Возвращаясь из Бова в новеньком автомобиле, который он купил два месяца тому назад и еще не заплатил за него по векселям, Обуан начал серьезно беспокоиться. На этот раз он выбрался из затруднительного положения, но какой ценой! Теперь он на краю пропасти. Надо что-то предпринять. Впервые он почувствовал ветер опасности, который мог стать ветром крушения. Но встретив на перекрестке дорог Адель, он сказал ей с полным доверием к ней:
— Надо нам увидеться в четверг.
— Да, — подтвердила она. — Где хочешь встретиться?
— Лучше, если ты ко мне придешь. После обеда. Тебе это удобно?
— Хорошо. Я принесу с собой расписку.
— Как хочешь.
Он уже готов был тут же признаться, что не может расплатиться, но ведь он так хорошо знал ее, как ему думалось. Сколько раз он держал ее в своих объятиях. В четверг он все уладит, и она даст ему отсрочку на полгода, ну, самое меньшее, на три месяца.
А она? Она в эту минуту думала, что Мишель Обуан достал у вовского нотариуса деньги, необходимые для расплаты с нею, и при этой мысли обливалась холодным потом. В среду она увиделась с Люсьенной; оказалось, что во вторник Обуан ездил с Люсьенной в Шартр.
— Мишель в хорошем настроении. Он вчера выиграл.
— Много? — встревоженно спросила Адель.
— Не знаю. Я была в кинематографе с другими дамами. Право, мне уже начинают надоедать эти вечера, тем более что засиживаемся на них допоздна! Но вчера, когда мы вернулись из кинематографа, игра уже кончилась. Исключительный случай: Буано на следующий день надо было рано встать, чтобы ехать в Париж. Все были очень веселы, толкали Мишеля под бок и называли счастливчиком, — больше-то они не решались говорить при мне. А когда мы возвращались домой в автомобиле, Мишель все напевал, насвистывал песенки…
И Адель подумала: «Провалилось дело!» Спала она обычно крепким сном, однако в эту ночь не смыкала глаз. На рассвете она пошла задать корма скотине, но там уже был Альбер: накануне вечером она говорила с ним, и он тоже не мог уснуть.
Весь день оба были угрюмы, не обменялись ни единым словом, работали, как лошади, чтобы забыться, не думать о том, что терзало их. За обедом почти ничего не ели. Когда Мари легла в постель, Адель сказала брату:
— Дай-ка расписку.
Он принес черный бумажник, достал оттуда расписку.
— Ну, вот видишь, — сказал он, — ничего не вышло!
— А ты откуда знаешь? — бросила она насмешливым тоном, который, однако, не обманул Альбера.
— Да чего уж там! — буркнул он, до того расстроенный, что и рассердиться не мог, и, вздохнув, отошел, не сказав ни одного слова упрека.
В «Белом бугре» Мишель уже ждал ее у ворот.
— Ишь каким ты франтом стал! — воскликнула Адель, окинув его взглядом.
Он не отозвался на шутку и, взяв ее под руку, повел к дому.
— Пройдем вот тут, — сказал он.
Работник, встретившийся им во дворе, поздоровался, не посмотрев в их сторону. Мишель провел Адель в большую комнату. Усадив ее, он спросил:
— Хочешь выпить чего-нибудь?
— Нет, — ответила она.
Он все же достал из шкафа бутылку коньяка с красивой этикеткой и налил себе рюмку.
— А ты нынче уж не пьешь настойки?
— Нет, теперь коньячком балуюсь.
Мишель Обуан уже и позабыл ту водку, которую гнали из падалиц яблок и груш, подбирая их у себя в саду; на вечеринках в Шартре и в других местах он познал вкус тонких вин и уже терпеть не мог сивушный запах самогонки. Он отпил из рюмки большой глоток.
— Принесла расписку? — спросил он наконец.
Адель неторопливо достала расписку из кармана. Она решила, обдумав этот ход дорогой, еще раз попытать счастья: не брать с него сейчас денег, дать ему время запутаться и попасть в безвыходное положение.
— Да, знаешь, — начала она. — Это ведь не так…
Он прервал ее.
К счастью, подумала она позднее, но сейчас ее прошиб холодный пот, как это было с ней вчера.
— Адель, милая моя, — сказал он, — уж не знаю как и благодарить тебя за услугу, за твою дружбу…
— Не стоит говорить об этом, я рада была…
— Ну вот пришел срок уплаты, который мы с тобой назначили. К сожалению…
«Да, к сожалению», — подумала Адель, все еще не догадываясь.
— К сожалению, — добавил он, — придется мне обратиться к тебе с просьбой…
— Пожалуйста, я все сделаю, что смогу, — заметила она.
— Ты можешь. Ты дала мне взаймы сто десять тысяч франков…
— Не я, а брат тебе дал, — поправила его Адель.
— Ну, пусть он. Я решил и нахожу, что вполне справедливо будет заплатить проценты на эти деньги, чтобы отблагодарить тебя за услугу. Ты говорила — три процента, я же хотел было прибавить и дать пять процентов, а теперь даже думаю, что этого мало, — надо шесть процентов, да и то я буду в выигрыше. Значит, мой долг тебе сто десять тысяч франков да еще проценты — три тысячи триста франков.
— Очень это хорошо с твоей стороны, — сказала она. — Наверное, Альбер будет доволен. А то ведь он прижимистый.
— Вполне естественно, чтобы он, чтобы вы с ним получили справедливое вознаграждение за ваши деньги. И, значит, сверх ста десяти тысяч я уплачу шесть тысяч шестьсот франков… Всю сумму долга я отдам тебе через шесть месяцев, если разрешишь. Ведь ты, конечно, не будешь возражать, позволишь мне еще подержать у себя эти деньги, до конца года, — из тех же процентов.
— Мишель, — сказала она, — мне очень неловко, но, думается, нам нельзя будет уважить твою просьбу.
— Но это необходимо, — оборвал он ее. — У меня и вопроса не возникало, получу ли я отсрочку, ты тогда успокоила меня, и я полагал…
— А-а, помню! — заметила она. — Но я это сказала до того, как взяла у Альбера деньги. Мне едва удалось вырвать их у него, и он взял с меня слово, что деньги даны на полгода, только на полгода.
— Ты мне этого не сказала, когда передавала деньги.
— Ты подписал — на полгода. Я и думала.
— В таких случаях не только думают, а говорят, — с горькой иронией сказал Обуан.
— Ты так спешил!
— Возможно. Но ведь я рассчитывал…
— Чего ж ты тянул до сих пор? Сказал бы раньше, ну за месяц, даже за две недели, — может, мы бы как-нибудь уладили дело, а теперь Альбер уже распорядился этими деньгами, они ему нужны: подвернулся случай купить землю — и как раз такую, какую ему хочется.
— Где это?
— Он мне не сказывал. Ты же знаешь, какой он скрытный.
— Но ведь вы друг без друга ничего не решаете. Ты сама говорила.
— Насчет полевых работ — это верно. Но уж во всем прочем он главный, ты же знаешь. Прежде покойный отец был хозяин, а теперь Альбер.
— Ну, словом, дело так обстоит, — сказал Обуан, — денег у меня нет, и я не могу заплатить.
— Досадно! — протянула Адель.
— Почему «досадно»?
— Да из-за Альбера. Рассердится он.
— Ну и что?
— Он мне крепко наказывал, чтоб я деньги принесла.
— А ты принесешь ему новую расписку.
— Его это не устраивает, я же тебе сказала.
— Пусть не покупает сейчас землю. Может подождать.
— Ну что ты! Земля-то ждать не будет.
— Но я же не могу сейчас отдать ему деньги…
— Да, да… — бормотала она, притворяясь озабоченной. — А только ты ведь знаешь Альбера. Уж если ему что втемяшится в голову!.. И сколько времени он ждал, все не находил подходящей земли, а сейчас нашел, так неужели он откажется?.. Разве только…
— Что — «разве только»?
— Может, ты с ним сговоришься.
— Я же это и предлагаю.
— Только по-другому.
— А как это «по-другому»?
— Отдай ему сорок сетье земли.
— Ты с ума сошла!
— Ничуть! — возразила она. — Самое лучшее. Дашь ему этот участок, и не будет у тебя никаких неприятностей, живи спокойно.
— Нет, — отрезал он.
— Слушай, когда идешь к зубному врачу — то уж будь готов, что он тебе зуб вырвет, а то не ходи, сиди дома.
— Вижу теперь, к чему ты вела! — злобно крикнул он.
— Ну зачем ты так говоришь? Я бы с дорогой душой, да ведь Альбер…
— Нет у меня денег!
— Зато земля есть.
— Ни за что на свете не стану землю продавать!
— А ведь куда лучше, чтобы она перешла не в чужие руки, к незнакомому человеку, а к другу, к соседу и была бы ему на пользу. Да ведь ничего и не поделаешь: я знаю Альбера, он тебя заставит это сделать, раз ты не можешь отдать деньги, а у него твоя расписка.
— Неужели он это сделает, сволочь такая?
— А ты бы не сделал?
— Ты его сестра, ты можешь…
— Я? Ничего я не могу, и ты это хорошо знаешь. Ты же знаешь, какие у нас в Босе упрямые люди. Если им чего хочется, а желанное-то у них под рукой, их не удержишь, особенно когда они на землю зарятся.
— Ты тоже такая.
— Может, и такая, — сказала она, уже не отнекиваясь.
— Значит, и ты тоже?
— Ну, что ж ты хочешь, Мишель? Если б ты мог заплатить долг, так и разговору бы не было. Но ты не можешь заплатить. Да если б тебе и дали отсрочку на полгода, ты бы еще больше увяз, а мы упустили бы случай и не купили бы ту землю, какая нам нужна.
— Мою землю.
— А мы не виноваты, если «Край света» и «Белый бугор» по соседству находятся. И вот уж сколько годов твой отец, а потом ты — владели этаким кусищем, мы же надрывались, работали и будем работать до седьмого пота. Ну, вот, и справедливо будет. Тебе хочется жить на широкую ногу, красивеньких любовниц заводить. А мы-то? Нам подай хороших коров да хороший чернозем — это наше право.
— Погоди, — сказал он, подходя к ней. — Если бы тебе удалось… Ты ведь говорила, что тебе нравилось со мной…
— Ну что ты, Мишель! Каково бы тебе было со мной после Люсьенны? Я уже старуха, и от меня навозом пахнет. Нет, я же тебе сказала: каждому свое место. Когда ты был крестьянином, это было возможно, и даже хорошо. А теперь от тебя всякими чудными запахами пахнет. Да к тому ж, Мишель, ты по дурной дорожке пошел. Скоро твоя песенка будет спета. Одно тебе останется — потихоньку скрыться с глаз людей. Заметь, что я тебя понимаю: очень приятно пожить всласть, денег не жалея, да только наше крестьянское дело такое, что оно не позволяет нам форсить. Говорят, времена переменились. Выдумали тоже! Всегда так было и будет. Если за землю не ухватишься, не отдашь ей всю свою силу, она от тебя отступится или только позволит вырыть в ней для тебя могилку, — больше уж ничего от нее не жди тогда. Дать тебе сейчас отсрочку — это плохая тебе услуга. А вот если ты продашь нам сорок сетье, так, может, это послужит тебе уроком, и ты не распростишься со всеми своими угодьями.
— Зато вы наживетесь.
— И наживемся. В хорошие руки попадет твоя земля. Ты же нас знаешь, тебе не придется краснеть. Мы сделаем с твоей землей то, что ты сам сделал бы вчера, а нынче уж не в силах сделать.
— Может, все-таки договоримся?
— Нечего нам договариваться. Есть у тебя деньги или нет? Если нет, мы берем землю, ты отдал ее нам в заклад.
— Земля дороже стоит.
— Это уж дело нотариуса. Он оценит. Вовский нотариус мастак по этой части. Ты, кажется, бываешь у него время от времени…
Значит, она знала. Знала, кому и какие участки он закладывал. Обуан понял, что выхода нет, и догадался, что Адель провела его.
— Ну, хорошо, — сказал он, — пусть нотариус рассудит.
— Пусть рассудит, мы согласны, — ответила она. — Как он скажет, так тому и быть. Нотариусы лучше всех в таких делах разбираются.
Она ушла. Обуан не окликнул ее: он знал, что это бесполезно.
Глава VII
Итак, Женеты получили сорок сетье земли, хотя им пришлось немало поспорить и поторговаться. Адель нацелилась правильно: участок нельзя было разрезать на части — он вклинился в чужие владения, и по совету нотариуса, Альбер добавил денег, чтобы получить его весь целиком. Обуану пришлось уступить. Сделку заключили вовремя, — возвращался Альсид, и Мишелю уже грозили другие трудности.
Когда Женеты пришли посмотреть новую свою землю — хотя уже давно знали каждый ее комочек и не раз наведывались туда, если были уверены, что обитатели «Белого бугра» не увидят их, — они сначала как будто мерили участок шагами, заложив руки за спину и низко наклонив головы, всматриваясь в землю как знатоки, как влюбленные, которые знают и красоту и недостатки долгожданного предмета их желаний, но лишний раз хотят увидеть их. Да, хорошо будет расти пшенице на этой земле в те годы, когда можно будет здесь сеять хлеб. Альбер, со времени возвращения домой подробно изучивший вопрос о севооборотах, уже знал, какую сортовую пшеницу он посеет в эти борозды через год, после того как засадит все поле картофелем. Он посеет тут сорт «ига», — это уже решено, и землю хорошо удобрит: тут понадобится сульфат аммония или нитрофосфат, сто двадцать — сто пятьдесят килограммов, четыреста килограммов суперфосфата и сто килограммов хлористого калия на гектар; нитрофосфат — весной, а все остальное — осенью; деньги на удобрения есть. Посев будет рядовой, ширина междурядий — двадцать сантиметров, высевать надо по сто шестьдесят килограммов зерна на гектар. Труда, конечно, тут больше, чем при посеве в разброс, зато при разбросном севе больше зерна уйдет на одну пятую, по крайней мере. Посевной материал отложен, отсортирован — зерно получили с того участка, который два злосчастных альсидовых гектара отделяют от новокупленной земли. Но ведь Адель была в дружбе с Люсьенной и уже сообразила, как сложатся теперь отношения между Альсидом и его женой; конечно, можно будет добиться через приятельницу, чтобы Альсид разрешил проезд с лошадьми, машинами и телегами через его полоску, там, где это удобнее всего. Ах, все-таки обидно вышло с этими двумя гектарами!
Альсид вернулся. Накануне его возвращения Люсьенна вдруг объявила Мишелю, что она переезжает к себе домой и теперь все кончено. Для этого у нее было много причин. Прежде всего та, что Альсид, как она убедилась в этом, навестив его в Невере, имел над нею огромную власть. Он стал ее господином, не потому что был первым ее возлюбленным (в чем он был уверен), — ведь она жила в городе, и довольно свободно, до того как встретила его, но она всецело поддалась его влиянию и действительно связала с ним свою судьбу — на радость и на горе. А кроме того, Люсьенна побеседовала с Адель. Адель была для нее воплощением крестьянской мудрости, и Люсьенна с доверием слушала приятельницу — несомненно, в этом сказывалось ее происхождение, ведь она и сама была из деревни и унаследовала от отца некоторые задатки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37