комплект мебели для ванн польша
Из-за цветного переднего обреза (переднего поля страниц) этот том выглядел как одна из «золотых книг», которые он показывал ей месяцем раньше. Она кивнула:
— Точно такой же, да. Такой же узор, я хотела сказать.
— Странно… очень странно. — Он крутил пальцами клочок своей нечесаной бороды, задумчиво поглядывая на эту тисненую кожу. — Но ты говоришь, что страницы не были окрашены? — Она отрицательно покачала головой. — Гм-м, — хмуро промычал он, опустив нос в свой грязный плоеный воротник. — Надо же, и правда крайне странно.
— Как ты думаешь, ее привезли из Константинополя?
— О, возможно. — Он вдруг встряхнул головой. Похоже, эта идея взволновала его. — Да, могло быть и так. Разумеется, нельзя судить о книге по ее переплету. Но, судя по твоему описанию, это были мусульманские украшения, известные как «ребеск», или арабески, их обычно применяли переплетчики Стамбула. В нашей библиотеке имелась дюжина подобных книг, но та, что ты описываешь, гм-м-м…
Открыв книгу, он начал медленно перелистывать ее пурпурные листы. Эмилия помнила, как он рассказывал ей, что эти страницы сделаны из кожи нерожденных телят, иногда на один том требовалось до пятидесяти особей. Такой материал назывался «пергамен». Телят оглушали и тщательно выпускали кровь, затем снимали шкуру. Утраченное ремесло, утверждал Вилем.
— Но все-таки, что это могло быть? — Она следила за его лицом, размышляя, говорит ли он ей все, что знает. — Нечто ценное, ты полагаешь?
Он пожал узкими плечами и аккуратно отложил фолиант в сторону.
— О, это могло быть все, что угодно. Но думаю — ценное. Возможно, крайне ценный манускрипт. Особенно если его привезли из Константинополя. Понимаешь, тамошние библиотеки и мужские монастыри были величайшими в мире хранилищами древних знаний.
Он говорил, как обычно, когда был в ударе, подергивая бородку и устремив в пространство остекленевший взгляд. Неистовство танцующих в зале первого этажа придворных было хорошо слышно под сводчатым потолком погреба, но Вилем явно ничего не замечал.
— За несколько прошлых столетий именно в Константинополе обнаружили больше всего произведений греческих и римских авторов. Бесценные открытия, заметь! Одиннадцать пьес Аристофана… семь Эсхила… поэзия Никандра и Мусей … «Труды и дни» Гесиода… сочинения Марка Аврелия… Да что там, даже «Элементы» Евклида, хвала Всевышнему! Ни одна из этих книг не дожила бы до наших дней, если бы ее не переписали для архивов Константинополя. Они могли бесследно исчезнуть, все до последней. И насколько беднее стал бы мир от такой потери!
Эмилия сдержанно кивнула, слегка удивившись, однако, пылкости его рассказа, который ей уже приходилось слышать прежде. Она знала, что Вилему были духовно близки те скромные труженики, которые стремились собрать и сохранить документы, обнаруженные ими в пострадавших от пожаров или войн библиотеках Александрии, Афин или Рима. И себя он, безусловно, считал таким же тружеником.
— Но эти турки…
— О да, да, — встрепенулся он. — Турки. Именно турки. Ужасное несчастье! Сколько бесценных манускриптов было утрачено во время вторжения Султана в тысяча четыреста пятьдесят третьем году! Или вернее, — добавил он, — сколько бесценных манускриптов до сих пор не обнаружено!
Она вновь кивнула, чувствуя признаки спазматической боли в животе. Винный погреб вдруг показался ужасно душным и тесным; ей стало почти нечем дышать. От законопаченных паклей и пеньковыми очесами ящиков исходил смолистый дух — резкий, неприятный запах, который, как многое другое в последние дни, вызывал у Эмилии вдобавок ко всему еще и тошноту. Ей вспомнился корабельный трюм, в котором она путешествовала из Маргита в Голландию на «Наследном принце» семь лет назад. Тогда у нее началась морская болезнь. И сейчас голова ее болела и кружилась точно таким же образом. Казалось, она кружится в одном направлении, а живот — в другом, словно все действительно происходит на борту зловонного, попавшего в шторм корабля.
Но она сделала глубокий вдох и попыталась сосредоточиться на словах Вилема. Конечно, она отлично знала эту историю — он рассказывал об этом не меньше полудюжины раз. Когда султан Мехмет захватил Константинополь в 1453 году, его люди украли сотни ценнейших манускриптов из церквей и монастырей, даже из самого императорского дворца. Лишь малую часть этих произведений удалось потом разыскать благодаря таким замечательным и отважным агентам, как Джакопо да Скарперия, Гизелин де Бусбек, да и сам сэр Амброз. История этих находок вызывала у Вилема одновременно восторг и ужас: еще пара дней — и древние манускрипты окончательно пропали бы, поскольку владевшие ими торговцы уже собирались стереть старые тексты и продать чистые пергаменты для новых записей. Какие еще сокровища древних знаний могли так балансировать на острие ножа, между уничтожением и открытием, как тот единственный пергамент с сочинениями Катулла, что был обнаружен — по утверждению Вилема — в виде пробки затыкающей винную бочку в одной из таверн Вероны?
— …книги Херемона. Его трактат о египетских иероглифах упоминался как Михаилом Пселлом так и Джоном Цецесом, но его никто не видел с тех пор — со времен разграбления Константинополя. И еще много других книг и свитков могли бы быть найдены. Нам известно, что Эсхил написал более девяноста пьес, однако найдено только семь, а из трудов Historae и Annales Тацита осталось меньше половины, из исходных тридцати книг обнаружено всего пятнадцать — и половина из них фрагменты! Или Каллимах — он написал восемь сотен томов, из которых сейчас известно всего лишь несколько отрывков Может статься, существуют даже неизвестные нам работы самого Аристотеля, ожидающие своего открытия в Стамбуле. Его слава в древнем мире зиждилась на нескольких диалогах — так называемых экзотерических и гипомнематических сочинениях, — но ни одного из этих текстов никто не видел и не читал уже на протяжении веков, — Вилем помедлил секунду, и взгляд его медленно вернулся к лицу собеседницы. — Так вот, именно такие книги, как ты понимаешь, сэр Амброз надеялся отыскать в Стамбуле.
Эмилия медленно кивнула. Стамбульские путешествия сэра Амброза стали легендарными, по крайней мере для Вилема. Многие сочинения, привезенные этим англичанином из владений султана, — к примеру, трактат Аристотеля на тему астрономических исследований, «История астрологии», сочинение, упоминаемое Диогеном Лаэртским , но совершенно неизвестное Европе, — считались, утверждал он, величайшими сокровищами библиотеки.
— Он был одним из агентов императора Рудольфа — говорил Вилем, — начиная с тысяча шестьсот шестого года. Именно в тот год затянувшаяся война с турками наконец закончилась, и путешествия в оттоманские владения стали менее опасными. Но сэр Амброз добирался до Стамбула еще раньше, скорее всего в качестве драгомана при одном из английских посольств. Говорили, что он был знаком с самим Великим Визирем и впервые попал на прием к императору благодаря Мехмету Аге, послу султана в Праге. Сэр Амброз подарил Рудольфу манускрипт Carmina de mystica philosophia Гелиодора , бесценное произведение по оккультной науке — оно в одном из наших ящиков, — некогда принадлежавшее Константину Седьмому . Тогда Рудольф поручил ему продолжить поиски. И он организовал покупку известных пергаментов из коллекции султана. А другие затерянные манускрипты находил на городских базарах и в мечетях. И именно в таких местах, — сказал он, повышая голос в надежде перекрыть назойливый шум, доносящийся сверху, — он обнаружил эти палимпсесты.
— Извини, что?
— Палимпсесты, — повторил он, — древние пергаменты, исходный текст которых стерли и заменили новым. Видишь ли, пергаменты часто использовались повторно. На них всегда был большой спрос. Но иногда исходные тексты оказывались не полностью стертыми или со временем начинали проступать на поверхность между строчками новой записи. Сэр Амброз умудрился восстановить их средствами алхимии, оживляя угольную составляющую исходных чернил. Одна из этих рукописей оказалась сочинением Аристотеля по астрономии, другая — комментариями к Гомеру, писанными Аристофаном Византийским. — Он махнул рукой на стоявшие перед ним ящики. — Они тоже где-то здесь. Но что до того тома, который видела ты… — Его узкие плечи дернулись. — Насколько мне известно, сэр Амброз вот уже лет десять не ездил в оттоманские земли, и я понятия не имею, откуда мог появиться этот манускрипт. И естественно, не представляю, кем он написан.
После этого он замолчал и, поднявшись с бочки, возобновил свою работу, старательно обследуя каждую книгу и проверяя, чтобы ее упаковка не была как слишком тесной, так и слишком свободной. Шум веселья в зале становился все громче, проникая в погреб через каменный потолок чередой глухих ударов. У Эмилии кружилась голова, и она испытывала небывалую слабость. Ее больше не волновал сэр Амброз и его драгоценная рукопись — как и все прочие книги, над которыми Вилем трясся, словно мать над младенцами. Ее больше не волновала даже сама королева. Она хотела только, чтобы это путешествие закончилось и двор прекратил эти тяжкие странствия. Бранденбург — вот что сейчас волновало ее. Все ее мысли были устремлены к нему. Она даже начала представлять, как они с Вилемом устроят там свою жизнь. Она сможет работать белошвейкой, он откроет книжную лавку, а то устроится учителем к сыну какого-нибудь богатого бранденбуржца. Они смогут жить вместе в маленьком домике под стенами городского замка.
— Как ты думаешь, двор едет в Бранденбург? — спросила она наконец.
— Королева может ехать, куда пожелает, — пробурчал он, — в Кюстрин, Шпандау или Берлин, где только ее примут. — Он вновь склонился над ящиком. — Но в Бранденбурге ей долго укрываться не дадут. Как, впрочем, и в любом другом месте в империи.
— Правда? — Образы белошвейки и учителя растаяли без следа; их маленький домик скрылся за обрывистым и кровавым горизонтом. — Но почему ты так думаешь?
— Потому что бранденбуржцы — кальвинисты, вот почему. — Он пожал плечами. — Им придется отбиваться от лютеран из соседней Саксонии, которая уже захватила Лужицы. Не говоря уж о том, что Георг Вильгельм получил некий имперский рескрипт от Фердинанда. — Вилем начал распеленывать один из томов. — Разве ты не знаешь последних слухов? Император не советует Бранденбургу терпеть присутствие короля и королевы Богемии в его владениях. Нет, нет, нет, — он безнадежно покачал головой. — Королеве опасно пока появляться в Бранденбурге. И книги тоже не будут в безопасности в Бранденбурге. Как, впрочем, и в любом другом месте империи, коли на то пошло, — добавил он. — Уж я-то точно не собираюсь следовать за ней в Бранденбург.
— Не собираешься в Бранденбург? — Эмилия почувствовала, как у нее свело живот от тошнотворного страха. — Но куда же тогда?…
Несколько минут назад, когда она пыталась рассказать ему о страшной битве, о мертвых в реке, он сказал, что его мало волнует судьба Богемии и еще меньше — судьбы ее короля и королевы, парочки глупцов и прожигателей жизни, которые так жаждали распродать свои сокровища в обмен на солдат и пушки. Говорили же, что Фридрих предлагал ганзейским купцам Пфальц — в том числе и его знаменитую библиотеку — в обмен на прибежище в Любеке. Так для какой же отвратительной сделки, чтобы спасти свою шкуру, он приберегал бесценную коллекцию Испанских залов? В общем, Вилем намерен уберечь эти книги от короля Фридриха — а заодно и от мародерствующих войск Габсбурга.
В этот момент с лестницы донеслись шаркающие и гулкие звуки шагов, но Эмилия даже не заметила этого шума. Она поднялась с бочки. Сводчатый потолок, казалось, закружился над головой.
— Что ты такое говоришь? Куда же тогда ты отправишься, если не в Бранденбург?
— Ах, вот и он… — Похоже, Вилем не слышал ее. Он высоко поднял распеленутый том, точно священник, поднимающий младенца над купелью. Завитки пара поднимались над его вспотевшим лбом. — Как вижу, великий Коперник отлично перенес это путешествие.
— Герр Йерасек…
Звук шагов прекратился. Вошедший в погреб неряшливого вида, захмелевший мальчик-паж отвесил неуклюжий поклон. Герр Йерасек, опять-таки в молитвенной позе, склонился над очередным ящиком. Эмилия пошатнулась и нащупала руками бочку. До боли закусив губу, она почувствовала вкус крови. Все ясно: его волнуют только книги. Больше ничего.
— Frаulein … — Очередной неуклюжий поклон. Мальчик ухватился за край одной из бочек, чтобы не упасть. — Mein Herr ? Вы были бы очень любезны, если бы соблаговолили… — он словил отрыжку затянутой в перчатку рукой, — соблаговолили подняться наверх в бальный зал. Устраивается развлечение, — произнес он, запинаясь на каждом слове, — для нашей королевы Елизаветы.
Сверху доносились какой-то треск и грохот, поскольку придворные устроили импровизированную игру в кегли, используя для этой цели кувшины, шляпы и севильские апельсины, фрукты катались по полу, попадая под ноги пар, танцующих зажигательные кадрили и гавоты. Под рев одобрительных возгласов по залу с грохотом прокатился винный бочонок. Еле держась на ногах, мальчик вернулся к лестнице и начал подниматься по ней. Эмилия присела на бочку и схватилась за ее железные обручи для надежности.
— Была заключена одна сделка, — сказал наконец Вилем. Он говорил тихо, хотя мальчик уже удалился. — Выгодная сделка, — прошептал он и добавил еще что-то, но его последние слова заглушили очередные грохочущие удары с потолка и взрывы смеха, плывущие вниз по лестнице.
— Сделка? — Она подалась вперед, чтобы лучше слышать его.
— Да, с Англией, — повторил он. Склонившись над ящиком, он, казалось, говорил уже сам с собой. — Мы отправимся в Англию, вот куда.
Глава 6
Эльзас ранним утром был спокойным и мирным, словно убаюканным какими-то тихими надеждами. Когда мой наемный экипаж остановился в начале Уайтфрайерс-стрит, дома здесь, окутанные сероватым светом, еще выглядели совершенно нематериально, подобно театральному заднику, ожидающему, когда рабочие сцены снимут его и оттащат обратно на склад декораций.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
— Точно такой же, да. Такой же узор, я хотела сказать.
— Странно… очень странно. — Он крутил пальцами клочок своей нечесаной бороды, задумчиво поглядывая на эту тисненую кожу. — Но ты говоришь, что страницы не были окрашены? — Она отрицательно покачала головой. — Гм-м, — хмуро промычал он, опустив нос в свой грязный плоеный воротник. — Надо же, и правда крайне странно.
— Как ты думаешь, ее привезли из Константинополя?
— О, возможно. — Он вдруг встряхнул головой. Похоже, эта идея взволновала его. — Да, могло быть и так. Разумеется, нельзя судить о книге по ее переплету. Но, судя по твоему описанию, это были мусульманские украшения, известные как «ребеск», или арабески, их обычно применяли переплетчики Стамбула. В нашей библиотеке имелась дюжина подобных книг, но та, что ты описываешь, гм-м-м…
Открыв книгу, он начал медленно перелистывать ее пурпурные листы. Эмилия помнила, как он рассказывал ей, что эти страницы сделаны из кожи нерожденных телят, иногда на один том требовалось до пятидесяти особей. Такой материал назывался «пергамен». Телят оглушали и тщательно выпускали кровь, затем снимали шкуру. Утраченное ремесло, утверждал Вилем.
— Но все-таки, что это могло быть? — Она следила за его лицом, размышляя, говорит ли он ей все, что знает. — Нечто ценное, ты полагаешь?
Он пожал узкими плечами и аккуратно отложил фолиант в сторону.
— О, это могло быть все, что угодно. Но думаю — ценное. Возможно, крайне ценный манускрипт. Особенно если его привезли из Константинополя. Понимаешь, тамошние библиотеки и мужские монастыри были величайшими в мире хранилищами древних знаний.
Он говорил, как обычно, когда был в ударе, подергивая бородку и устремив в пространство остекленевший взгляд. Неистовство танцующих в зале первого этажа придворных было хорошо слышно под сводчатым потолком погреба, но Вилем явно ничего не замечал.
— За несколько прошлых столетий именно в Константинополе обнаружили больше всего произведений греческих и римских авторов. Бесценные открытия, заметь! Одиннадцать пьес Аристофана… семь Эсхила… поэзия Никандра и Мусей … «Труды и дни» Гесиода… сочинения Марка Аврелия… Да что там, даже «Элементы» Евклида, хвала Всевышнему! Ни одна из этих книг не дожила бы до наших дней, если бы ее не переписали для архивов Константинополя. Они могли бесследно исчезнуть, все до последней. И насколько беднее стал бы мир от такой потери!
Эмилия сдержанно кивнула, слегка удивившись, однако, пылкости его рассказа, который ей уже приходилось слышать прежде. Она знала, что Вилему были духовно близки те скромные труженики, которые стремились собрать и сохранить документы, обнаруженные ими в пострадавших от пожаров или войн библиотеках Александрии, Афин или Рима. И себя он, безусловно, считал таким же тружеником.
— Но эти турки…
— О да, да, — встрепенулся он. — Турки. Именно турки. Ужасное несчастье! Сколько бесценных манускриптов было утрачено во время вторжения Султана в тысяча четыреста пятьдесят третьем году! Или вернее, — добавил он, — сколько бесценных манускриптов до сих пор не обнаружено!
Она вновь кивнула, чувствуя признаки спазматической боли в животе. Винный погреб вдруг показался ужасно душным и тесным; ей стало почти нечем дышать. От законопаченных паклей и пеньковыми очесами ящиков исходил смолистый дух — резкий, неприятный запах, который, как многое другое в последние дни, вызывал у Эмилии вдобавок ко всему еще и тошноту. Ей вспомнился корабельный трюм, в котором она путешествовала из Маргита в Голландию на «Наследном принце» семь лет назад. Тогда у нее началась морская болезнь. И сейчас голова ее болела и кружилась точно таким же образом. Казалось, она кружится в одном направлении, а живот — в другом, словно все действительно происходит на борту зловонного, попавшего в шторм корабля.
Но она сделала глубокий вдох и попыталась сосредоточиться на словах Вилема. Конечно, она отлично знала эту историю — он рассказывал об этом не меньше полудюжины раз. Когда султан Мехмет захватил Константинополь в 1453 году, его люди украли сотни ценнейших манускриптов из церквей и монастырей, даже из самого императорского дворца. Лишь малую часть этих произведений удалось потом разыскать благодаря таким замечательным и отважным агентам, как Джакопо да Скарперия, Гизелин де Бусбек, да и сам сэр Амброз. История этих находок вызывала у Вилема одновременно восторг и ужас: еще пара дней — и древние манускрипты окончательно пропали бы, поскольку владевшие ими торговцы уже собирались стереть старые тексты и продать чистые пергаменты для новых записей. Какие еще сокровища древних знаний могли так балансировать на острие ножа, между уничтожением и открытием, как тот единственный пергамент с сочинениями Катулла, что был обнаружен — по утверждению Вилема — в виде пробки затыкающей винную бочку в одной из таверн Вероны?
— …книги Херемона. Его трактат о египетских иероглифах упоминался как Михаилом Пселлом так и Джоном Цецесом, но его никто не видел с тех пор — со времен разграбления Константинополя. И еще много других книг и свитков могли бы быть найдены. Нам известно, что Эсхил написал более девяноста пьес, однако найдено только семь, а из трудов Historae и Annales Тацита осталось меньше половины, из исходных тридцати книг обнаружено всего пятнадцать — и половина из них фрагменты! Или Каллимах — он написал восемь сотен томов, из которых сейчас известно всего лишь несколько отрывков Может статься, существуют даже неизвестные нам работы самого Аристотеля, ожидающие своего открытия в Стамбуле. Его слава в древнем мире зиждилась на нескольких диалогах — так называемых экзотерических и гипомнематических сочинениях, — но ни одного из этих текстов никто не видел и не читал уже на протяжении веков, — Вилем помедлил секунду, и взгляд его медленно вернулся к лицу собеседницы. — Так вот, именно такие книги, как ты понимаешь, сэр Амброз надеялся отыскать в Стамбуле.
Эмилия медленно кивнула. Стамбульские путешествия сэра Амброза стали легендарными, по крайней мере для Вилема. Многие сочинения, привезенные этим англичанином из владений султана, — к примеру, трактат Аристотеля на тему астрономических исследований, «История астрологии», сочинение, упоминаемое Диогеном Лаэртским , но совершенно неизвестное Европе, — считались, утверждал он, величайшими сокровищами библиотеки.
— Он был одним из агентов императора Рудольфа — говорил Вилем, — начиная с тысяча шестьсот шестого года. Именно в тот год затянувшаяся война с турками наконец закончилась, и путешествия в оттоманские владения стали менее опасными. Но сэр Амброз добирался до Стамбула еще раньше, скорее всего в качестве драгомана при одном из английских посольств. Говорили, что он был знаком с самим Великим Визирем и впервые попал на прием к императору благодаря Мехмету Аге, послу султана в Праге. Сэр Амброз подарил Рудольфу манускрипт Carmina de mystica philosophia Гелиодора , бесценное произведение по оккультной науке — оно в одном из наших ящиков, — некогда принадлежавшее Константину Седьмому . Тогда Рудольф поручил ему продолжить поиски. И он организовал покупку известных пергаментов из коллекции султана. А другие затерянные манускрипты находил на городских базарах и в мечетях. И именно в таких местах, — сказал он, повышая голос в надежде перекрыть назойливый шум, доносящийся сверху, — он обнаружил эти палимпсесты.
— Извини, что?
— Палимпсесты, — повторил он, — древние пергаменты, исходный текст которых стерли и заменили новым. Видишь ли, пергаменты часто использовались повторно. На них всегда был большой спрос. Но иногда исходные тексты оказывались не полностью стертыми или со временем начинали проступать на поверхность между строчками новой записи. Сэр Амброз умудрился восстановить их средствами алхимии, оживляя угольную составляющую исходных чернил. Одна из этих рукописей оказалась сочинением Аристотеля по астрономии, другая — комментариями к Гомеру, писанными Аристофаном Византийским. — Он махнул рукой на стоявшие перед ним ящики. — Они тоже где-то здесь. Но что до того тома, который видела ты… — Его узкие плечи дернулись. — Насколько мне известно, сэр Амброз вот уже лет десять не ездил в оттоманские земли, и я понятия не имею, откуда мог появиться этот манускрипт. И естественно, не представляю, кем он написан.
После этого он замолчал и, поднявшись с бочки, возобновил свою работу, старательно обследуя каждую книгу и проверяя, чтобы ее упаковка не была как слишком тесной, так и слишком свободной. Шум веселья в зале становился все громче, проникая в погреб через каменный потолок чередой глухих ударов. У Эмилии кружилась голова, и она испытывала небывалую слабость. Ее больше не волновал сэр Амброз и его драгоценная рукопись — как и все прочие книги, над которыми Вилем трясся, словно мать над младенцами. Ее больше не волновала даже сама королева. Она хотела только, чтобы это путешествие закончилось и двор прекратил эти тяжкие странствия. Бранденбург — вот что сейчас волновало ее. Все ее мысли были устремлены к нему. Она даже начала представлять, как они с Вилемом устроят там свою жизнь. Она сможет работать белошвейкой, он откроет книжную лавку, а то устроится учителем к сыну какого-нибудь богатого бранденбуржца. Они смогут жить вместе в маленьком домике под стенами городского замка.
— Как ты думаешь, двор едет в Бранденбург? — спросила она наконец.
— Королева может ехать, куда пожелает, — пробурчал он, — в Кюстрин, Шпандау или Берлин, где только ее примут. — Он вновь склонился над ящиком. — Но в Бранденбурге ей долго укрываться не дадут. Как, впрочем, и в любом другом месте в империи.
— Правда? — Образы белошвейки и учителя растаяли без следа; их маленький домик скрылся за обрывистым и кровавым горизонтом. — Но почему ты так думаешь?
— Потому что бранденбуржцы — кальвинисты, вот почему. — Он пожал плечами. — Им придется отбиваться от лютеран из соседней Саксонии, которая уже захватила Лужицы. Не говоря уж о том, что Георг Вильгельм получил некий имперский рескрипт от Фердинанда. — Вилем начал распеленывать один из томов. — Разве ты не знаешь последних слухов? Император не советует Бранденбургу терпеть присутствие короля и королевы Богемии в его владениях. Нет, нет, нет, — он безнадежно покачал головой. — Королеве опасно пока появляться в Бранденбурге. И книги тоже не будут в безопасности в Бранденбурге. Как, впрочем, и в любом другом месте империи, коли на то пошло, — добавил он. — Уж я-то точно не собираюсь следовать за ней в Бранденбург.
— Не собираешься в Бранденбург? — Эмилия почувствовала, как у нее свело живот от тошнотворного страха. — Но куда же тогда?…
Несколько минут назад, когда она пыталась рассказать ему о страшной битве, о мертвых в реке, он сказал, что его мало волнует судьба Богемии и еще меньше — судьбы ее короля и королевы, парочки глупцов и прожигателей жизни, которые так жаждали распродать свои сокровища в обмен на солдат и пушки. Говорили же, что Фридрих предлагал ганзейским купцам Пфальц — в том числе и его знаменитую библиотеку — в обмен на прибежище в Любеке. Так для какой же отвратительной сделки, чтобы спасти свою шкуру, он приберегал бесценную коллекцию Испанских залов? В общем, Вилем намерен уберечь эти книги от короля Фридриха — а заодно и от мародерствующих войск Габсбурга.
В этот момент с лестницы донеслись шаркающие и гулкие звуки шагов, но Эмилия даже не заметила этого шума. Она поднялась с бочки. Сводчатый потолок, казалось, закружился над головой.
— Что ты такое говоришь? Куда же тогда ты отправишься, если не в Бранденбург?
— Ах, вот и он… — Похоже, Вилем не слышал ее. Он высоко поднял распеленутый том, точно священник, поднимающий младенца над купелью. Завитки пара поднимались над его вспотевшим лбом. — Как вижу, великий Коперник отлично перенес это путешествие.
— Герр Йерасек…
Звук шагов прекратился. Вошедший в погреб неряшливого вида, захмелевший мальчик-паж отвесил неуклюжий поклон. Герр Йерасек, опять-таки в молитвенной позе, склонился над очередным ящиком. Эмилия пошатнулась и нащупала руками бочку. До боли закусив губу, она почувствовала вкус крови. Все ясно: его волнуют только книги. Больше ничего.
— Frаulein … — Очередной неуклюжий поклон. Мальчик ухватился за край одной из бочек, чтобы не упасть. — Mein Herr ? Вы были бы очень любезны, если бы соблаговолили… — он словил отрыжку затянутой в перчатку рукой, — соблаговолили подняться наверх в бальный зал. Устраивается развлечение, — произнес он, запинаясь на каждом слове, — для нашей королевы Елизаветы.
Сверху доносились какой-то треск и грохот, поскольку придворные устроили импровизированную игру в кегли, используя для этой цели кувшины, шляпы и севильские апельсины, фрукты катались по полу, попадая под ноги пар, танцующих зажигательные кадрили и гавоты. Под рев одобрительных возгласов по залу с грохотом прокатился винный бочонок. Еле держась на ногах, мальчик вернулся к лестнице и начал подниматься по ней. Эмилия присела на бочку и схватилась за ее железные обручи для надежности.
— Была заключена одна сделка, — сказал наконец Вилем. Он говорил тихо, хотя мальчик уже удалился. — Выгодная сделка, — прошептал он и добавил еще что-то, но его последние слова заглушили очередные грохочущие удары с потолка и взрывы смеха, плывущие вниз по лестнице.
— Сделка? — Она подалась вперед, чтобы лучше слышать его.
— Да, с Англией, — повторил он. Склонившись над ящиком, он, казалось, говорил уже сам с собой. — Мы отправимся в Англию, вот куда.
Глава 6
Эльзас ранним утром был спокойным и мирным, словно убаюканным какими-то тихими надеждами. Когда мой наемный экипаж остановился в начале Уайтфрайерс-стрит, дома здесь, окутанные сероватым светом, еще выглядели совершенно нематериально, подобно театральному заднику, ожидающему, когда рабочие сцены снимут его и оттащат обратно на склад декораций.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60