.
— Да. И в башке у него полно всякого мусора.
— Я думала, ты сама что-то вроде экстремистки.
— Может. Но с ним так тяжело. Он до сих пор верит во все это коммунистическое дерьмо, сегодня это все равно что верить в охоту на ведьм. Глобализация — вот настоящий злой дух. Глобализация, смешанная с наукой. У папули настолько мозга за мозгу заехала, что он ничего не хочет знать кроме своего жалкого презрения к среднему классу — извиняюсь — к буржуазии.
Дженет решила сменить тему:
— Ну, а ты, Ники? Расскажи нам о себе.
— Ничего особенного. Я простая девчонка из среднего класса, которая слишком долго ждала, чтобы принять какие-нибудь важные жизненные решения, а те, которые принимала, чаще всего были не фонтан.
— Например?
— Например, я чертовски проголодалась.
Она указала на захудалый сетевой ресторанчик:
— Давайте-ка заедем вон туда. На вывеске написано, что на этой неделе бекон у них всего по девятнадцать центов.
— Я вегетарианка, — сказала Пшш. — Кроме того, меня тоже по утрам тошнит.
Ники заехала на стоянку. Зайдя в ресторан, они сразу же потребовали отдельную кабинку. Внутри ресторана царили оранжевый, пурпурный и коричневый цвета.
— Ничего себе жеребчик, — сказала Ники, когда официант отошел.
— В этом ресторане все пропахло мясом, — сказала Пшш, утирая нос — назревающая простуда.
— Все вегетарианцы — просто кучка самовлюбленных уродов, — сказала Ники. — Закажи себе какую-нибудь фруктовую гадость.
— Они, наверное, режут фрукты на тех же досках, что и туши, после того как забьют очередную корову.
— В таких местах, как это, — ответила Ники, — тебе подадут блюдо из фруктов, приготовленное полгода назад в лаборатории, занимающейся приготовлением фруктовых блюд, в Теннесси.
— Посмотрите, — сказала Дженет своим бодреньким голоском образца 1956 года. — Яичница. Как мило.
Ее материнский тон убедил Ники и Пшш внимательнее изучить меню. Дженет достала из сумочки коробку с таблетками и водрузила ее на стол.
Ники тут же заерзала на месте.
— Да у вас пилюльница размером с набор для вышивания. Неужели мне придется купить такую же?
Тут как раз вернулся официант, на бирке у которого было написано «Кевин».
— Ничего особенного, — сказал он. — У некоторых наших посетителей пилюльницы, как член у Шварценеггера.
— У нас обеих ВИЧ, — сказала Дженет, кивая на Ники.
— У меня тоже, — сообщил официант.
— Можно устроить вечеринку, — предложила Ники.
— Кажется, настало время прочувствованных объятий, — ответил официант, — но мой босс ест меня поедом, только чтобы я побыстрее крутился. Четверть часа назад приехал полный автобус французских туристов — французских французов, — а это самый страшный кошмар, который может присниться официанту, так что мне придется принять у вас заказы поживее. О чаевых не беспокойтесь.
Он принял заказ под доносящуюся из другого конца зала болтовню лягушатников.
— Так в чем дело с вашей семьей? — спросила Пшш. — Похоже, вы заразная семейка. Есть среди вас хоть один здоровый?
Ники посмотрела на Пшш и сменила тему:
— Я слышала, ты не особенно-то стремишься стать мамой?
— Смотрите-ка, молодая жена старого пердуна, оказывается, и разговаривать умеет.
— Какие изысканные манеры, — отреагировала Ники. — Опять вляпалась. Если тебе от этого будет легче, то знай, что я делала это, ну, с полдюжины раз.
— Это?
— Да, аборт.
— Я в туалет.
И Пшш тихонько исчезла.
— Я подумала, что, может, если она увидит рядом такую развалину, как я, то, пожалуй, не станет торопиться действовать.
— Ты хочешь детей?
— Да вроде. Но я буду паршивой матерью.
— Брось.
— Что ж, спасибо, Синди Брейди. Так или иначе, нам не на что заводить детей.
— Я и забыла. Он ведь разорился, верно?
— У, мы на такой мели, что просто тошно подумать!
— Но вы же ездили на рыбалку.
— Любезность со стороны одного из его так называемых друзей. А вы знаете, что мы едим, с тех пор как вернулись? Всякое мексиканское дерьмо. И хот-доги. Вот так. На пути из аэропорта набрали всякой фигни на оптовом складе. — Ники оглядела свои ногти и нашла их достаточно ухоженными. — Ненавижу быть бедной. Правда. И меня бесит, что я не могу вот так взять и бросить Теда.
— Это одно из самых романтических признаний, которые мне приходилось слышать за последние месяцы.
— И что еще меня бесит из-за всей этой истории со СПИДом, — сказала Ники, — так это то, что Тед может бросить меня. Представьте только: я забочусь о человеке, который запросто может вышвырнуть меня на помойку. — Она отхлебнула кофе. — Может, конечно, я не слишком высоко его ставлю. Мне-то без разницы, если я умру. А все эти коктейли из таблеток вызывают жировые отложения в самых неожиданных местах. Кончится тем, что у меня вырастет шесть титек.
— А с Тедом ты тоже так разговариваешь? — спросила Дженет.
— В принципе, да.
Дженет посмотрела через окно на сверкающую парковку.
— Я иногда думаю, что было бы, будь я более... передовой , как ты или как она... может быть, тогда наши отношения с Тедом сложились бы немножко по-другому?
— Вы? Пожалуй. А может, и нет. Тед говорит, что вы никогда не ругались. Только что вам случалось «немного погорячиться». Это его словцо «погорячиться».
— Случалось. Неприглядная черта. Больше я не горячусь.
— Пойду поищу Гвендолин, — сказала Ники. — Надо порадеть за семью, какие бы запутанные ни были отношения.
Она встала, обернулась и сказала:
— Дженет, а вы пока последите за этими двумя обаяшками-летчиками, которые сейчас зайдут.
— Вижу, Ники, тебе стоп-кран не нужен.
— Нет.
Ники направилась к дамской комнате рядом с кассой и поравнялась с щеголеватыми, бронзовыми от загара летчиками, входившими в дверь. Она обменялась улыбками с менее загорелым из двух, который одним движением сгреб ее за талию и залепил рот скотчем. Сделав это, он проорал:
— Эй, вы все. Слушайте. Слушайте, мать вашу! Вот наша первая заложница. Если кто-нибудь пикнет, я снесу башку этой голливудской Барби. Никаких мобильников, никаких пейджеров, никаких девять один один — тихо!
Второй летчик поднял винтовку, передернул затвор и выпалил в блюдо с пирожками, задев руку Кевина. Месиво из крови и пирожной начинки расплескалось по кассовому прилавку и полу. Посетители завизжали; следующим выстрелом летчик разнес стеклянную витрину с закусками; какие-то два человека на стоянке, пригнувшись, побежали к изгороди. «Заткнитесь все, мать вашу! — завопил летчик посветлее. — Мы делаем дело и не хотим, чтобы нам мешали. Мой друг Тодд сейчас обойдет зал, так что, будьте добры, отдайте ему все ваши драгоценности. Все французишки любят драгоценности, и, предупреждаю, — никакого диснеевского дерьма , повторяю — никакого диснеевского дерьма — ne pas de merde a la Disney. Всяких там дешевых брошек с Королем Львом или браслетов с Русалочкой, иначе Тодд в виде наказания может отстрелить вам палец».
Французы возбужденно зачирикали между собой; летчик выстрелил одному из них, мужчине средних лет, прямо в грудь. В зале наступила тишина. Дженет видела стальной ствол, ткнувшийся в правое ухо Ники; она вспомнила, как в детстве отец притворялся, что вытаскивает у нее из уха четвертак. В висок словно вонзилось пчелиное жало.
Наши жизни устроены главным образом так, чтобы отражать стрелы, которые мечут в нас законы вероятности. В доступных случаях мы изолируем себя от произвольных актов ненависти и разрушения. Это всегда было присуще человеку: стены, которые мы возводим между своим и соседними домами, настороженность, с которой мы встречаем незнакомца. Одного человека из шести миллионов поражает молния. Пятнадцать человек из ста испытывают клиническую депрессию. Одна женщина из шестнадцати заболевает раком груди. У одного ребенка из тридцати тысяч обнаруживается серьезная деформация конечностей. Каждый американец из пяти становится жертвой жестокого преступления. День, в который не происходит ничего плохого, — чудо, день, когда все плохое, что могло произойти, не происходит. Унылый день — триумф человеческого духа, а скука — роскошь, не имеющая равных в истории человечества.
Дженет вышла из кабинки и направилась к Кевину.
Налетчик у кассы сказал: «Давайте-ка обратно, леди». Ники пыталась кричать сквозь залепивший ей рот скотч.
— Мне уже шестьдесят пять, ты, хамло. Можешь меня пристрелить, но я помогу Кевину. Уверена, твои кореша зауважают тебя, если ты пристрелишь безоружную шестидесятипятилетнюю женщину.
Дженет опустилась на пол рядом с Кевином и взяла его за руку.
Летчик номер два, «Тодд», метался от стола к столу, собирая драгоценности европейцев в холщовый мешок. Когда одна из женщин отказалась, он сказал: «Может, хватит в игрушки играть, а?» Бах . Он прострелил ступню сидевшему рядом с ней мужчине. До Дженет донеслись пронзительные вопли и тихое позвякивание монет и драгоценностей, падавших в мешок с добычей.
— Пора! — крикнул летчик, державший Ники. — Шевелись!
Тодд рванулся к входной двери как раз в тот момент, когда Пшш, ни сном ни духом не ведавшая о разыгравшейся в ресторане драме, выходила из уборной рядом с дверью. Летчик схватил ее сумочку, но она рванула ее на себя с такой силой, что содержимое высыпалось на пол — сотни пятидесятидолларовых банкнот.
— Ни фига себе, — сказал летчик номер два, на секунду остановившись, чтобы подобрать пачку.
— Времени нет. Пошли. Двигай.
В мгновение ока оба скрылись за дверью и исчезли. Ники сорвала кляп со рта. Она жадно вдыхала воздух, будто долго находилась глубоко под водой, а теперь старалась продлить мечту о том, что ей удалось выплыть.
Дженет посмотрела вниз — линолеум перед ней был весь в крови густого пурпурного цвета, как сироп от кашля. Ники что-то говорила ей, но Дженет казалось, что губы ее шевелятся абсолютно беззвучно.
Никто так и не шевельнулся. Запах подгоревших завтраков доносился с кухни, где, как узнала позднее Дженет, весь персонал заперся в холодильнике. Дюжина полицейских ворвалась в зал с ревом: «Никому не двигаться!» Санитары перескакивали через стойки и перегородки, спеша добраться до раненого француза. Фотографы не теряли времени, запечатлевая сцену, и кровь Кевина казалась черной в свете вспышек.
Дженет заметила, что Пшш подбирает пачки банкнот... щипцами для пончиков?
— Не трогайте эти деньги! — взревел коп.
— Пошел ты, это мои деньги. Эти задницы хотели отнять их у меня.
— Господи, Пшш, — сказала Ники. — Откуда у тебя такая куча полтинникоз?
Менеджер подтвердил, что деньги принадлежат Пшш, но полицейские все равно просили ее не трогать улику.
— Что? А как я потом соскребу с них грязь, когда она присохнет?
— Оставьте их на месте, мэм, иначе мне придется обвинить вас в том, что вы исказили картину преступления.
Пшш швырнула сумочку на пол. Санитары в космической амуниции склонились над Кевином, в то время как двое полицейских записывали со слов Ники описание налетчиков.
— Первый был симпатичный, вроде Кевина Костнера, но глаза у него были недобрые, как будто в детстве он отрывал лапки жукам и истязал зверюшек. Кожа нечистая — то ли от наркотиков, то ли от сладкого. На правом предплечье — татуировка, синий кельтский крест, и еще от него так разило перегаром!
— Мы не можем включить это в отчет, мэм.
Кевина подняли и положили на каталку, Дженет поддерживала его здоровую руку. Санитары укрыли его шуршащей простыней из серебристого пластика — космическим одеялом. Когда носилки выкатили на улицу, покрывало мгновенно вспыхнуло на солнце, став похожим на хрусткую упаковку из фольги.
Дженет изложила свою версию случившегося полицейским округа Оранж, а потом снова настала очередь Ники. Пока ее допрашивали, один из офицеров заговорил с Пшш. Дженет страшно злило, что до нее доносились только обрывки того, что говорила Пшш...
— ...Я с ними, — Пшш ткнула в сторону Ники и Дженет, — но чисто случайно. Раньше встречалась с сыном этой старушки.
Раньше встречалась?
Пшш не тянула на образец теплого отношения между поколениями. Она хотела выбраться из ресторана, и поскорее. Ей наконец разрешили собрать оставшиеся банкноты. Хозяин показал ей шланг за рестораном, под которым официанты обычно споласкивали мусорные ведра. Через несколько минут там ее и нашли Ники и Дженет. Она раскладывала сушиться отмытые купюры на белоснежной, недавно выкрашенной полке, где по ним ползали муравьи, ища поживы в остатках кровяных энзимов.
— Мы скоро уезжаем, — сказала Дженет и добавила: — Тебе с нами ехать необязательно. Поправь меня, если я не права, но у меня такое предчувствие, что мы вряд ли еще увидимся.
Услышав это, Пшш стала еще сосредоточеннее оттирать свои деньги.
— Как бы там ни было, — сказала Ники,—через пару минут мы получим официальный развод, так что можешь рассказать нам, откуда у тебя такая уйма наличных. Это я из чистого любопытства спрашиваю. Если я этого не узнаю, то у меня будет зудеть в одном месте до того дня, пока меня не собьет автобус.
— Я заработала их своим телом, — ответила Пшш.
Шланг перекрутился, она нагнулась и выпрямила его.
— Не поняла, — сказала Дженет. — Может, объяснишь по порядку?
Пшш оставила купюры в покое и посмотрела на Ники:
— Так, значит, Брайан жаловался, что я хочу сделать аборт, верно? Наверняка жаловался — этот сосунок боится любой смерти.
Пшш возобновила свои операции и продолжала:
— Есть одна леди в Дайтона-Бич. Муж у нее запчастями торгует. Классный парень, но бесплодный, а они хотят детей. Вот и все. Спасибо тебе, интернет. Так что эти деньги — мой аванс. Брайан дуралей, но внешность у него хоть куда, а его сестра — космонавтка, в результате я выторговала шестизначную сумму. Я сказала, что хочу сделать аборт, потому что думала, что он так и будет носиться со своими мыслями о смерти.
— Постой, постой, постой , — сказала Дженет, — так ты что же, собираешься продать ребенка?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33